Версия для слабовидящихВерсия для слабовидящих
Зелёная лампа
Литературный дискуссионный клуб
Кронгауз Максим

РУССКИЙ ЯЗЫК НА ГРАНИ НЕРВНОГО СРЫВА
(М.: Языки славянских культур, 2008, 232 с.)

М. А. Кронгауз Русский язык на грани нервного срываНесколько лет назад, зайдя в магазин, я стала невольным свидетелем разговора молоденькой продавщицы и юноши, видимого, её знакомого. Ничего не поняв из их диалога, я,  извинившись, попросила молодых людей перевести их разговор. Так  я узнала значения слов «оторвались» и «клёво». Сегодня мы часто слышим незнакомые и непонятные слова не только из уст молодежи, но и с экрана телевизора, из радиопередач, встречаем в книгах. И тогда нам, и особенно людям старшего возраста, требуется перевод с русского на русский же. Кого–то это смешит, кого–то беспокоит, а кого–то приводит в негодование:  гибнет родная речь!

О том, что сегодня происходит с русским языком, рассказывает книга «Русский язык на грани нервного срыва». Её автор, Максим Кронгауз, – лингвист, доктор филологических наук обладает «даром доступно и интересно рассказывать о проблемах науки». Так характеризует автора издательство в аннотации к книге, и  Кронгауз с лихвой оправдывает эту характеристику.

Казалось бы, книга – строго научная, посвящена лингвистике, но это не сухой учебник или учёный трактат, а занимательное и весёлое чтение.

Уже читая оглавление, предшествующее тексту, понимаешь, что будешь общаться со своим современником, живущим теми же реалиями, что и ты. То автор использует строчку известной песни («Не кочегары мы, не плотники»), то название популярного телесериала («Кто в доме хозяин»), то намекает на известный роман или учебное пособие («Курс молодого бойца», «Невыносимая неопределенность бытия»). Тут и там проскальзывают архисовременные и архипопулярные сегодня, правда в определённых кругах, словечки - «по понятиям», «элитно», «пиар» и т.д. Так уже с первой страницы автор становится собеседником самого широкого круга читателей интересующихся родным языком и его будущим.

Кронгауз пишет о состоянии современного русского языка, преимущественно лексики, о трёх словесных волнах, захлестнувших русский язык после перестройки, об отношении государства к языку, о том, нужно ли законодательно регулировать язык, о реформе орфографии, о языке Интернета и др. И обо всём этом написано просто здорово: занимательно, с юмором, с насмешкой, с авторским отношением к тем или иным явлениям языка.

В книге – масса интереснейших примеров, которые иллюстрируют современную языковую ситуацию. Так, говоря о связи изменяющего мира с изменяющимся языком,  Кронгауз рассказывает о северо-американских эскимосах. Из-за потепления климата и смещения флоры и фауны к северу, они сегодня не могут рассказать о том, что видят в природе: у них в лексиконе нет слов для названия многочисленных новых растений           и животных, появившихся на их территории в последнее время. Интересно? Ещё бы!

Не обошёл своим вниманием Кронгауз и так называемый «гламур». По мнению Кронгауза, это особая культура, создаваемая  глянцевыми журналами, этакий идеальный мир, населённый «правильными» девушками, посещающими «правильные» места, в «правильной» одежде, в «правильных» авто и так до бесконечности. И вот авторский вывод, убивающий наповал: гламурный язык во многом наследует традиции словаря Эллочки-людоедки и отчасти языка приказчиков, главным принципом которого было «сделать (точнее сказать) красиво». Сегодня эта гламурная лексика с особой агрессивностью внедряется в общественное сознание, занимая место советских идеологических слов. Этот процесс автор демонстрирует на примере одного из любимых слов «гламура» - «эксклюзивный». В своём новом значении оно не столько связано с понятиями исключительности, избранности, сколько с понятиями «дорого» и «престижно». Кронгауз с изумлением как-то прочитал рекламу на базаре – «Эксклюзивная баранина». Красиво соединено! Уж если есть баранину, то только эксклюзивную! Однако рядом эти два слова напрочь уничтожают весь «эксклюзив», тем более на рынке для всех. Денди и баранина! Осторожно! Помнится, Онегин боялся, как бы «брусничная вода» ему «не наделала б вреда», а тут продукт серьёзнее брусники.

Иногда автор лукавит в своих рассуждениях и даже провоцирует читателя, например, когда говорит о мате и расширившихся границах его употребления.  Не отвергая его совсем как лингвист, признавая его экспрессию и эмоциональность, как обыватель он не любит брань, и тут же пишет об убеждении матерщинников, что эти слова им нужны для связи мыслей и слов. И как бы соглашаясь с ними, Кронгауз делает вывод -  «одна из функций русского мата - заполнять пустоты в речи и мысли». Ничего себе!

Много места в книге занимает вопрос о заимствованиях и об истории проникновения в русский язык разных слов, об их удачном и не очень употреблении. Очень интересные заметки! Так, Кронгауз, например, подсмеивается над спортивными журналистами, щеголяющими совершенно незнакомыми читателю терминами. По его мнению, тут присутствует и некоторое хвастовство журналиста  - «Вот что я знаю! Вот к чему причастен!»,  и забвение им коммуникативной роли языка. Какая связь между пишущим и читающим, если они пишут и читают на разных языках, если первый не умеет донести до второго нужную информацию. А ведь это - одна из задач журналистики.

Один из самых популярных сегодня приёмов в рекламе – обращение к старой, дореволюционной орфографии, например, использование буквы «ять», как особенно яркого факта старого правописания. Да вот беда: то ли не знают её написания, то ли правил употребления, так и получается «Выъздная трапеза», где вместо «ять» написан «ер». Зато есть буква из старой орфографии!

В главах, посвященных орфографии, автор выступает против её реформы, считая, что она принесет неудобства в первую очередь людям грамотным. Они, встретив по-новому написанные слова, будут медленнее читать. Кстати, говоря о графическом облике слова, к которому привыкла читающая публика, учёный утверждает, что часто, чтобы прочитать слово, достаточно верно написанных его первой и последней букв, а внутри могут быть ошибки, и их читающий просто не заметит. В подтверждение этого, в книге предложен текст, в нём каждое слово написано с максимальным количеством ошибок, но первая и последняя буквы на месте и верны. И читается этот тест очень легко. Автор считает, что возможное количество ошибок в слове может сделать даже  грамотный человек.

Вообще в книге много занимательного и весёлого. Главная же её задача, рассказав о состоянии современного русского языка, утвердить в умах носителей его, что для паники нет оснований, что наш язык достаточно творчески силён, что он способен всё новое, своё и заимствованное, привести в систему, отбросив не нужное, что язык не погибнет и до нервного срыва ему ещё далеко.

В книге настолько много интересных фактов и точных выводов, что бессмысленно, например, делать закладки и выписки: я начала было, но оказалось, что они нужны буквально через страницу. Так что, читайте умную и весёлую книгу Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва», уверена, что она понравится многим независимо от профессии читающего.

Дорида Никаноровна Шипулина,
учитель русского языка и литературы,
ныне на пенсии 

 

Из книги Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва»:

«Появление новых слов в языке показывает, что важного появилось в мире. И в этом смысле, пожалуй, самое интерес­ное то, как мы называем самих себя, то есть какие новые на­звания людей появились в последнее время. По этим словам можно судить о том, какие человеческие типы оказываются в фокусе нашего внимания. Они также задают и некий новый взгляд на себя или, точнее, новый ракурс. Вообще названия людей помогают нам составить наш собственный обобщен­ный портрет, новые же названия добавляют в него новые черты. А ведь самое интересное для нас — это мы сами. Ес­ли подумать, как было бы интересно из этого океана новых названий выбрать самое новое, самое модное, ну вообще, самое-самое... Попробуем!

Про профессии было сказано и так много, так что просто напомню: хедхантер, фандрейзер, коучер, пруфридер, копирайтер... И ведь это всё не какие-то диковинные существа, а мы сами — обычные современные люди. Новые профессии вползают в наш мир в таком количестве, что мы уже раду­емся, как старым друзьям, дилеру и брокеру, дизайнеру и креатору (хотя недавно рассказывали про них анекдоты), не говоря уж о главной профессии грядущего века — менедже­ре. Ещё раз вспомню и его самоироничного двойника — манагера. Источник тот же — английский, а оценка — наша русская, и только в русском языке существующая. Новые профессии в подавляющем большинстве— из английского, исключения редки и относятся к областям кулинарии, моды, ну и спорта (например, сомелье, кутюрье, сумоист). Даже когда вдруг встречаешь в интернете что-то очень знакомое, например шароварщика, выясняется, что он тоже пришел из английского. К шароварам эта профессия отношения не име­ет, а обозначает программиста, создателя особых пробных программ, предлагаемых бесплатно, но, как правило, с огра­ничением времени действия или каким-то другим «недостат­ком» (от англ. shareware).

Кроме профессий есть ещё много нового и интересного. На звание самого-самого претендуют, на мой взгляд, два очень модных словца — блоггер и трендсеттер. С блоггером (англ. blogger) понятнее — это человек, ведущий блог, то есть днев­ник в интернете. Мало кто помнит, что сначала-то был weblog, но потом, как говорится, «w» упало, «е» пропало, а «b» накрепко прилипло к «log». Результат налицо. Кстати, пример другого игрового слова в интернете — лжеюзер, где «лже» означает вовсе не ложный, a LJ (LiveJournal), то есть опять же интернет-дневник.

Только входящее в нашу жизнь слово трендсеттер пона­чалу вводит в заблуждение, однако это не порода собак. Оно — воплощенная мода, модно само и к тому же называет модного человека, точнее, законодателя этой самой моды, стиля жизни и, не побоюсь нового слова, тренда.

В последнее время меня, пожалуй, больше всего поразил приход дауншифтера. Что это, кто это? Ах, да, это тот, кто занимается дауншифтингом. Всем понятно? Вопросов нет? Ладно уж, объясню. Дауншифтер — это тот, кто сознательно спускается вниз по социальной лестнице, выпадает из соци­альной иерархии. Журнал «Русский Newsweek» опубликовал большую статью о дауншифтерах, наших соотечественниках, которые бросают престижную работу, оставляют высокие посты и на заработанные тяжелым трудом деньги живут где-нибудь в Таиланде или Малайзии. Ведь и вправду иначе, чем как дауншифтерами, их и не назовешь.

Обзор не будет полон, если мы не обратимся к области взаимоотношений полов. Здесь, как это ни странно, все самое интересное связано с мужчинами. Рядом с недавними власти­телями дум — метросексуалами — теперь часто упоминают­ся образованные по аналогии ретросексуалы (обычные му­жики, но красиво названные) и техносексуалы (они же, но помешанные на технике). Однако за их спинами уже виден будущий чемпион — уберсексуал, причудливая смесь англий­ского с немецким (вспомните уберменша). Только не надо спрашивать, что это такое, все равно не скажу. Разве что в качестве намека назову пару-тройку этих сверхмужчин: Билл Клинтон, Джордж Клуни, Пирс Броснан (любят политику, вино, сигары)... Замечу лишь, что тенденция удручающая, большинство из этих «неосексуалов» как-то слишком само­достаточны и практически не нуждаются в женском обществе. А жаль.

Наблюдательный читатель уже обратил внимание, что и эти новые слова русским языком заимствованы, прежде всего из английского. Это, пожалуй, самый яркий и, наверное, гру­стный пример того, что мы сейчас не создаем общественные, профессиональные и культурные отношения, а, скорее, заим­ствуем их вместе с соответствующими словами, то есть живём в условиях трансляции чужой культуры.
Не знаю, послужит ли читателю утешением, что в языке сохранилась по крайней мере одна патриотичная область. Это зона партстроительства. Рядом с единороссами плечом к пле­чу выстраиваются свободороссы. Не будем забывать о родинцах и жизненцах. Правда, только к ним привыкли, как они, объединившись, вроде и перестали быть актуальными. Кто они теперь? Справедливороссы! Мне лично милее были бы справедливцы, но едва ли члены партии со мной согласятся. Впрочем, теперь, кажется, их называют еще и эсерами (по аббревиатуре СР). Не правда ли, все новое — это хорошо забы­тое старое?

Почти все слова, о которых я писал в этой главе, подчеркнул красной волнистой чертой спел-чекер (проверка орфографии). Значит, они ещё не вполне вошли в русский язык (даже продвинутый спел-чекер их не признал), и есть робкая надежда, что войдут по крайней мере не все. Так что не надо отчаиваться!»
Отзывы к новости
Назад | На главную

џндекс.Њетрика