Версия для слабовидящихВерсия для слабовидящих
Зелёная лампа
Литературный дискуссионный клуб

24 НОЯБРЯ 2016 ГОДА
(четверг)

В ЛИТЕРАТУРНОМ КЛУБЕ «ЗЕЛЁНАЯ ЛАМПА»

СОСТОЯЛОСЬ ЗАСЕДАНИЕ НА ТЕМУ:

Хаджи-Мурат и Лев Толстой




ВЕДУЩАЯ — НАТАЛЬЯ ОСИПОВА

кандидат филологических наук,
директор литературной школы Creative Writing School (CWS)

«Лекция про то, как Толстой пишет гениальную повесть, сопоставимую по охвату материала и глубине философских прозрений с "Войной и миром", но не публикует её. Как он учится у своего героя противостоять судьбе и умирать. Что поздний Толстой думает о смерти, и почему чертополох в букете цветов так сильно волнует писателя».



СТЕНОГРАММА:
Галина Константиновна Макарова, руководитель клуба «Зелёная лампа»: Добрый вечер, дорогие друзья! Мы начинаем очередное заседание нашего клуба «Зелёная лампа», зажигаем оную и я хочу сделать несколько объявлений.

Во-первых, огромное спасибо всем, кто принял участие в проведении заседания, посвящённого творчеству Бориса Минаева и встречи с ним, всем, кто задавал вопросы, писал рецензии на его книги. За лучший вопрос Борис Дорианович вручил члену нашего клуба Майе Алексеевне Селезнёвой приз. Жаль, что её сегодня нет, но мы все её поздравляем и очень за неё рады. Она получила два тома романа «Мягкая ткань» с автографом Бориса Минаева.

Кроме того, продолжается конкурс рецензий и в качестве приза двум победителям будут вручены двухтомники «Мягкой книги», подписанные Борисом Дориановичем. Если у кого есть желание —пишите, приносите свои рецензии в рукописном виде, размещайте их на страничке "Борис Минаев"ВКонтакте или на странице «Зелёной лампы» на сайте Герценки.

Ещё нас впереди ждёт встреча с давним и любимым другом клуба «Зелёная лампа» — Денисом Осокиным, который уже много раз приезжал к нам. Он приглашён Вятским государственным университетом, и 6, 7, 8 декабря будет там читать лекции, проводить мастер-классы, а 9 декабря состоится встреча с ним в Герценке. Следите за информацией, приходите, потому что пропускать такие встречи, конечно, нельзя.

А очередное заседание клуба «Зелёная лампа» состоится теперь только 12 января 2017 года, потому что у нас было много встреч этой осенью и мы решили сделать небольшой перерыв, чтобы хорошо подготовиться к следующему заседанию. Нас ждут книги Марии Галиной. Это известная писательница-фантаст, критик, поэт, переводчик, очень талантливый человек. Её последний роман «Автохтоны» выдвинут на премию «Большая книга» и уже добрался до финала, в начале декабря будет объявлен победитель.

Андрей Жигалин, поэт: А её «Медведки» стали победителем читательского голосования «Большой книги». В «Новом мире» она печаталась.

Г. К. Макарова: Автор интересный, спрашивайте в абонементе её книги, читайте тексты в интернете, готовьтесь, чтобы заседание прошло интересно.

И ещё я напоминаю: где-то среди вас ходит тетрадь, в которую мы записываемся, кто ещё этого не сделал — запишитесь, пожалуйста. Будет любопытно через несколько лет посмотреть — кто присутствовал на наших заседаниях. У нас сохранились протоколы встреч в клубе, которые проходили в 70-80-е годы — это очень интересно сейчас читать.

А сегодня к нам в гости приехала Наталья Валентиновна Осипова — культуролог, кандидат филологических наук, директор литературной школы Creative Writing School. Если вам интересно, Наталья Валентиновна более подробно в конце расскажет и об этой своей деятельности. А сейчас тема нашей лекции — «Хаджи-Мурат и Лев Толстой». Пожалуйста, Наталья Валентиновна.


Наталья Осипова

Наталья Валентиновна Осипова, кандидат филологических наук, директор литературной школы Creative Writing School: Спасибо, Галина Константиновна. Говорить, что я сюда приехала — мне очень странно, потому что я выросла в библиотеке имени Герцена. С четырнадцати лет это для меня мир, место, атмосфера, в которых я росла: сначала девочкой читала здесь книжки, потом писала свои научные статьи, и, наконец, приходила сюда благодарным читателем. Для меня большая честь сейчас здесь выступать уже в качестве лектора, чтобы рассказать вам о некоторых своих научных изысканиях и о своём видении позднего Толстого, которым я всю свою научную жизнь занимаюсь.

Почему я вообще решила говорить о Хаджи-Мурате? Это не самая весёлая повесть. И для популярных публичных лекций, для такого круга людей, которые приходят, чтобы вместе провести время и порассуждать на литературные темы, брать эту тему просто опасно, поскольку повесть «Хаджи-Мурат» в себе заключает несколько невероятно депрессивных сюжетов.

Во-первых, сюжет национальный: национальной вражды, национальной ненависти, того, как одна нация пожирает, ненавидит, уничтожает другую. Во-вторых, тема смерти: «Хаджи-Мурат» — это повесть про смерть. И, в-третьих, эта поздняя повесть Толстого является определённого рода загадкой. Есть несколько традиций, как понимать «Хаджи-Мурата» Толстого, но нет воедино сведённой, ясной концепции этой повести. Я вам сегодня постараюсь дать некое своё видение, которое будет исходить не столько из сюжета повести, сколько из личности Льва Николаевича Толстого.

Начну с истории создания. Повесть вроде бы касается кавказских событий — тех событий, которые случились на Кавказе в середине XIX века, но повесть написана вот таким Львом Толстым.

Он будет создавать «Хаджи-Мурата» с 1896 по 1904 год, причём в 1896 году сразу напишет практически весь текст ранней редакции, а потом будет бесконечно его переделывать: переписывать, улучшать, добавлять какие-то новые темы, новые линии. Так он добавит целую линию, касающуюся Николая I, Воронцова, петербургского света, будет развивать страшные линии разорения русскими аула, сатирические линии, любовные. Вот тут на столе лежит тридцать пятый том Полного собрания сочинений Толстого — это целый том черновиков к одной маленькой повести! Повесть, в которой всего лишь 115 страниц, по количеству черновиков и по объёму материала сопоставима с «Войной и миром». И если бы мне задали такой невозможный вопрос: «А какое одно произведение у Толстого стоит прочитать, чтобы знать, что такое Лев Толстой?», то я бы назвала не свою бесконечно любимую «Анну Каренину» и не «Войну и мир», а именно «Хаджи-Мурата». Сейчас попытаюсь объяснить почему.

Сто пятнадцать страниц, в которые поздний Толстой соберёт всё, что он умел в жизни делать: всё мастерство описания, всё мастерство создания характера, переплетения сюжетных линий. И ещё он в неё внёс один сюжет и одну тему, которая для позднего Толстого — 70-80-летнего автора — становится личным нервом, личной драмой, личной темой. Это тема смерти. Зачем умирать, почему человек должен умереть, какой смысл в смерти — этот страшный вопрос, который Толстой себе задаст в 49 лет и который потом заставит его отречься от всего предыдущего творчества. Заставит его сказать, что и «Война и мир», и «Анна Каренина» — это просто баловство, он назовёт это «похоть — учить». Всё это не важно, а важно только то, что он напишет после, с пониманием того, ради чего живёт человек, смысла жизни и смысла смерти.

Так вот эту прекрасную повесть, которую Толстой будет писать 7 лет, по какой-то неизвестной причине он не опубликует при жизни. Он напишет потрясающее произведение, и оно до последнего лежало у него в верхнем ящике стола. Повесть будет опубликована только в 1912 году Чертковым, его другом, соратником, сподвижником, который в посмертных изданиях соберёт все эти перлы, неопубликованные при жизни Толстого.


Наталья Осипова

И, конечно, возникает вопрос — почему? Есть несколько гипотез. Первая — наиболее примитивная — такая: Толстой боялся цензуры, он понимал, что повесть, в которой сатирически изображён свет, император Николай I, полководцы и деятели Кавказской войны, не имела особых перспектив быть напечатанной полностью. Ну, конечно, Толстой ничего не боялся, кроме того, даже когда Чертков в 1912 году выпустит посмертные произведения, они всё равно будут с серьёзными цензурными сокращениями, поэтому параллельно в Берлине Чертков издаст книжку уже без сокращений. И так продолжалось на протяжении 20 лет: лучшие произведения Толстого без цензурных сокращений издавались за границей. Поэтому я не думаю, что тут дело в цензуре.

Другая версия такая: Толстому так была дорога эта повесть, что он хотел шлифовать и шлифовать её, продолжать писать и писать, и писать... Ну да, возможно, это так, потому что слишком хорошо написан этот текст.

Но есть ещё одна гипотеза: Толстой написал шедевр и оставил его в ящике как духовное завещание, чтобы после того, как он перейдёт в другой мир, его читатели открыли и поняли, прочитали в этой небольшой повести все те предельные истины, к которым он пришёл в конце своей жизни. То есть это повесть, которая стоит всего его творчества. Есть такая гипотеза.

Я склоняюсь и не к первой, и не ко второй, и не к третьей гипотезе и сейчас попробую вам рассказать, что кажется мне. Когда происходили события, описанные в повести, Толстой, на тот момент молодой 23-летний офицер, напишет своему брату Сергею Николаевичу Толстому новость: «Ежели захочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля, некто Хаджи-Мурат, на днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец во всей Чечне, а сделал подлость». То, что мы потом увидим в повести, совершенно не соответствует исторической реальности, повесть писалась в конце века, а это событие — середины века. Через 50 лет Толстой напишет не о подлеце и предателе, а о совершенно другом Хаджи-Мурате.

Вот два Хаджи-Мурата: первый — рисунок 1852 года, а второй — это Хаджи-Мурат, каким его увидел Лансере, создавая серию рисунков к повести Толстого. Он изобразил горца с горящими глазами — романтический образ, образ героя.

Толстой пишет текст и дальше нескольким людям в письмах, ничего не объясняя, даёт понять, что публиковать его он не собирается. Он не не успел, а вообще не хотел публиковать. Например, дочери он пишет: «Кончил помаленьку Х[аджи]-[Мурата], решив не печатать его при жизни».

Мне кажется, что ключ к пониманию, почему Толстой не печатал этот текст при жизни, — в его философии, в том, что Толстой в течение последних 20 лет пытается говорить миру, ради чего он забросил своё художественное творчество. Для него теперь смысл жизни — та идея, которую Толстой будет проповедовать подобно пророку все последние годы. Это идея непротивления злу насилием. И наиболее ярко она была высказана в его «Сказке об Иване-дураке и его двух братьях» 1885 года. В ней он рисует такую невозможную ситуацию:

«Пошел тараканский царь войною. Собрал войско большое, ружья, пушки наладил, вышел на границу, стал в Иваново царство входить. Пришли к Ивану и говорят: — На нас тараканский царь войной идет.
— Ну что ж,― говорит,― пускай идет.
Перешел тараканский царь с войском границу, послал передовых разыскивать Иваново войско. Искали, искал и — нет войска. Ждать-пождать — не окажется ли где? И слуха нет про войско, не с кем воевать.
Послал тараканский царь захватить деревни. Пришли солдаты в одну деревню — выскочили дураки, дуры, смотрят на солдат, дивятся. Стали солдаты отбирать у дураков хлеб, скотину; дураки отдают, и никто не обороняется. Пошли солдаты в другую деревню — все то же. Походили солдаты день, походили другой — везде все то же; всё отдают — никто не обороняется и зовут к себе жить».

Вот такая идея: не противься злу силою, даже если войной идут и хотят разорить твоё хозяйство, твой дом, твою Родину; не противься, и враги уйдут, они поймут, что лучше любить, чем ненавидеть, они не станут сопротивляться. Главное, и Толстой это проповедует как завет Христа, — любовь. Любите врагов своих — говорит он.

Толстой так говорит, но ему никто не верит, и больше всего ему не верит великий учёный Борис Михайлович Эйхенбаум, который написал лучшие статьи про Толстого. Если вы меня спросите: кого же почитать про Толстого, я скажу — Бориса Михайловича Эйхенбаума. В своей ранней статье «Литературная карьера Л. Толстого» он очень точно и очень резко выскажется по поводу идеи Толстого: «"Непротивление злу" — это теория, которую в старости мог придумать Наполеон, если бы жизнь его сложилась иначе: теория состарившегося в боях и победах вождя, которому кажется, что вместе с ним состарился и подобрел весь мир».

Ну, а теперь я сделаю очень опасный исторический экскурс в тему «Толстой и власть». Опасный — потому что очень сомнительный. Дело в том, что в конце XIX — начале XX века власть графа Толстого была невероятна, он становится духовным лидером. Со своей теорией непротивления, идеей опрощения, идеей, что нужно всё раздать крестьянам и слиться с народом (он попытается это сделать, но вы знаете, что у него ничего не получится) Толстой этого периода превосходил по популярности лидеров тогдашней власти.

В 1908 году, в год 80-летия Толстого, учёный-теоретик и журналист Меньшиков напишет статью «Толстой и власть», где он упрекнёт писателя в том, что его теория непротивления — это неправда, что в этой своей теории Толстой нетерпим, что нет в нём настоящей любви, а есть на самом деле противление. "Древний дух человечества, дух земли, мог бы сказать нашему отрицателю и всем революционерам, идущим вместе с ним: "А ведь я, власть ваша, либеральнее вас! Вы, господа анархисты, ополчаетесь на насилия правительства, а ведь сами вы куда более нетерпимые насильники!«"— публично пишет Меньшиков. И, конечно, все сподвижники Толстого обрушатся на профессора Меньшикова, а сам Лев Николаевич напишет ему такое вот письмо, я маленький кусочек вам приведу: «Я прочёл вaшу стaтью "Толстой и влaсть" и, к большой и неожидaнной рaдости моей, не испытaл не только неприятного чувствa, но, нaпротив, одно из сaмых желaтельных и дорогих мне чувств — не просто доброжелaтельствa, а прямо любви к вам, — той самой любви к обижающим, к которой я давно стремлюсь и только изредка испытываю. Любящий Ваш Лев Толстой».

Кого ещё любил граф Лев Толстой? Вот перед вами Победоносцев — могущественный министр, который при Николае II по-настоящему правил и который ничего не мог сделать с властью графа Толстого.

В частности, С. А. Петровский, редактор одного из журналов, пишет Победоносцеву, оправдываясь за популярность любого печатного слова Толстого: «На вопрос, что делать правительству с Толстым, действительно трудно ответить. Конечно, нельзя надевать на него мученический венец и тем увеличивать его популярность. Толстой, без сомнения, охотно надел бы подобный венец и, мне кажется, он добивается его. Но и без этого есть средство обезвредить Толстого, водворив его в Ясной Поляне и лишив возможности распространять свои писания в России и за границей. Почему бы не делать формальное освидетельствование графа? Может быть, подвергнув его лечению, мы снова возвратили бы России великого художника?»

Лев Толстой у себя в дневниках в это же время пишет: «Думая о людях, которых не любишь, прибавляй эпитет: милый, бедный, милый Бибиков, милый Яшвиль, милый Победоносцев. Это самовнушение, сейчас ищешь ту сторону, с которой N.N. Милый,  и находишь».

На самом деле, Толстой не только не боится освидетельствования или что его в тюрьму посадят, — а в тюрьму садят и Черткова, и Булгакова, и многих его секретарей за распространение этой самой страшной ереси, — он мечтает пострадать, мечтает стать жертвой, но ему это не удаётся, потому что реальный Толстой по своим масштабом гораздо значимее и Победоносцева, и самого Николая II.

В письме к Черткову от 31 декабря 1904 года Толстой пишет: «Если бы против меня были приняты меры, какие бы ни были, чем жестче, тем лучше, это было бы мне приятно».
И запись из дневника от 18 января 1909 года: «Нынче написал только маленькую прибавку к статье о Столыпине, прибавку о царе, с тайной целью вызвать против себя гонения. И цель не совсем хороша, а уж совсем нехорошо не любовное отношение к нему. Надо будет исправить».

Вот это та самая модель жертвы, которую я цитирую через его дневники, и его желание пострадать, а также вопрос, который он себе задаёт: «Как управлять этим миром?». Когда Толстой говорит, что миром можно управлять через этику, мораль и любовь, он ведь реалист и понимает, что мир устроен не так. И в повести «Хаджи-Мурат» он рисует две модели власти и два механизма насилия власти: азиатский — через фигуру Шамиля, который в это время правит Кавказом, и европейский — представителем которого является на тот момент Николай I. Николай I — сатирически изображённый, которой воюет против Шамиля, но похож на него — они словно сиамские близнецы, словно отражение в зеркале. Толстой показывает, как работает вот это насилие власти.

Я вам напомню, как начинается повесть «Хаджи-Мурат». Сюжет начинается с того, что Хаджи-Мурат приезжает в аул, где его встречает его кунак Садо. И рисуется дом этого Садо со всеми словечками, со всеми специальными кавказскими кушаньями, обращениями, поговорочками. Рисуются прекрасные дети Садо, которые смотрят с восхищением на Хаджи-Мурата как на героя — он знаменитый наиб! Садо знает, что визит Хаджи-Мурата может навредить ему, но он говорит, что моему кунаку всегда будут рады в этом доме, и он готов его защищать. А через 70 страниц мы видим, как русские нападают на этот аул, как они разоряют его, как они сжигают дома, как выгоняют скот, как убивают этого мальчика, восторженно смотрящего на Хаджи-Мурата в начале повести.

«Вернувшись в свой аул, Садо нашёл свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь, и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мёртвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей её старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и не переставая выла.<...>Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших. Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал её. Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали своё положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения».

Это пишет Лев Толстой! Русский офицер, немногими годами до того сам бывший среди этих русских и выполнявший на Кавказе этот самый долг. Лев Толстой, который писал своему брату о предательстве Хаджи-Мурата, сейчас рисует совершенно другой персонаж, о котором я сегодня и буду говорить.

Так предатель или герой Хаджи-Мурат? Хаджи-Мурат передаётся русским, потому что Шамиль захватывает его семью и убивает его друга, его кунака. Шамиль — его враг и, исходя из этого, Хаджи-Мурат передаётся русским, но русские тоже не друзья. Русские с ним играют, для русских выгоден переход Шамиля, знаменитого героя, на их сторону. Его принимает сам Воронцов, с ним заигрывает графиня Воронцова, с ним говорят уважительно, как с гостем, но ему не доверяют.

О том, что Хаджи-Мурат погибнет, мы знаем с самого начала повести. Это рисунок головы Хаджи-Мурата.


Рисунок с натуры. Голова мёртвого Хаджи-Мурата

Хаджи-Мурат в повести появится несколько раз мёртвым ещё до последнего своего боя и до финала. Толстой начнёт свою повесть с описания поля, на котором он гуляет и собирает цветочки. Гуляет Лев Толстой по полю, собирает цветочки и хочется ему в центр букета поставить чертополох — татарник. Он пытается сорвать цветок, у него не получается, он лезет в канаву, он измочаливает этот цветок до мяса, вырывает, но, поставив его в центр букета, понимает — плохо, некрасиво, не идёт этот цветок к остальному. Толстой идёт дальше по полю и видит вспаханную пашню, чёрное мясо жирной земли, по которой только что прошёлся плуг, и перепаханное колёсами растение — чертополох, на котором сломаны две ветви, но на одной из них всё ещё цветёт цветок. Толстой смотрит на это растение и говорит: «Вот этот цветок мне напомнил Хаджи-Мурата», и мы уже сразу знаем, что голова Хаджи-Мурата будет сорвана, как этот цветок, и также бесполезно, как этот цветок, он погибнет.

И дальше вся повесть разворачивается с уже известным нам финалом, мы знаем, что будет в конце. Хаджи-Мурат посещает аул, потом он передаётся русским, потом он бежит от Шамиля, потом он бежит от русских. Вся история Хаджи Мурата — это история его постоянного бегства. У него нет дома, у него есть только его мюриды, которые его не оставляют ни на минуту, и эта дорога, у которой один финал — его смерть.

В предпоследней сцене в ауле, захваченном русскими, появляются милиционеры. Милиционеры — это такие войска, которые соединяли русских казаков и местных. Появляются милиционеры с головой Хаджи-Мурата, и мы видим эту отсечённую голову ещё до того, как Толстой описывает его смерть. И только потом, в самом конце повести, когда мы уже знаем, как надругались над этой головой, когда женщина, живущая в гарнизоне, стыдит офицеров за неуважение к мёртвому, только тогда мы видим описание его смерти. Смерть Хаджи-Мурата закольцовывает сюжет, она делает его свёрнутым в описании поля, цветка и природы. Хаджи-Мурат попадается, когда он бежит от русских, чтобы спасти свою семью от Шамиля, он уходит в болота и там его окружают с разных сторон. И вот последний бой, бой, который обречён. Четыре мюрида, один из них Хаджи-Мурат, бьются до конца, но всё, что они могут сделать, — это достойно умереть. И мы видим, как один за другим гибнут молодые прекрасные кавказские воины-мужчины, как гибнет и умирает Хаджи-Мурат. Исторически мы знаем, что в Хаджи-Мурата попало 13 пуль, он затыкал их ватой из своего халата и продолжал сражаться дальше.

«Рана в бок была смертельна, и он чувствовал, что умирает. Воспоминания и образы с необыкновенной быстротой сменялись в его воображении одно другим. То он видел перед собой силача Абунунцал-Хана, как он, придерживая рукою отрубленную, висящую щеку, с кинжалом в руке бросился на врага; то видел слабого, бескровного старика Воронцова с его хитрым белым лицом и слышал его мягкий голос; то видел сына Юсуфа, то жену Софиат, то бледное, с рыжей бородой и прищуренными глазами, лицо врага своего Шамиля.
И все эти воспоминания пробегали в его воображении, не вызывая в нём никакого чувства: ни жалости, ни злобы, ни какого-либо желания. Всё это казалось так ничтожно в сравнении с тем, что начиналось и уже началось для него. А между тем его сильное тело продолжало делать начатое. Он собрал последние силы, поднялся из-за завала и выстрелил из пистолета в подбегавшего человека и попал в него. Человек упал. Потом он совсем вылез из ямы и с кинжалом пошёл прямо, тяжело хромая, навстречу врагам. Раздалось несколько выстрелов, он зашатался и упал. Несколько человек милиционеров с торжествующим визгом бросились к упавшему телу. Но то, что казалось им мёртвым телом, вдруг зашевелилось. Сначала поднялась окровавленная, без папахи, бритая голова, потом поднялось туловище, и, ухватившись за дерево, он поднялся весь. Он так казался страшен, что подбегавшие остановились. Но вдруг он дрогнул, отшатнулся от дерева и со всего роста, как подкошенный репей, упал на лицо и уже не двигался».

А дальше описывается, как на это тело нападают, как над ним издеваются, как ему отсекают голову, как течёт красная и чёрная кровь.

«Алая кровь хлынула из артерий шеи и чёрная из головы и залила траву. И Карганов, и Гаджи-Ага, и Ахмету-Хан, и все милиционеры, как охотник над убитым зверем, собрались над телами Хаджи-Мурата и его людей (Ханефи, Кур-бана и Гамзалу связали) и, в пороховом дыму стоявшие в кустах, весело разговаривая, торжествовали свою победу. Соловьи, смолкнувшие во время стрельбы, опять защёлкали, сперва один близко и потом другие на дальнем конце. Вот эту-то смерть и напомнил мне раздавленный репей среди вспаханного поля».

Итак, смерть Хаджи-Мурата дана трижды: смерть репья, голова, которую приносят с гордостью показать как доказательство того, что известный герой мёртв, и последний бой, где его смерть описана с такой же точностью, с какой Толстой в «Смерти Ивана Ильича» напишет все фазы умирания. Он даже напишет здесь о последнем сознании Хаджи-Мурата, сознании, которое не понимает, зачем издеваются над телом, в котором уже нет души. И вот этот физиологизм позволяет нам проникнуть даже не в тайну смерти, а заглянуть за пределы этой тайны, увидеть события через сознание человека, которого уже убили. И это немножко жутко, потому что не может человек заглянуть за эту черту, не может Толстой за эту черту заглянуть.

Так почему же Толстой не опубликовал эту повесть? У него в повести есть образ репья, а я для себя в качестве образа для сегодняшней лекции взяла ленту Мёбиуса, в которой одно переходит в другое и лицевая сторона становится изнанкой.

Толстой проповедует непротивление, любовь, и даже, когда злится на свою жену, он не пишет «я ненавижу эту стерву», мы читаем у него в дневнике: «испытал недобрые чувства». Но сам он сопротивляется до конца и уже дряхлым 82-летним стариком уходит из дома, бежит, как бежит Хаджи-Мурат, бежит, чтобы осуществить то, что ему кажется его долгом: слиться с народом, пойти в Оптину пустынь, найти эти предельные вопросы. Толстой — это и есть Хаджи-Мурат, он рисует в повести самого себя, свою смерть — как сопротивление до конца, каким бы бессмысленным оно ни было, каким бы странным оно ни казалось, каким бы смешным он ни выглядел в глазах многочисленных карикатуристов и его недоброжелателей. Толстой вроде бы антагонист Хаджи-Мурата: он проповедует любовь и ненасилие, а Хаджи-Мурат сражается до последнего и гибнет в бою, Толстой был русским офицером, Хаджи-Мурат — чеченский князь. Они разделены как западное сознание и восточное, как сознание непротивляющееся, принимающее мир и сражающееся до конца. Но на самом деле, как лента Мёбиуса, они соединены, и Толстой точно также сражается до последнего и точно также готовится к принятию смерти, как её бесстрастно принимает Хаджи-Мурат. То, как описывает Толстой умирание — это же полное принятие всего! И принятие своей жены, и принятие Юсуфа — сына, который восхищается врагом Шамилем и который готов предать отца ради него. И даже не презрение, а отсутствие эмоций по отношению и к Воронцову, и ко всем этим офицерам, которых он видит в русской ставке. Хаджи-Мурат принимает свою судьбу и принимает свою смерть, и этому Толстой пытается научиться у него и у того репья, который он видит на дороге. Вот этой энергии и этому достоинству, с которым нужно принять то, что принять совершенно нельзя.


Наталья Осипова

И сейчас про репей. Вообще-то поздний Толстой в нескольких трактатах, статьях ясно декларирует опрощение, опрощение не только в словах, но и в мыслях, и в стиле, и все свои поздние повести он пишет очень скупым языком без эпитетов, без сравнений, без пышных метафор, без сильных символов. Символика позднего Толстого всегда аллегорична, а здесь этот поздний опростившийся Толстой вдруг рисует нам какое-то невероятное поле... По первой странице повесть «Хаджи-Мурат» очень легко принять за раннее произведение, потому что она написана так, как написана, например, «Рубка леса», как написаны ранние «Кавказские повести», там тоже появляются розовые стружки, как при рубке леса, яркие, упругие метафоры — стиль очень далёкий от того, к чему придёт поздний Толстой.

Вот эта фраза из дневника — заготовка «Хаджи-Мурата»:

«Вчера иду по передвоенному чернозёмному пару. Пока глаз окинет, ничего кроме черной земли  ни одной зелёной травки. И вот на краю пыльной серой дороги куст татарина (репья) три отростка: один сломан и белый загрязнённый цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, чёрный стебель надломлен и загрязнён; третий отросток торчит вбок, тоже чёрный от пыли, но всё ещё жив, и в середине краснеется,  напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего и один среди всего поля хоть как-нибудь, да отстоял её».

А повесть начинается так:

«Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-жёлтой серединой "любишь-не-любишь" с своей прелой пряной вонью; жёлтая сурепка с своим медовым запахом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; жёлтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие, цветы повилики».

Что это такое? Разве это поздний Толстой? Разве это Толстой, который призвал не использовать лишнего слова и называл все красоты литературные — «похотью учить»? Это, скорее, напоминает тургеневские описания природы. Толстой в «Хаджи-Мурате» как будто говорит: «Нет, я всё умею! Я умею писать и таким великолепным стилем!» И он создаёт потрясающий портрет луга, на котором множество цветов и каждый из этих цветов прекрасен. И точно также в своей повести он создаёт очень сложный и неоднозначный портрет мира человеческого, где каждый человек подобен цветку: какой-то цветок — нежный, вянущий рано, а какой-то — с медовым запахом, а какой-то — тюльпановидный колокольчик.

Я долго думала, почему Толстой начинает повесть «Хаджи-Мурат» большим, длинным, казалось бы, ненужным описанием поля? Мы же видели в дневнике — маленькая зарисовочка, как он увидел этот репей в поле. Зачем же поле? Мне кажется, что это поле — метафора мира, который видит стареющий писатель, стареющий воин, мужчина, человек. Он смотрит на это поле и понимает, что все в нём равны, все соединены этим общим дыханием жизни и всё очень легко превращается в чернозём, как только пройдёт плуг, оставляя отдельные сломленные или, может быть, не до конца сломленные цветки, подобные цветку репья.

Если говорить о поздних повестях Толстого, то ведь как граф закончил свою жизнь? Он всю жизнь прожил в Ясной Поляне с обожаемой сначала, а потом не очень обожаемой, Софьей Андреевной, окружённый детьми, а позднее окружённый сторонниками, подвижниками. Ясная Поляна стала таким местом силы, куда люди шли подобно Мекке: увидеть его, поговорить с ним — и уже жизнь состоялась. Вот таким был Толстой. И он бежит из этого рая, из этой Мекки, бежит, чтобы какую-то другую жизнь понять, но он не успевает. Вы прекрасно знаете, как он окончил свои последние дни: Толстой, умер от воспаления лёгких в доме начальника железнодорожной станции. Но при этом Толстой проживает все жизни, о которых он мечтает, в своих текстах: каждая из его поздних повестей — это вариант собственной биографии.

В «Крейцеровой сонате» он пишет о том, как убить свою жену, при этом в дневниках он говорит о непротивлении и о «недобром чувстве» к Софье Андреевне, но был момент, видимо, что уже совершенно невозможно, и он себе позволяет написать «Крейцерову сонату». И остаться в доме. В повести «Смерть Ивана Ильича» он описывает, как можно умереть дома, от тяжёлой болезни, в деталях описывает процесс умирания. В «Отце Сергии» он пишет о духовном пути, о пути ухода в монашеский мир, но и из этого монашеского мира его герой, как вы помните, сбегает. Каждая из этих повестей, в том числе и «Хаджи-Мурат» — это вариант альтернативной, собственной биографии: как смогла бы сложиться его жизнь, если бы он был не графом Толстым, а каким-нибудь Лукашкой. В своей ранней повести «Казаки» он создаёт образ этого Лукашки — простого казака, которому завидует Оленин, — альтер эго Толстого. Оленин смотрит на Лукашку и думает: «Как бы мне жить так же — просто, радостно. Быть Лукашкой!» У Толстого не получается быть Лукашкой, но у него получается написать тексты, читая которые, каждый из нас может почувствовать себя либо Лукашкой, либо Хаджи-Муратом, либо репьём.
Если у вас есть вопросы, я на них с радостью отвечу.

Андрей Жигалин, поэт: Как думаете, Лев Толстой мог дойти до Оптиной пустыни и, возможно, там умереть?

Н.В. Осипова: Но ведь он дошёл до Оптиной пустыни, и его там ждали. Просто он не рискнул пойти ни к кому из отцов церкви, потому что был отлучён от церкви и боялся. А уж как он должен был умереть, тут вопрос к Господу Богу, а не ко мне.

Ирина Николаевна Крохова: А Вам не кажется, что, с одной стороны, у Толстого непротивление злу насилием, опрощение, а с другой стороны, Хаджи-Мурата он сравнивает с репьём, который за жизнь борется до последнего: его по частям рвут — он всё равно остаётся жить. Мне кажется, Толстой сам себе противоречит и в глубине души ему хочется умереть вот так, а не опрощением заниматься.


Ирина Крохова

Н. В. Осипова: Я с Вами совершенно согласна, более того, — я это и хотела сказать: Толстой призывает к одному, но его непротивление, подобно ленте Мёбиуса, приводит, на самом деле, к противлению. Он же не принимает своей жизни с той простотой, к которой призывает других, а он сопротивляется. Но я не думаю, что эти противоречия — несводимые, мне как раз кажется, что из одного противоречия вытекает другое, как в жизни: на поле через семена, через смерть прорастает новая жизнь, точно так же через непротивление злу насилием произрастает истинное сопротивление, символом которого Толстой был. Духовное сопротивление, нравственное сопротивление злу, без которого не был бы он, наверное, так ненавистен режиму, при котором жил, не было бы у него никаких проблем, если бы он так яростно и отчаянно не сопротивлялся. «Как же так? Вы говорите — не противься, а сами-то?» — его регулярно упрекали в этом, может, поэтому он и не опубликовал повесть «Хаджи-Мурат».

И. Н. Крохова: Он не был по натуре такой весь опрощенный, всё понимающий, он был живой и борец.

Н. В. Осипова: Натура меняется!

И. Н. Крохова: Но Хаджи-Мурат-то не такой...

Г. К. Макарова: Мне кажется, человек настолько непрост, настолько сложен, что в разные периоды жизни, в разные моменты он поворачивается совершенно противоположными сторонами...

И. Н. Крохова: Но эта повесть написана Толстым в конце жизни, это уже итог...

Н. В. Осипова: Да, эта повесть рассказывает всю жизнь Хаджи-Мурата. На сегодняшней лекции я не рассказывала о матери, которая кормит его грудью и поёт ему песни о том, как надо сражаться, как надо быть бесстрашным, как надо быть смелым. Я не рассказывала про те песни, которые поют чеченцы в своём кругу, и те притчи, которые вспоминает Хаджи-Мурат. Они же говорят этими притчами, мыслят этими образами. Хаджи-Мурат перед тем, как бежать, понимая, как это опасно, вспоминает притчу про орла, которого поймали, спутали ему ноги, но он всё равно сбежал, прилетел к своим, однако свои его не приняли и заклевали. Хаджи-Мурат понимает, что он такой орёл, который от своих улетел, но не смог стать своим среди русских, потому что ценности и мир русских был ему дик, чужд — он не принимал эти ценности. И Толстой себя чувствовал тоже и там и там не своим, он хотел слиться с народом, но он был граф. Он не чувствовал себя своим и в том кругу, из которого вышел, по происхождению, по родству, по крови. Очень много в тексте таких ключей, через которые раскрывается не только образ Хаджи-Мурата, но и образ, фигура самого Толстого. Так что, да, я с Вами очень согласна.

Григорий Александрович Марков, студент: Скажите, а планируете ли Вы брать ещё какие-то произведения для анализа? Вы сегодня рассказали об отношении Толстого к государству, к власти, а можно разобрать, например, «Крейцерову сонату» или «Воскресение» и те проблемы, которые в них поднимаются.


Эдуард Биденко и Григорий Марков

Н. В. Осипова: Я за последние несколько месяцев прочитала две лекции: одну про «Анну Каренину», вторую про «Хаджи-Мурата», и обе эти лекции основывались на моих научных изысканиях, на тех научных статьях, которые я когда-то писала, и которые я более популярно пытаюсь изложить. Про «Крейцерову сонату» мне было бы очень интересно поговорить, потому что там поднят вопрос феминизма. Толстой написал «наш ответ феминизму», создал такую карикатуру на всех женщин, на семейную жизнь, на институт брака, семьи и сексуальности, что эта повесть мне кажется тоже невероятно сейчас звучащей. Когда её читаешь, понимаешь, что те проблемы, которые Толстой там затрагивает, сейчас нисколечко не устарели и также остро звучат, как остро звучит текст «Хаджи-Мурата». Читаешь у Толстого про отношение чеченцев к русским — и у меня мурашки по коже: Толстой написал это больше 100 лет назад, и он тогда это видел, тогда это понимал. И точно также я думаю про «Крейцерову сонату». Что касается «Воскресения», — это такое монументальное произведение, которое одним махом сложнее рассказать. Про повесть в 100 страниц рассказать проще, чем про роман. А если всё-таки брать роман, то там надо про что-то одно рассказывать, просто я пока не знаю, про что. А про что Вы хотите в «Воскресении» поговорить?


Ирина Крохова и Галина Макарова

Г. А. Марков: Не помню уже, как звали героя, он себя там противопоставлял обществу, он верующим был — об этом.

Н. В. Осипова: Не знаю, я подумаю. Буду рада про что-то ещё рассказать когда-нибудь.

Г. К. Макарова: Во всяком случае, если у Вас появятся идеи, Вы знаете, что мы всегда рады Вас принять, послушать.

Н. В. Осипова: Спасибо.

Евгений Васильевич Юшков: Лев Николаевич всю свою жизнь постоянно куда-нибудь сбегал...

Н. В. Осипова: Да.

Е. В. Юшков: На Кавказ сбежал, потом из семьи сбежал, до Кавказа у него побеги были — в Сибирь...

Н. В. Осипова: Нет, в Сибирь не бегал, он в степи кумыс пить ездил.

Е. В. Юшков: Поймали его вовремя.

Н. В. Осипова: Ну и что? Вы хотите сказать, что бегство для Толстого было такой личной темой?

Е. В. Юшков: «Увы! Он счастия не ищет и не от счастия бежит...».

Н. В. Осипова: Видите ли, одна из последних его книг называется «Путь жизни» — это сборник афоризмов, то есть вот эта метафора, что жизнь — путь, была очень Толстому близка. Но, с другой стороны, вся его жизнь прошла в Ясной Поляне от рождения до смерти, и, конечно, если бы не последнее бегство его, наверное, он бы ещё прожил лет, не знаю сколько. Софья Андреевна несколько раз его удерживала от таких побегов.

Е. В. Юшков: Он вообще-то сбежал от долгов, в том числе карточных...

Н. В. Осипова: Это молодым офицером он вынужден был поехать на Кавказ, в действующую армию, чтобы денег заработать. Но поздний Толстой уже был настолько небедным человеком, что уже отказывался от гонораров за свои произведения...

Е. В. Юшков: Даже от Нобелевской премии отказался.

И. Н. Крохова: Ой! А кто ему предлагал Нобелевскую премию?

Н. В. Осипова: Предлагали, предлагали... Четвёртая по счёту была ему предложена, но на тот момент Нобелевская премия не имела того статуса, что сейчас. И когда Толстому предложили, он сказал: «Да нет, у меня с деньгами всё хорошо, спасибо, лучше духоборам дайте». (Смех в зале) И дали какому-то французскому поэту, имени которого никто не помнит. Да, он отказался, у него и так было слишком много славы, а он хотел безвестности.

Эдуард Андреевич Биденко, учитель: Мне кажется, что у Льва Толстого есть что-то общее в описании смерти не только в «Хаджи-Мурате» и «Смерти Ивана Ильича», но и в более ранних произведениях, например, в «Войне и мире». Андрей Болконский мечтает о славе, думает о том, что он погибнет, но погибнет как герой, прославится. Как Вы думаете, есть ли что-то общее у этих трёх героев — Хаджи-Мурата, Ивана Ильича и Андрея Болконского?


Эдуард Биденко

Н. В. Осипова: Мне кажется, что в «Хаджи-Мурате», в этих ста пятнадцати страницах текста, собирается весь Толстой. И, конечно, от «Войны и мира» там очень много. «Хаджи-Мурат» — это тоже война и мир: по охвату событий, людей, по проблематике — по всему. Если же говорить конкретно про Андрея Болконского, то он тоже дважды умирает. Первый раз, как хотел: он бежит с флагом, в него стреляют, он падает, проходит Наполеон, смотрит на него и говорит: «Какая прекрасная смерть!». Его кумир говорит: «Какая прекрасная смерть!». Болконский пережил ту смерть, о которой он мечтал. Он мечтал о своём Тулоне — вот его Тулон. А затем даётся вторая смерть — совершенно другая: долгая, медленная, с прощением — христианская, такая, которую, как мне кажется, никто больше, кроме Толстого, не умел описывать. Как ему удаётся заглянуть за эту грань и показать угасающее сознание человека? Это тайна гения, это тайна творчества, это тайна письма. Я не знаю, что это такое, но когда ты это читаешь, ты стопроцентно веришь — да, так вот это и будет. Умирать — это так, с тобой будет происходить именно это, именно это ты почувствуешь. И прощение, и примирение, и радость, и какой-то свет — всё у него это описано и описано неоднократно. Толстой любил такие повторения, чтобы до читателя уже точно дошло, он несколько раз нам всё это прожёвывает и повторяет. Чтобы мы поняли, что репей — это отрубленная голова, он трижды это повторяет. Чтобы мы поняли, что шмель, сидящий на цветке чертополоха, — это Шамиль, он, во-первых, рисует этот образ, затем он делает оговорочку: один из солдат называет Шамиля шмелём, чтобы уж точно у нас закрепилось, чтобы мы поняли: Хаджи-Мурат у него — это репей, а шмель — это Шамиль. Лев Толстой в этом смысле был учителем, волновался, что его сложности не поймут, поэтому эти идеи, главные свои идеи, он повторяет. Учитель, что скажешь, — великий.

А. Жигалин: А смотрели ли Вы спектакль «Каренин» в Театре на Спасской? Или, может, пьесу читали?

Н. В. Осипова: Пьесу читала, а спектакль, к сожалению, не смотрела.

А. Жигалин: Что думаете?

Н. В. Осипова: Про пьесу? Я читала восторженные отзывы о спектакле — значит, спектакль хороший. Про пьесу я скажу одно: взять из Толстого одну какую-нибудь линию, выдернуть и сделать произведение... Это отдельная пьеса, и она интересна сама по себе, мне пьеса понравилась. Но я знаю ещё несколько пьес, написанных по «Анне Карениной» за последнее время. «Анна Каренина» сейчас в каком-то тренде...

А. Жигалин: Тоже отдельные сюжетные линии взяты?

Н. В. Осипова: Тоже взяты отдельные линии, какая-то одна идея. А вот так вот, как Толстой, который умел в одном дать всё... Ну, для этого, наверное, надо быть Толстым. Но это хорошо, что у нас поставили «Каренина», это прекрасно. Я надеюсь, все сразу придут в библиотеку имени Герцена, возьмут книжку и будут её перечитывать или читать. (Смеётся)


Наталья Осипова и Андрей Жигалин

Г. К. Макарова: Во время премьеры спектакля была организована выставка изданий «Анны Карениной», самых разных, из фондов нашей библиотеки, и сегодня, одновременно с нами, на «Краеведческом четверге» речь шла как раз об этой выставке.

Н. В. Осипова: Прекрасно.

А. Жигалин: А есть ли экранизация «Хаджи-Мурата»?

Н. В. Осипова: Очень много, несколько. Спасибо за этот вопрос. «Хаджи-Мурата» экранизировали и в России, и в Германии, самый ранний фильм, по-моему,1930 года. Но, знаете, какая проблема? Проблема и с пьесами по Толстому, и с экранизациями? Для того, чтобы сделать кино, нужно всё упростить, и там упрощали вот эту сложность и рисовали историю кавказского чеченского воина, который предаёт своих, переходит к русским, потом сражается до последнего и гибнет. Терялась объёмность толстовского мира, где есть гораздо больше, чем просто линия Хаджи-Мурата. Хаджи-Мурат — только один цветок в этом поле, и, когда начинают делать кино, — получается кино только про один цветок.

Владимир Павлович Лобанов, предприниматель: Есть ли, на Ваш взгляд, сходство образов Хаджи-Мурата и Григория Мелехова?


Владимир Лобанов

Н. В. Осипова: О! Как Вы! (Смех в зале) Я прямо растерялась. Не знаю. Во-первых, Толстой такой высокий стандарт задал, что, конечно, Шолохов не мог не знать этого образа и, наверное, как-то вдохновился, в том числе, и им. Но, скорее, — ранними повестями Толстого, этим самым Лукашкой...

И. Н. Крохова: Не Ерошка?

Н. В. Осипова: Лукашка. Ерошка — это другой герой, а Лукашка — это такой бабник, тоже воин, смелый, безбашенный. Скорее, на него похож Мелехов. Но, понимаете, я не специалист в Шолохове, так что не скажу. Можно просто говорить о типаже смелого воина, который существует в русском культурном сознании, и насколько этим смелым воином будет Хаджи-Мурат — я не знаю.

А. Жигалин: Тарас Бульба тоже сюда же...

Н. В. Осипова: Вас не смущает, что Тарас Бульба — украинец, а Хаджи-Мурат — чечен? Не знаю...

А. Жигалин: Характер-то один и тот же. В любом народе существует такой.

Н. В. Осипова: Да, кстати, я сегодня упустила в лекции этот момент. Есть в «Хаджи-Мурате» привет гоголевскому персонажу — Тарасу Бульбе. Там описана ещё одна смерть, смерть простого солдата Авдеева. И вот этот солдат Авдеев, когда он умирает, он вспоминает про трубку. Потому что, когда они были в дозоре, один из его товарищей, Панов, потерял трубку. И вот лежит в госпитале умирающий солдат Авдеев: «Трубку, трубку, говорю, нашёл? — повторил Авдеев. — В сумке была. — То-то. Ну, а теперь свечку мне дайте, я сейчас помирать буду, — сказал Авдеев». То есть это такой крючок, отсылка к той героике. Наверное, все эти образы как-то связаны, и вообще, представления о том, кто такой герой, как работает героическое, какими чертами он должен быть наделен. В нашем сознании эти все образы близки. Не знаю, в сознании Шолохова были ли близки, но в нашем — определённо, да.

В. П. Лобанов: В судьбах Хаджи-Мурата, как и в судьбе Григория Мелехова, присутствует обречённая заданность...

Н. В. Осипова: Да.

В. П. Лобанов: Национальный фактор тут ни при чём. Он идёт, зная, что нужно умирать, но он должен сделать то, к чему он стремится. И всё.

Н. В. Осипова: Мне кажется, это вообще такая сильная мужская логика, нет?

Е. В. Юшков: Да это просто фатализм.

Н. В. Осипова: Это логика воина, это логика бойца. Человек, который идёт на войну, он же понимает, что его там могут убить, но он выполняет свой долг до конца. Я не думаю, что это фатализм, мне кажется, что в нём, в этом чувстве, присутствует большая вера в Бога, а вера в Бога и фатализм — это не одно и то же. И с другой стороны, в этом есть высокое чувство долга, долга до конца: делай, что должно, и будь, что будет.

Е. В. Юшков: Программа.

Н. В. Осипова: Ну, да. Заданная программа воинской чести, долга — вещей, которые мы так редко сейчас вспоминаем, но, которые, несомненно, живут.

Е. В. Юшков: Можно ещё спросить? «Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, а сам на ниточке висел: ведь был солдат бумажный...». Вот стал он мессией, а хотел ли он быть мессией?

Н. В. Осипова: Лев Николаевич?

Е. В. Юшков: Да.


Наталья Осипова и Андрей Жигалин

Н. В. Осипова: Отличный вопрос. Всем говорил, что нет. Я думаю, да, хотел. Честно.

И. Н. Крохова: Всем говорил про опрощение, а сам был боец.

Н. В. Осипова: В 19 лет он напишет в своем дневнике программу жизни, где скажет, что хорошо бы придумать такую религию, которая бы изменила мир. Он хотел изменить мир, да. И он придумал такую религию, которая изменит мир.

Е. В. Юшков: Хорошо. «Я хочу быть понят родной страной, а не буду понят — что ж?! По родной стране пройду стороной, как проходит весной дождь...».

А. Жигалин: «...косой дождь».

Н. В. Осипова: Ну, это вообще не про Толстого, его авторитет в последнем отрезке жизни такой был, что его цари боялись. Царь его боялся! Прекрасный эпизод, я не рассказала его вам. Когда Толстой собирал материал к «Хаджи-Мурату», он, в том числе, обращался к царской фамилии, потому что у них было много материалов по Кавказской войне, к брату Николая — великому князю Сергею Михайловичу...

Е. В. Шутылева: Он не может быть братом, потому что он Сергей Михайлович...

Н. В. Осипова: Я сейчас не помню точно, может быть к двоюродному брату. Короче говоря, к великому князю, с которым Толстой был в переписке. В какой-то момент Лев Николаевич решил, что неудобно ему, писателю, который призывает к анархии, общаться с великим князем. И он напишет ему очень вежливое письмо, то есть он мог себе позволить отказать великому князю в переписке. И наоборот — великий князь или царь не могли себе позволить не ответить на письмо Толстого. Соответственно, страною он был понят, и его не очень интересовало, понят он или нет, потому что у него было огромное количество сторонников. Другое дело, что эти вот толстовцы — это, конечно, отдельная большая интересная тема — они в какой-то момент стали его пугать, потому что он-то призывал к тому, чтобы каждый жил честно у себя, а они собирались в коммуны и начинали жить по-толстовски коммунами. И первые колхозы-коммуны из толстовских этих обществ формировались, а потом часть из них уехала в Канаду, часть в Израиль, и они дали две ветки очень мощные, выросшие там. А наших всех толстовцев, которые после революции остались, всех разгромили. У нас никого не осталось. У него была огромная армия сторонников, которой он уже и не хотел. Он хотел жить частной жизнью, уйти в народ, просто не получалось...

Е. В. Юшков: Так всё-таки «был солдат бумажный»?

Н. В. Осипова: Ну, в том смысле, что он был писателем и создавал бумажные книги, да.

Г. К. Макарова: Пожалуйста, ещё по «Хаджи-Мурату» есть вопросы? Если нет, то мне хотелось, чтобы Наталья Валентиновна немножко рассказала о литературной школе, которой она занимается сейчас.


Галина Макарова

Н. В. Осипова: Да, Галина Константиновна меня предупредила об этом вопросе, и я очень быстро о нём расскажу. Но, собственно, я о литературной школе стала бы рассказывать не одна, а с присутствующей здесь Еленой Авиновой, которая является художником проекта.

И. Н. Крохова: А где эта школа находится?

Г. К. Макарова: В Москве.

Н. В. Осипова: Эта школа, на самом деле, в интернете. Сейчас нам откроют слайд... Вот она находится здесь — litschool.pro — в компьютере, в интернете. История началась два года назад, когда Майя Кучерская приехала в город Киров и была на встрече с читателями в литературном клубе «Зелёная лампа». И тогда, по дороге в Слободской, была придумана идея литературной школы, в которой будут учить по западным технологиям быть писателями. После этого Лена придумала вот такую чудесную картинку.

Мы распечатали эту картинку флаерами, раздали в Москве в нескольких университетах, на нескольких ярмарках книжных, и летом 2015 года провели первую интенсивную школу в Москве, в библиотеке имени Тургенева. То есть мы с библиотеками очень дружим. А ещё через полгода мы сделали онлайн-школу. Мне часто в Кирове говорили: «Ну что ж такое, сделали школу для Москвы, а когда для нас?» Поскольку у нас нет спонсора, у нас нет кого-то, кто бы нам денег давал, — школа у нас платная, и я точно знаю, что в городе Кирове за 25 тысяч в месяц учиться быть писателями никто не будет. А онлайн-школа имеет шанс. Вот это у нас скоро зимняя школа будет. Сейчас мы её набираем, она стартует 6 февраля.

А вот это онлайн, тут написано: «Будущее», но это уже неправда. Это уже настоящее. Старт продаж 14 декабря прошлого года был, то есть уже год нашей онлайн-школе.

БУДУЩЕЕ: CWS ОНЛАЙН

И с 8 января новый курс будет, сейчас они все набираются, если кто-то из вас захочет быть писателем, то это можно сделать уже за совершенно другие деньги, в два раза дешевле, в формате онлайн. И онлайн у нас происходит очень весело, потому что туда собираются эмигранты из русскоговорящих и пишущих со всего мира, там много москвичей, которые не могут ходить на занятия в школу, и там много людей, которые живут в России и хотели бы как-то совершенствовать свои навыки.

А. Жигалин: А писателей кто выбирал? Почему эти писатели?

Н. В. Осипова: Кто выбирал писателей? Майя Кучерская. Почему эти писатели? Потому что это её друзья, потому что она работает в Высшей школе экономики, и Олег Лекманов, Катя Лямина работают вместе с ней. Евгений Водолазкин — её хороший товарищ, Варламов — ректор Литинститута, она сочла интересным его позвать тоже, он у нас одну из лекций читает. А работы, которые пишут студенты, они отсылают на специальную образовательную платформу. Это похоже на социальную сеть, но только для одной группы людей. Примерно 20-25 человек, которые вместе тусуются, обсуждают тексты друг друга, что-то друг другу советуют. Там у нас есть модератор — это такая классная руководительница, которая напоминает, что нужно сдать домашнее задание, напоминает про дедлайны. Если у кого-то плохие оценки от рецензента, строгий слишком отзыв — утешает. В общем, у нас там такая весёлая жизнь происходит на онлайне.

Это наши ближайшие планы: сейчас зимнюю школу мы набираем 6 февраля — 17 апреля (для тех, кто в Москве), а летом примерно с 4 по 15 июля 2017 года будет летний интенсив. Вот у нас такая радостная жизнь.

Есть у нас курс для детишек — Анны Старобинец, и Лена Авинова сейчас днями и ночами рисует картинки к этому курсу. Лекции, правда, очень-очень интересные. На курс Анны Старобинец, который она для детей сделала, записалось взрослых больше, чем детей, потому что в Москве Анна Старобинец — очень известна. Она писатель-фантаст, очень здорово рассказывает и у неё такой весёленький курс со скелетончиками.

Второй курс, который мы сейчас делаем, — курс Михаила Угарова. Его в нашем городе помнят по Театру на Спасской, а сейчас он совершенно легендарная фигура Театра.doc. Мы записали курс драматургии с Михаилом Угаровым, с огромным количеством дополнительных материалов. Кто на этот курс пойдёт — я не знаю, но Угаров во время съёмок прекрасную историю рассказал про одну из своих студенток. У него есть школа вместе с Мариной Разбежкиной, но там надо полтора года учиться в Москве, а тут мы сделали курс на 10–12 недель, которые можно пройти онлайн. И вот он рассказал такую историю про свою студентку: она три раза была замужем, три раза развелась и написала три пьесы. Сейчас четвёртый раз замужем. (Смех в зале) То есть курс Михаила Угарова для тех, у кого случился жизненный ступор. Вот если бы Лев Толстой был жив, ему бы стоило записаться к Михаилу Угарову на курс.

И. Н. Крохова: Радзинский тоже женился и писал пьесы.

А. Жигалин: Хемингуэй — что ни роман, то любовница.

Н. В. Осипова: Если у вас нет такого темпа, как у Хемингуэя и Радзинского, то можно прибегнуть к более простому варианту — онлайн-курсу, который несколько вашу жизнь изменит.

Но и у Майи Кучерской, кроме курса для начинающих, который я всем активно советую, сейчас ещё записан второй курс, как бы вторая ступень, вторая часть.

Вот такая у нас весёлая история в Creative Writing Schooll, которая, во-первых, родилась в Кирове, прямо в кругу лиц, которые здесь присутствуют, а во-вторых, делается эта школа наполовину кировской командой. Программист — кировский, художник — Лена Авинова — кировский, бухгалтерия — тоже кировская. А ещё у нас дизайнер одежды — прекраснейший Женя Хохолков — тоже кировский мальчик.

Голос из зала: И стрижёт это всё кировская налоговая.(Смех в зале)

Н. В. Осипова: Налоги я плачу здесь, в Кирове, по крайней мере, пока. Ещё из достижений: у нас вышел сборник «Пашня». Вот такой вот том.

Елена Авинова, художник: Надо бы его привезти и подарить Герценке.

Г. К. Макарова: Да, хороша идея.

Н. В. Осипова: Сделаем. Спасибо за это ценное замечание. Получился очень фундаментальный труд людей, которые ещё год назад не знали, что они будут писателями. Когда мы проводили презентацию, взрослые тётеньки и дяденьки радовались, как дети, потому что они стали писателями. Но мы не всех публикуем, мы публикуем лучших, есть редактура, в общем, всё по-настоящему.

А это запись онлайн-роликов у нас так происходит.

И название CWS — Creative Writing School— тоже придумала Лена, потому что писатели предлагали что-то вроде «Литературный рабфак»...

Е. Авинова: Писатели не умеют придумывать...(Смех в зале)

Н. В. Осипова: Да! Самое интересное открытие: писатели — менее творческие личности, чем художники.

Людмила Нагаева, журналист газеты «Вятский наблюдатель»: А вот эти научившиеся писатели собираются издаваться в бумаге?

Н. В. Осипова: Да, вот мы и издали их...

Е. Авинова: Издаются, печатаются в журналах...


Елена Авинова

Н. В. Осипова: У некоторых книжки свои выходят. У нас есть ещё такая форма — коуч, когда человек поучился и хочет книжку сделать, он индивидуально занимается по скайпу. Например, с редактором журнала «Знамя» Еленой Холмогоровой, и она уже готовит с ним этот кирпич книги, чтобы было хорошо и достойно.

Л. Нагаева: А читаете ли Вы там свои лекции по литературе?

Н. В. Осипова: Я — нет. У нас, извините, лекции читают: Дмитрий Быков, Дуня Смирнова, Майя Кучерская, вот сейчас будет Ян Левченко читать, то есть у нас лекторы гораздо более высокого уровня, чем моя скромная персона. Я, как директор этой школы, себя в лекторы не беру, считаю, что моя квалификация пока мала.

Е. В. Шутылева: Они читают лекции по ремеслу или направленные на расширение кругозора?

Н. В. Осипова: Разные — и по ремеслу, и такие. Вот сейчас будет лекция Яна Левченко про современную цензуру, про то, какие мы нежные и какие темы табуируются в современной литературе, потому что в последнее время нешуточный наезд цензуры начался на все сферы культуры, и мы решили об этом поговорить. Или, например, была лекция того же Угарова про охоту за реальностью, как схватить реальность и перенести в текст. Была лекция про то, как соединять документ и вымысел в художественном произведении, — лекция Людмилы Улицкой. Кстати, часть лекций у нас на сайте вывешена, если у кого-то из вас интерес будет, заходите. Там, по-моему, сейчас висят лекции Быкова, Угарова, Кучерской...

А. Жигалин: А по фантастике у вас только Анна Старобинец или ещё кто-то?


Андрей Жигалин

Н. В. Осипова: По фантастике у нас Андрей Рубанов.

И. Н. Крохова: А что он написал?

Н. В. Осипова: Андрей Рубанов?

А. Жигалин: Антиутопии у него такие...

Н. В. Осипова: Когда меня Галина Константиновна спросила, что я читаю, я сказала, что спешу прочитать хотя бы те книжки, которые пишут наши мастера. Вот у Рубанова, к стыду своему огромному, я ничего не читала, но я знаю, что он сейчас пишет киносценарий, а так — детективы и фантастику. Как только у меня появится время свободное, буду свои пробелы восполнять.

Е. В. Юшков: Если Вы — директор школы, то у вас должен быть завуч.

Н. В. Осипова: Да, но поскольку это создалось год назад, то пока у нас ровно полтора человека всё делают, и не то что завуча нет... В общем, всё приходится делать самим.

Е. В. Юшков: А кто ведет методическую работу?

Н. В. Осипова: Я веду методическую работу. Я провожу презентации, развожу книжки, работаю и экспедитором, и шофёром, и бухгалтером, и финдиректором. Продюсирую онлайн-курсы, контролирую монтаж и всё прочее.

Е. В. Юшков: Надо как-то с этим бороться.

Н. В. Осипова: Я борюсь, но пока неуспешно.

Л. Нагаева: А скажите, инвестором Вам тоже пришлось быть?

Н. В. Осипова: К счастью, нет. Я могу с гордостью сказать, что на первом этапе вложила в это предприятие 64 тыс. рублей — в сайт, — которые вернулись через два месяца. И сейчас мы живём на самоокупаемости и уже даже с прибылью, на которую снимаем следующие онлайн-курсы.

Г. К. Макарова: Ну, это здорово.

Н. В. Осипова: Ну да. Время от времени мы мечтаем, что придёт какой-нибудь человек и скажет: «Вот у меня много денег, а вы делаете такой прекрасный проект. Хотите, я вам отдам свои деньги?». А мы скажем: "Ну, конечно, давайте".(Смех в зале)

Г. А. Марков: Вот Вы сказали, у вас широкая география, люди занимаются из разных стран... У вас такой маркетинг агрессивный? Как они узнают о вас?

Е. Авинова: Они сидят в социальных сетях русских, существуют в русскоязычном пространстве и в курсе того, что происходит.

Н. В. Осипова: Маркетинг у нас такой: Лена рисует какую-нибудь улётную картинку, сама же её и придумывает, затем это запускается в социальные сети и это приводит к нам клиентов. Всё! Весь маркетинг.

Е. В. Юшков: А как вы боретесь с конкурентами и эпигонами?

Н. В. Осипова: Ой, пока не до того.

Е. Авинова: Мы с ними не боремся. На самом деле, у нас из конкурентов только «Хороший текст»

Н. В. Осипова: Да, у нас очень смешной конкурент, очень милый, мы его очень любим.

Е. Авинова: «Милый»... Это ты сейчас, как Толстой, говоришь. (Смех в зале)

Н. В. Осипова: Да, как Толстой. Милая Татьяна Толстая...Майя Кучерская звала её у нас почитать лекции, она ей ответила, что скорее пойду на панель, чем буду заниматься неблагодарным делом — учить кого-то писать, что это похоже на советские учебники по сексу: «обработав верхнюю часть туловища, переходите к нижней». (Смех в зале)Я эти пророческие слова на всю жизнь запомнила — так это было ярко, и когда буквально через полгода она открыла свою школу, — мы были в недоумении. Но у них гораздо дороже. Они все старые, у нас — молодая команда. В нашей команде самая старая — я, все остальные моложе, поэтому у нас очень всё весело.

Е. В. Юшков: Всё новое — это хорошо забытое старое. Были подобные литобъединения и при советской власти, они делились, отпочковывались...Всё это было. Но при советской власти была цензура. А у вас?

Н. В. Осипова: Так у нас Майя Кучерская! (Смех в зале) Сами понимаете... Вот мне захотелось, чтобы Ян Левченко прочитал лекцию «Культура и секс», стали мы думать с Яном: «Как бы нам лекцию назвать, чтобы Майя Кучерская пропустила?» Назвали — «Какие мы нежные». (Смеётся) Да, у нас очень жёсткая цензура, но она в одном лице, и это лицо духовного лидера движения, которое за него отвечает своей физиономией. Потому что, если на нас наезжают, то наезжают на физиономию Майи Кучерской, а я защищена её монументальной фигурой.

Е. В. Юшков: Да, мы, вятские, — очень нежные и очень провинциальные.


Наталья Осипова

Н. В. Осипова: Я, кстати, с Вами не согласна. Нет. Опыт этого года работы в Москве показал, что мы — очень работоспособные, довольно талантливые и вообще, мне кажется, что лучшая часть нашей команды... Хотя нет, так нельзя сказать, у нас вся команда очень хорошая, но костяк и ядро, и движущая сила команды — у нас вятская. И никакой провинциальности я не чувствую. (Обращаясь к Е. Авиновой) Ты чувствуешь какую-то нашу провинциальность? Мне иногда кажется, что москвичи провинциальнее.

И. Н. Крохова: А Маша Ботева у вас есть?

Н. В. Осипова: Мы её только-только пригласили, она будет в зимней школе первый раз маленький пока курсик читать.

А. Жигалин: Поэзии у вас там нет? Только проза?

Н. В. Осипова: У нас есть поэзия — у нас есть Дмитрий Быков, это наше горе, моё личное... (Смех в зале)

Г. К. Макарова: Когда дело замешано на любви, тогда всё движется.


Полина Подкопаевская

Полина Подкопаевская, журналист Geometria.RU: Я у вас видела на сайте, что были интенсивы и в других городах и странах. Про это можно поподробнее?

Н. В. Осипова: Да. Поскольку школа быстро распространялась онлайн по всему миру, за год проект стал международным, нам часто пишут или говорят те, кто приезжает из разных городов: «Давайте вы у нас сделаете интенсив!». У нас есть, например, товарищ из Канады, который одолевает своими письмами. Есть девочка из Праги, которая сейчас вместе с Майей Кучерской в Праге делает интенсив, у них уже гипераншлаг, всё набрано. Мы с Леной делали в Париже интенсив по графическому роману, у нас было полтора человека, в общем, это был незабываемый опыт. (Смех в зале) Майя Кучерская делала ещё один интенсив в Грузии, но это всё пока пробный формат, тяжёлый, он никаких денег не приносит. Если он не приносит убыток, мы говорим «ура!». И когда я Майе говорю: «Мы вышли в торжественный «ноль», она думает, что я как-то неправильно руковожу. (Смех в зале)

Э. А. Биденко: Что бы Вы сказали людям, которые хотели бы научиться писать, но при этом относятся с некоторым предубеждением к литературным школам? Для того, чтобы писать, нужен талант или этому можно научиться?

Н. В. Осипова: Скажите, для того, чтобы научиться танцевать, нужен талант?

Голоса из зала: Нужен... Нет...

И. Н. Крохова: Нужен обязательно.

Голос из зала: Чтобы стать хорошим танцором талант нужен, а научиться танцевать может любой.

Н. В. Осипова: Научиться хорошо писать — внятно, ясно, занимательно, интересно — может любой. В Европе, Америке в школах, в университетах есть обязательная дисциплина «Creative writing» («творческое письмо»), у нас — только «Русский язык» и «Литература». Их обязательно всех учат! А кто уж потом становиться гением или сапожником, ремесленником... Мы живём сейчас в таком мире, что тексты писать надо всем, нет у нас сейчас такой профессии, в которой бы не было требования — умение ясно излагать свои мысли. Поэтому — вот сюда, к Майе Кучерской! Для начинающих.

Е. Авинова: А ещё лучше — к Старобинец.

Н. В. Осипова: Ещё круче Старобинец, но группа уже набрана.

Е. Авинова: Я сейчас как раз её курс делаю, она очень популярно всё объясняет и даёт такую базу, которая понятна и подросткам, и взрослым, и детям. А у Майи Кучерской всё-таки чёткая ориентация на более подготовленную взрослую аудиторию. Если нет никакой базы и начитанности, можно брать курс Старобинец.

Н. В. Осипова: Лена, курс Старобинец в ближайшее время можно будет взять только осенью, а Майю Кучерскую — 8 января.

Е. В. Шутылева: Скажите, а проблемы с грамотностью, как вы решаете? К вам что, приходят люди, которые владеют словом? В совершенстве знают русский язык?

Н. В. Осипова: Очень разные приходят, но всё-таки русский язык они знают.

Е. В. Шутылева: Все жалуются в институтах, что совершенно неграмотное поколение сейчас. Вы на это не обращаете внимание?


Елена Шутылева

Н. В. Осипова: Не обращаем. Есть корректоры — раз, есть системы, которые проверяют ошибки, — два. С безграмотностью бороться надо, но эту задачу такими школами не решают. Это та задача, которую решает школа, чтение книжек, образование в семье... Мы бы этого слона не съели, слишком серьёзная проблема. Есть безграмотные пишущие люди, несмотря на все программы, через которые можно проверить правописание. Когда мы сайт заполняем, мы сами такие ошибки шлёпаем... У нас и то проскакивают. Ужас. Это результат цифровой революции, мы стали все безграмотными. Безобразие, не знаю, что с этим делать.

Голос из зала: Наташа, скажите, 25 тыс. рублей в месяц — это каждый курс?

Н. В. Осипова: Это очная школа, 25 тыс. не в месяц, а за курс. Это десять занятий плюс лекции, плюс сертификат, плюс проверка домашних работ, если очно. Живя в городе Кирове, я очень советую онлайн, я согласна с Леной, что у нас сейчас это самый крутой курс — Ани Старобинец, но мы его уже запустили, следующий — осенью.

Голос из зала: Я больше даже для Вероники спрашиваю.

Н. В. Осипова: Для Вероники? Летний интенсив. Мне кажется, что у нас онлайн-программы не хуже очных. Тут вопрос: что является целью. Потому что тусовка — это, конечно, очная школа, они потом все дружат, влюбляются. Там такое происходит, что лучше не говорить.

Е. В. Юшков: Вы сказали, что у вас всех учат писать, причём творчески. Но вы понимаете, что то, что вы делаете, — у нас опасно?

Н. В. Осипова: Вы хотите сказать, что мы плодим графоманов?


Ирина Крохова и Наталья Осипова

Е. В. Юшков: Нет, я не это имею ввиду. У нас будут учить в школе стрелять, заниматься различными единоборствами — это приветствуется, а вот учить писать — это опасно. Неизвестно, что вы там потом напишете.

Н. В. Осипова: Я чувствую некоторую иронию в том, что Вы говорите. Чувствуется, что Вы так не думаете.

Г. К. Макарова: Жить вообще опасно.

Н. В. Осипова: Вы думаете, что это политически опасно? Научим людей писать, и они будут писать то, что думают. Как напишут то, что думают, — все испугаются. Почему это опасно?

И. Н. Крохова: Всех заберут.

Е. В. Юшков: Не нужны творческие и свободные люди у нас.

Н. В. Осипова: Что значит «не нужны», мы уже такие, поздно, поезд уехал, мы уже стали свободными.

А. Жигалин: У Брэдбери в повести «451 градус по Фаренгейту» были опасны не только писатели, но и те, кто читают.

Г. К. Макарова: Мне кажется, что основные вопросы уже заданы. Мы получили огромное удовольствие, встреча была и полезной, и приятной, и живой, и интересной, поэтому огромное Вам спасибо!

Н. В. Осипова: Спасибо, что позвали!
(Аплодисменты)

Г. К. Макарова: Огромное спасибо всем участникам, тем, кто вопросы задавал, тем, кто просто пришёл. Я думаю, что мы обязательно ещё встретимся с Натальей Валентиновной, как только на то будет Ваше желание и возможность.

 

ВИДЕОЗАПИСЬ ВСТРЕЧИ:

 

ЧТО ЧИТАТЬ:

Лев. Толстой. Хаджи-Мурат. Читать онлайн

О повести Толстого «Хаджи-Мурат» в Википедии

Жизнь и смерть Хаджи-Мурата

Отзывы к новости
Цитировать Имя
v_kurse, 21.01.2017 16:44:49
«Толстой — гений арифметики»
Сергей Гандлевский о «Хаджи-Мурате», вырождении воображения и опасном самиздате


- Что вы любите перечитывать? То, что прочитали до какого-то определенного возраста?
- Когда как. Перечитывая любимые книги молодости, мы рискуем разочароваться. Например, так было у меня с кумиром моих отрочества и юности Достоевским. Менее рискованно перечитывать то, что понравилось уже в зрелые годы. Почему-то я лет до 30 не прочел «Хаджи-Мурата», но 30 лет — серьезный возраст, и с тех пор мои вкусы не претерпели решительных изменений. Вот книга, которую я могу читать с любого места и находить в ней новые и новые совершенства!
- Вы как-то осмысляли для себя этот переход от Достоевского к Толстому?
- Да, и здесь очень кстати формулировка Герцена: «Юность невнимательно несется в какой-то алгебре идей, чувств и стремлений». Достоевский, на мой вкус, гений для юношества: умной молодости он дает эту алгебру идей в столь высокой степени, что у тебя будто появляется новое полушарие мозга. В годы своего увлечения Достоевским я прочел слова Воннегута из «Бойни номер пять», с которыми тогда с радостью согласился: «...абсолютно все, что надо знать о жизни, есть в книге „Братья Карамазовы”». И в молодости так и есть: ты получаешь от Достоевского удивительный заряд алгебраических сведений о Боге, о жизни, о смерти. Но алгебра — это слишком отвлеченное знание, а позднее ты обращаешь внимание, что жизнь состоит и из частностей, и Толстой — гений, в том числе и «арифметики»: проницательных и глубокомысленных наблюдений над будничной жизнью, которой мы по большей части и живем.

Читать интервью полностью: https://gorky.media/intervyu/tolstoj-genij-arifmetiki/
Назад | На главную

џндекс.Њетрика