|
Зелёная лампа
Литературный дискуссионный клуб
|
|||||||||||
13 июня 2013 года Литературный клуб «Зелёная лампа» ЛЕВ РУБИНШТЕЙН
Лев Семёнович Рубинштейн (19 февраля1947, Москва) — российский поэт, литературный критик, публицист и эссеист. В 1971 г. окончил филологический факультет Московского педагогического института, в библиотеке которого долгое время работал библиографом. Литературой занимается с конца 1960-х годов. Под влиянием работы с библиотечными карточками с середины 1970-х годов создал собственный жанр — жанр «картотеки». Один из основоположников и лидеров московского концептуализма (наряду с Всеволодом Некрасовым и Дмитрием Александровичем Приговым).
13 июня в клубе «Зелёная лампа» библиотеки им. А. И. Герцена состоялся творческий вечер Льва Рубинштейна, который впервые посетил Вятку. Директор библиотеки Надежда Павловна Гурьянова провела для гостя экскурсию по библиотеке. Борис Павлович, Лев Рубинштейн, Надежда Гурьянова
В Мемориальном Кабинете А. И. Герцена В этой комнате в апреле-мае1837 г. Александр Герцен провёл несколько недель у своего вятского приятеля Эрна. В то время здание ещё не принадлежало библиотеке, и сама библиотека была ещё не открыта.
Герцен и Рубинштейн В Кабинете-музее западноевропейской книги Лев Рубинштейн дал интервью порталу www.ikirov.ru. Раксана Бабаева и Лев Рубинштейн
Галина Макарова вручает Льву Рубинштейну билет читателя Герценки
В конференц-зале Герценки в этот вечер случился аншлаг
Самый юный поклонник Льва Рубинштейна Галина Константиновна Макарова, руководитель клуба «Зелёная лампа»: «Добрый вечер!..» Лев Семёнович Рубинштейн: «Здравствуйте, здравствуйте…» Г. Макарова: «…Мы начинаем наше очередное, но не совсем обычное, долгожданное заседание читательского клуба «Зелёная лампа». Разрешите мне зажечь зелёную лампу. Ёлочка гори! А сейчас слово директору нашей замечательной библиотеки Надежде Павловне Гурьяновой». Надежда Павловна Гурьянова, директор библиотеки им. А. И. Герцена: «Дорогие друзья! Мне было очень приятно зайти сегодня в зал, он давно уже не был таким переполненным. Мне жаль, что некоторым нашим гостям, участникам вечера не хватило места, я думаю можно, как в любой аудитории, если вы готовы, сесть на пол или вот даже здесь, на сцене… Вы будете в профиль к нашему гостю, но это лучше, чем стоять. Пожалуйста, смелее, подходите сюда, да и в зале свободные места ещё есть, надо только приглядеться. Дорогие друзья! У нас сегодня замечательный гость – московский поэт Лев Рубинштейн. Он впервые в нашем городе и нам приятно, что он будет гостем города два дня, и эти дни будут наполнены разными встречами, событиями… Нам, конечно, хотелось бы, чтобы беседы с читающей публикой были ему приятны и дороги, чтобы он полюбил наш город…» Л. Рубинштейн: «Уже, уже, уже…» Н. Гурьянова: «И представьте себе, Лев Семёнович, нам трудно было подготовить эту выставку из фондов нашей библиотеки, потому что все книги были на руках. И как ни пытались сотрудники абонемента собрать их, все собрать не удалось. Интерес к этой встрече был большой, и книги не лежали на полке, они переходили из рук в руки. Это редкое очень событие для нашей читающей аудитории. Очень приятно передать сейчас микрофон нашему ведущему Борису Дмитриевичу Павловичу – художественному руководителю «Театра на Спасской», потому что благодаря его знакомству с Львом Семёновичем и проходит этот вечер. А мне хотелось бы от нашей библиотеки подарить вот такой подарок на память. Раз Вы первый раз в нашем городе, мы должны были подарить Вам игрушку, это барышня дымковская. Читающая барышня и пусть она напоминает о нашей встрече» (Вручает дымковскую игрушку). Л. Рубинштейн: «Спасибо, спасибо…». Г. Макарова: «Ну, тогда ещё подарки… Раз уж начали дарить – будем продолжать». Л. Рубинштейн: «У меня большая сумка – всё войдет!» Г. Макарова: «Во-первых, так хорошо знакомые Льву Семёновичу библиотечные карточки на память о нашей библиотеке…» Л. Рубинштейн: «Вы не представляете, как это ценно для меня, их же уже нет нигде…» Г. Макарова: «Очень хорошо, кстати, есть среди них и очень забавные. Кроме того, Лев Семёнович, давно ли Вам дарили кукол?» Л. Рубинштейн: «Про это я вам потом расскажу, у меня есть отдельный рассказ…» Г. Макарова: «Отлично! Мы хотим подарить не совсем обычную куклу, она изготовлена руками нашей кировской, вятской художницы, поэтессы, мастерицы Надежды Фроловой. Это очень талантливый человек и куклу она назвала Лев Рубинштейн». Л. Рубинштейн: «Очень приятно… Вот пусть он и читает! Спасибо» Борис Павлович: «Я думаю, в представлении творческого пути Льва Семёновича нет особой нужды, до ваших вопросов нет нужды и в особой модерации. Я только хочу сказать, что действительно очень рад, что это случилось. И… верхняя карточка, которая под этой красной ленточкой, называется «Тайны творчества». 28 копеек…» Л. Рубинштейн: «Нормально…» Б. Павлович: «…поэтому, Лев Семёнович, поведайте нам о тайнах творчества». Л. Рубинштейн: «На эту сумму?» Б. Павлович: «Зато в 36 000 экземпляров!» Л. Рубинштейн: «Замечательно. Кстати говоря, может быть, не все знают о моём долгом периоде в жизни, когда я тоже служил в библиотеке. Это 70-е и до конца 80-х – где-то около 20 лет. На этих печатных карточках замечательных мне иногда попадались удивительные вещи. Мне, например, запомнился какой-то сборник стихотворений, по-моему, переведённый с марийского или что-то в этом роде, поэта, которого звали Коломб Валентин Христофорович – это был сын Христофора Колумба, дошедший до нашего времени. Что касается этой куклы – она чудесная.Я благодарен и я думаю, что сегодня прочту частично один из текстов. Это к вопросу давно ли мне дарили кукол. Давайте, действительно,не будем никаких особых предисловий делать, давайте я вам немножко почитаю из прозы сегодня, а завтра для тех, кто придет куда?..» Б. Павлович: «…в Галерею Прогресса». Л. Рубинштейн: «Вот там я немножко почитаю из поэзии. Мои прозаические книжки собираются таким образом. Я много лет свои произведения публикую в разных медиа и периодических изданиях Такие тексты, жанр которых я сам не могу определить, поэтому я и называю их текстами, другие называют их эссе. Я вообще это слово не люблю, потому что оно слишком расплывчатое. Вот из них потом и собираются книжки. У меня с собой сейчас их три, вообще у меня их, по-моему, уже пять и скоро выйдет шестая. Давайте немножко из них я и почитаю. Первый текст называется «Кузен таракана». Кузен таракана
Гитлер с Пискарёвки Чужие письма А сейчас я прочту довольно сентиментальный текст «Петя», который имеет отношение к тому, давно ли я получал в подарок кукол. Петя И ещё один текст из этой книжки, он странным образом называется «Крупная кала», потом будет понятно, почему. Крупная кала Так, теперь из другой книжки что-нибудь. Текст, который называется «Скелет писателя» Скелет писателя
Так, а это называется «Бобровая струя». Бобровая струя У меня есть ещё один текст, который пока ни в какие книжки не вошёл. Книжка называется «Воздушная тревога» (См. видеозапись встречи с 0:41:40) Ну, более или менее такая у нас обязательная программа. А сейчас пусть кто-нибудь что-нибудь спросит…» Б. Павлович: «Поскольку клуб «Зелёная лампа» предполагает в том числе и непосредственное общение, я с удовольствием буду передавать микрофон кому-то, кто захочет задать вопрос. Вот уже есть первый вопрошающий!». Е. Микрюков, журналист: «Лев Семёнович, оцените состояние сегодняшней российской прозы, почему она не популярна на Западе? Почему у нас нет таких авторов как Коэльо, Мураками? На Западе она никому не интересна». Л. Рубинштейн: «Ну как вам сказать… это не так. Она интересна, переводят много, я про себя не хочу говорить. Это как раз не интересно. А вообще много современной прозы переводят и много читают. Насчёт тех авторов, которых вы назвали, это действительно то, что на языке нового поколения называется «попса», этого очень много и в основном это англоязычное, конечно. Про уровень тут нечего говорить… Коэльо – это, на мой взгляд, абсолютная фигня, но читателей этого много, да. Англо-саксонская словесность более менее держит свои тиражные позиции, но это не значит, что нашими авторами никто не интересуется. Во-первых, классику очень много читают русскую, много читают и много издают. Да и современных издают. Я часто езжу по каким-то там фестивалям… читают и переводят…»
Е. Микрюков: «Достоевского, Толстого, Чехова издают, а Пелевина, например?» Л. Рубинштейн: «Пелевина издают, Акунина издают, Улицкую издают, Сорокина издают, извините, меня издают». Е. Микрюков: «Пелевин уже всем там надоел». Л. Рубинштейн: «Вы опросили всех что ли? Вот мне Пелевин, если честно, надоел и по-русски, но читают же его. Почему он всем надоел?» Б. Павлович: «Спасибо за интерес к Пелевину. Что ещё звучит в вашем плеере, кроме «Реквиема» Моцарта и Утёсова?» Л. Рубинштейн: «Я в основном классику всякую слушаю, но к Утёсову тоже очень хорошо отношусь. Всё время слушаю классику, но в том числе и новую, я имею ввиду современную академическую…» Б. Павлович: «Бориса Филановского?» Л. Рубинштейн: «И Филановского, Мартынова, например. Вообще много современных хороших композиторов и у нас, и на Западе. Но для релакса всё-таки я старую классику слушаю, конечно. «Страсти по Матфею». Вера Леонидовна Киселёва, врач: «Лев Семёнович, в одной из своих книг Вы говорите о том, что Россия современная сравнима по возрасту с ребёнком, с подростком. У меня вопрос: что нужно нам всем делать, чтобы Россия стала взрослеющей мощной страной…» Л. Рубинштейн: «Ну, если б я знал…» В. Киселёва: «…при том, что диагноз, который Вы ставите – с ним нельзя не согласиться. И ещё один вопрос: каково ваше отношение к позиции вашего коллеги по литературному цеху Михаила Веллера, который говорит о том, что сегодня в европейских странах нарастают энтропийные процессы, и что у европейской цивилизации и у России, в частности, нет будущего? Ваши мысли по этому поводу. Спасибо». Л. Рубинштейн: «Что касается будущего, то всякому настоящему всегда свойственно считать, что будущего нет. Это очень известная история, которая длится, может быть, с эпохи Возрождения, может быть позже, может быть раньше, что всё кончается, что всё, что было – уже было. Шпенглер писал в «Закате Европы» ещё в конце XIX века: всё, что каждая современность считает закатом – это некое видоизменение, мутация, и этот цивилизованный западный мир просто меняется, просто растёт, переживает разные стадии. Я как раз очень оптимистично к этому отношусь. Ничего не случится, просто всё будет по-другому. Дело не в том, что существуют проблемы, дело в том, есть ли воля с этими проблемами что-то делать. Потому что есть общества, которые проблемы воспринимают как проблемы, а есть общества, которые проблемы воспринимают как, например, предмет гордости. Вот это и есть то самое подростковое сознание. Взрослый человек проблемы воспринимает как проблемы. У всех есть проблемы. У молодых одни проблемы, у взрослых другие, у пожилых – третьи проблемы. Все эти проблемы надо решать, иметь волю к их решению. А первый вопрос… Что делать, чтобы из подростка вырасти во взрослого? Ну я всё-таки не знаю, иначе я бы уже это сделал давно. Поскольку я как-то к искусству принадлежу, то я считаю, что если существует у искусства какая-то серьёзная общественная роль – то это общественная роль как раз диагностическая, т.е. искусство ставит вопросов больше, чем на них отвечает. А тот, кто пишет рецепты… как правило, это всегда как-то мимо». Б. Павлович: «Лев Семёнович, как раз с этой диагностической ролью связано то, что вы в какой-то момент от стихов перешли к формату прозы?»
Л. Рубинштейн: «Понимаете, это произошло случайно, в смысле биографическом. Вообще, многие вещи происходят случайно, а только задним умом ты понимаешь, что они случайны. Случайно в том смысле, что биографически сложилось так, что где-то в середине 90-х годов я оказался на таком биографическом распутье, в том числе, кстати, и экономическом, т.е. буквально иссякли возможности регулярного заработка. Ну так случилось. А тут меня позвали работать во вновь открывшийся еженедельный журнал под названием «Итоги» (может, кто-то его помнит), которым руководил Сергей Пархоменко. А там моя давняя приятельница Дина Годер стала возглавлять отдел искусства. И говорит: «Давай, поработай в журнале». Я говорю: «Что я буду делать?» «Ну, что-нибудь попишешь». Сначала я пришёл туда, чтобы писать про книжки, попытался стать литературным критиком. Я написал какое-то количество рецензий. Потом понял… внутри себя понял, что у меня это не получается, потому что мне мало что нравится – я же внутри ситуации нахожусь. Да? Довольно глупо для критика – хвалить друзей, а всех остальных ругать, как-то глуповато это выглядит. И я это дело бросил. И так вот случайно от ужаса какого-то, от какого-то отчаяния, безысходности у меня возник тот жанр, из которого теперь составляются эти книжки. Какой-то он такой непонятный – колонка не колонка, эссе не эссе… То, что всегда в «Итогах» отпечатывалось на последней полосе и называлась рубрика «Разговоры запросто». Её специально для меня придумали. А потом как-то так всё пошло, и стихи немножко отступили на второй план, потому что, видимо, немножко ушла мотивация. Я даже не могу объяснить. Во-первых, я думал, что я этим просто деньги зарабатываю, а оказалось, что пишу это столь же серьёзно и занимаюсь этим теми же участками мозга, которыми занимаюсь и поэзией. И мне на то и другое просто не стало хватать энергии. Я поэтические тексты и сейчас пишу, но гораздо реже. Но прозы больше у меня сейчас, да, это меня всерьёз увлекает, тем более, что я последние пару лет очень серьёзно пристрастился к интернету, к социальным сетям. Мне вообще всегда было интересно осваивать какие-то новые жанры. Теперь есть люди, которые меня знают исключительно через Фейсбук». Вопрос из зала: «Лев Семёнович, известно, что слово «интеллигент» происходит от слова «intelligent» - информированный… Как вы считаете, порассуждайте, пожалуйста, может ли человек, допустим, вследствие того, что он зомбирован «ящиком» и не владеет реальной информацией, может ли он считаться интеллигентом? Понятно?» Л. Рубинштейн: «Понятно. Знаете, мне кажется, что это слово за последнее время как-то семантически мутировало, не вполне понятно, что оно означает. Оно возникло где-то в первой половине XIX века, и оно очень не похоже на западное слово «интеллектуал», потому что интеллектуал – это образованный человек с определённой, дистанцированной, позицией по отношению к обществу, к его морали. Интеллектуал – это не просто человек информированный и много знающий, это всегда и человек, занимающий роль некоторого конструктивного критика по отношению к существующему порядку вещей. В набор качеств интеллигента в России всегда входили какие-то внепрофессиональные качества и категории, вроде как совесть какая-то… Я не ерничаю по этому поводу…» Молодой человек: «Поэтом можешь ты не быть…» Л. Рубинштейн: «Да, что-то в этом роде... Но интеллигенция всегда очень двусмысленная. Она дама влюбчивая, она всегда от начальства вроде как дистанцировалась, но всегда к нему и льнула и всегда хотела быть при государстве и в то же время хотела быть против государства. Всё как-то хотелось одновременно. Я когда-то сформулировал, может быть, несколько схематично и грубо, разницу между человеком интеллигентным и неинтеллигентным. Неинтеллигентный человек из гостей крадёт ложки, а интеллигентный – книжки. Примерно такая разница. (Смех в зале). Бог его знает. Мне кажется, сегодня это слово уже несколько потёртое. Надо какую-то новую технологию для всего этого искать. Вообще-то интеллигенция, особенно в советские годы, очень сильно в своей репутации потеряла». Молодой человек: «А оно потёртое в России или...» Л. Рубинштейн: «А не в России вообще нет такого понятия, насколько мне известно. Это русское понятие. То есть слово не русское, а понятие русское. Потому что интеллигенция – это русская интеллигенция». Андрей Жигалин, поэт: «Здравствуйте, к Вам вопрос: кого из кировских, вятских писателей вы знаете? И второй: смотрите ли Вы телевизор и если да, то какие передачи?»
Л. Рубинштейн: «Я отвечу сразу на второй вопрос совершенно лаконично: не смотрю я телевизор. А иногда смотрю «Дождь». Реплика из зала: «Поясните, что такое «Дождь», для некоторых». Л. Рубинштейн: «Дождь» – это такой телеканал… Ну знают о нём, наверное… Там просто работает много моих друзей и знакомых, и я там часто бываю. Очень редко смотрю «Культуру», только старые записи хорошие. А. Жигалин: «Грин, Салтыков-Щедрин, например…» Л. Рубинштейн: «Ну, таких знаю… Я, кстати, про него тоже недавно узнал, что он вятский» Реплика из зала: «Крупин, ещё, например…» Л. Рубинштейн: «Ну да… но я не знал о том, что они вятские…» Вопрос из зала:«Лев Семенович, вот процесс рождения, создания произведения… Какова творческая кухня, если не секрет? Трудно или легко это происходит?» Л. Рубинштейн: «По-разному. Абсолютно по-разному. Я понял вопрос, но совершенно не уверен в ответе. Абсолютно по-разному, алгоритма нет. Физически, механически пишу быстро, но я очень долго думаю. Когда я сажусь писать текст, он у меня довольно быстро получается, почти весь он у меня в голове уже есть. Но я его долго вынашиваю, то есть беременность такая… Не недели и месяцы, но всё же… Но абсолютно всё по-разному происходит. Поэзия – там всё по-другому. Там у меня свои представления о композиции, они очень похожи на представления о композиции музыкальной. Запись фрагментов и их композиция, компоновка – совершенно два разных процесса. Примерно как в кино, между прочим: снимают кадры, а потом режиссёр долгое время тратит на монтаж и монтирует их, понятно, не в том порядке, в каком снимали. Так и тут, что-то в этом роде. То есть никогда поэтические тексты не пишутся с первого слова до последнего. Как и прозаические. Они иногда рождаются не от темы, не от предмета, а, например, от какой-нибудь фразы, которая мне кажется удачной. А фраза начинает обрастать другими. Потом рождается и тема, и композиция и всё остальное. Вот как-то так». Наталья Дмитриевна Богатырёва, доцент кафедры русской и зарубежной литературы ВятГГУ: «Простите, Лев Семёнович, интересно, как Вы реагируете на критику, т.е. на осмысление Вашего опыта, и стихотворного, и прозаического в современной критике? Есть ли вам близкие критики? Что-то об этом». Л. Рубинштейн: «Ну, мне это очень интересно. Я не являюсь творческим аутистом, мне интересна обратная связь, мне, конечно, интересно, кто как это воспринимает. А если воспринимающий умеет это внятно артикулировать и формулировать – это всегда интересно. Даже к критике критической, не хвалебной я отношусь очень уважительно. Я не выношу двух вещей: хамства и вранья. А всё остальное – почему бы и нет. У меня нет идеи, что я вне критики. Могут быть разные точки зрения, это очень интересно». Н. Богатырёва: «А имена можете назвать какие-нибудь близкие вам?» Л. Рубинштейн: «А знаете, сейчас стало мало, как ни странно… сейчас почти исчезла литературная критика или она совсем ушла в блогосферу. Мне не известны те, кто сейчас актуально работает в жанре газетной, журнальной критики. Существуют ещё критики в старом, советском, смысле слова, которые пишут в огромные толстые журналы огромные обзоры за год… Вот их, мне кажется, не интересно читать. А оперативной критики что-то я в последнее время не вижу. А всё, что в этом смысле происходит, происходит либо в сетях, либо уже не в виде критики, а в виде исследований на кафедрах. Какие-то дипломные работы про себя я читал, а какой-то интересной критики нет». Н. Богатырёва: «В своё время я слышала о Вас от Максима Ильича Шапира…» Л. Рубинштейн: «Например, да…» Н. Богатырёва: «…о Вашей поэзии. Поэтому ожидала, что Вы назовете это имя или какой-то ряд…» Л. Рубинштейн: «Ну, это не критика, вот в чём дело. Но в этом смысле я могу назвать и Шапира, могу назвать Андрея Зорина, нескольких людей, живущих не здесь… Когда до меня доходит, мне это интересно, я не настолько нарциссичен, чтобы повсюду собирать про себя. Но когда доходит, мне это, конечно, любопытно, а если это критика дружественная, мне ещё и приятно – я живой человек». Татьяна Леонидовна Машковцева, гл. библиотекарь отдела абонемента: «Кого из современных писателей Вы могли бы назвать как наиболее интересных? И наиболее любимых Вами?» Л. Рубинштейн: «Писателей или поэтов? Это немножко разные…» Т. Машковцева: «И тех, и других». Л. Рубинштейн: «Поэтов сейчас много и очень многие интересны, я даже не возьмусь перечислять. У меня, конечно, есть близкие друзья, которых я всегда называю в первую очередь, но это как-то будет выглядеть слишком… Из ныне живущих: Сергей Гандлевский, Михаил Айзенберг, Тимур Кибиров, Виктор Коваль – это ближе ко мне по возрасту. Есть прекрасные женщины-поэты, мне почему-то кажется, что в следующем поколении они интереснее, чем мужчины. Это Маша Степанова, Елена Фанайлова, Линор Горалик, замечательная, Вера Павлова… Очень яркие, очень оригинальные, самостоятельные, живые. Из более-менее нового по отношению ко мне поколения мне нравится Андрей Родионов, мне нравится Кирилл Медведев, мне нравится Юрий Гоголев и т.д. Это про поэтов. Что касается прозы, я вынужден сказать, что я немножко потерял нить. Большая часть современной романной продукции мне неинтересна. Я не могу это ничем объяснить, потому что любое высказывание как бы предполагает адресата. Когда я открываю тот или иной роман, из тех, которые сейчас читают, которые на слуху, у меня всё время возникает странное ощущение, совершенно незаконное и труднообъяснимое: я начинаю читать и думаю «А я-то тут причём?» Я всё время ощущаю, что это не ко мне обращено и не для меня написано, видимо, там какой-то другой адресат. «Причём тут я?» - думаю я, и книга сама захлопывается. При том, что вроде там есть язык, вроде там есть то сё, но мне всё время непонятно – почему вдруг я должен это читать? Странное совершенно ощущение. По поводу стихов этого нет. Поэтому мне кажется, что в прозе по-прежнему важные вещи делает мой давний друг Владимир Сорокин. Он мне по-прежнему кажется базовым писателем. В смысле жанра, создания хорошего, качественного, жанрового приключенческого письма, то вы, наверное, догадываетесь, что я назову Бориса Акунина. Потому что он это делает очень классно, очень честно, не притворяется никогда ни Толстым, ни Достоевским, а просто пишет прекрасную, жанровую, увлекательную литературу. Не знаю…правда, не знаю, кого из прозы-то ещё назвать. Мне очень симпатична Людмила Улицкая, но она опять же не вполне для меня пишет, но она очень качественный, честный литератор со своей очень правильно выбранной литературной политикой и стратегией». Вопрос из зала: «Лев Семёнович, такой вопрос. С годами всё меньше удивляешься чему-то, изумляешься. Было ли в последнее время что-то такое, необязательно в литературе, в искусстве, просто в жизни, когда бы Вы сказали: «О! Это меня изумило»? Л. Рубинштейн: «Меня каждый день изумляет всё, что происходит в российской политике (Смех, аплодисменты в зале). Более того, всё время кажется, что надо перестать удивляться, но я всё ещё удивляюсь и всех призываю не переставать удивляться. Катастрофа наступит тогда, когда мы начнём всё воспринимать умом. Это правда изумляет, да. А в искусстве, пожалуй, нет. Российская политика сейчас посильнее, чем «Фауст» Гёте». Б. Павлович: «Какие другие стратегии, кроме удивления, вы исповедуете?» Л. Рубинштейн: «Удивление – это не стратегия, это реакция. А какие реакции… Ну понимаете…Здесь ключевое слово «сопротивление». Это очень серьёзное слово, которое включает в себя многое, у него есть разные формы, разные методы, разные проявления. Сопротивляется каждый в меру своего темперамента, в меру своего мужества, отчаянности и т.д. Но то, что сопротивляться надо – это реальность. Я на днях сформулировал это так: не сопротивляться фашизму – это самоубийство. Это не отвага! Это – самосохранение». Александр Львович Рашковский, краевед: «Давайте перейдём к другой теме, к истории…» Л. Рубинштейн: «Давайте….» А. Рашковский: «Вот сейчас много говорят про единый учебник истории. Я вообще, честно говоря, не понимаю, как это можно сделать, ведь история – это версия, не может быть одна версия, правильно? Иначе у нас получится что-то вроде краткого курса ВКП(б)» Л. Рубинштейн: «Конечно, конечно… Понимаете, они к этому стремятся, правда, не могут учесть принципиально иной информационной ситуации, всё равно ведь сейчас все всё знают. Там же идея вот в чём. Идея этого единого учебника и идея этой историко-философской концепции в том, что авторы, разработчики не утверждают, что не было ГУЛАГа, например. Всё было, конечно… Не надо детям об этом рассказывать! Надо обязательно, чтоб гордились, а знание – зачем? Не надо. Не надо и всё. Зачем? Это всё тоже подростковое сознание: у тебя болячка на руке, надень длинный рукав – не надо, чтобы было видно. Нехорошо. И вот эта идея общего знаменателя – она, конечно, изначально шизоидная, какой общий знаменатель, всё равно все всё знают. Уже когда я в школе учился, какая-то информация доходила, а уж сейчас тем более. Чем это чревато? Ещё большим разгулом лжи и цинизма. Значит, будут люди всё знать, а на экзаменах будут говорить то, что от них требуют.Те, кто постарше, это всё помнят. А для большинства, для тех, кто хочет этого всего, этих общих знаменателей, разумеется, это никакая не идеология, а очередной способ что-нибудь напилить. Это всё очевидно. СредствА на это будут выделены! Выделены, освоены, распилены». Н. Овечкина, учитель: «Лев Семёнович, можете ли Вы с Вашим интересом к политике свой взор обратить на школьное образование? На учебники, в частности. Не хотите освоить эту целину?» Л. Рубинштейн: «Я лично?» Н. Овечкина: «Вы лично, с вашим отношением юмористическим, в меру агрессивным…». Л. Рубинштейн: «Даже не в меру, пожалуй (Смех в зале). Я понимаю, о чём вы говорите. Ну, если речь о школьном курсе литературы, я однажды даже написал какой-то текст, но глубоко внедряться в эти дела, в ЕГЭ… Я плохо знаю, что это такое. У меня и чисто биографически… дочка давно закончила школу…» Н. Овечкина: «А внуков нет?» Л. Рубинштейн: «Есть, есть. У меня есть внучка, но у неё есть родители. (Аплодисменты в зале)… И она ещё для этого маленькая. Я понимаю вашу озабоченность, но нельзя всё… Я не скажу, что мне это вообще не интересно… Интересно вообще много что». Наталья Осипова, доцент кафедры журналистики и культурологи ВятГУ: «Что вам показалось интересным в Вятке? Вы здесь уже почти целый день…». Л. Рубинштейн: «Да всё интересно. У меня какие-то фрагментарные ощущения. Дипломатические обстоятельства меня толкают сказать, что самое интересное – это наша сегодняшняя встреча… (Смех в зале). Это, кстати, так и есть, потому что я ещё толком не видел ничего». Вопрос из зала: «А политическая репутация Вятки?» Б. Павлович: «И вы туда же…» Л. Рубинштейн: «Ну, последние дни понятно, с чем Вятка ассоциируется… Уже даже не с Герценом и не с Салтыковым-Щедриным, а с Кировлесом. Я бы даже писал «Кировлесс» с двумя «с». Вопрос из зала: «Лев Семёнович, а чему Вы радуетесь в этой жизни, и что Вас огорчает?»
Л. Рубинштейн: «Радуюсь я много чему! Что вы… я постоянно радуюсь, потому что я постоянно сталкиваюсь с прекрасными, замечательными, красивыми людьми; потому что я люблю что-нибудь вкусное; люблю всякую вокруг красоту; потому что я куда-то езжу; потому что я читаю какие-то прекрасные книжки, в основном, перечитываю, между прочим; музыку слушаю. Полно всего прекрасного. А огорчаюсь я тем, что… Вот к вопросу об учебнике истории. Дело не в учебнике истории. Какие бы ни были учебники, история всё равно не освоена, история не понята, история, главное, не выучена! Не в том смысле, что кто-то не знает последовательностей событий, а то, что история ведь как бы учит, но в то же время она никого никогда не учит, и вот так вот общество ходило и ходит, и будет ходить кругами. И это глубоко огорчительно. Каждый круг будет утверждать: «Мы не имеем никакого отношения к тому, на что вы там намекаете». И в то же время я не чувствую историзма, потому что нынешние гадости, преступления оправдываются тем, что в какой-то другой стране три века назад было примерно то же самое. «А вот в Америке в XIX веке работорговля была, а вы нам тут глаза колете!» и т.д. Вот этому огорчаюсь, всему остальному радуюсь». Вопрос из зала: «А можно простой вопрос? А вы на чём до нас добирались – на поезде или на самолете?» Л. Рубинштейн: «На поезде». Из зала: «У нас прекрасные самолёты!» (Смех в зале) Л. Рубинштейн: «Спасибо. Вы где работаете?» Из зала: «У меня муж пилот!» (Смех в зале). Вопрос из зала: «Лев Семёнович, ещё один момент. Знаете, мы вятские – немножко особенные, Вы уже заметили…» Л. Рубинштейн: «Да все так говорят, что они особенные…» Из зала: «Ну, мы-то самые особенные. Может быть, это объясняется нашей географией, может быть, чем-то другим, ведь город основали новгородские ушкуйники, прямо скажем, не очень правильные в жизни люди были, искали, где бы поселиться, поселились в болотах. Но вече было только в Новгороде, в Пскове и в Вятке…» Л. Рубинштейн: «Правильно…» Из зала: «… и, говорят, когда всё-таки решили присоединить Вятку и Вятскую землю к княжеству Московскому, первое, что сделали – это вечевой колокол в Вятке решили лишить жизни, т.е. убрали его язык. Потом повезли этот колокол, ну и где-то в болотах он затонул. Но это никому не известно, так что если поискать, может ещё и найдётся». Л. Рубинштейн: «А Вятку при ком к Москве присоединили?» Из зала: «При Иване. Но потом Вятка стала местом ссылки, имел неосторожность Герцен сюда попасть, слава Богу, и первая публичная библиотека – вятская. И колокол-то, посмотрите, в Европе всё-таки нашёлся. Поэтому Вятка, конечно, это земля особенная. Точно также как мы, вятские люди, очень самоироничны, гляньте на географические названия: Дурни, Козели, Зюли и прочие и прочие. Но с другой стороны – деревня Москва, Петербург, Казань, Светозарево, Сибирь. Так что Вы правильно попали в Вятку, мы очень хотим, чтобы Вы полюбили наш город, приезжайте почаще, будем искать колокол». Л. Рубинштейн: «Спасибо, спасибо». Б. Павлович: «Давайте тогда последние незаданные вопросы». А. Рашковский: «Это полная чушь, что у нас первая публичная библиотека, да и про колокол этот много сказок сочинено». Б. Павлович: «Ваш вопрос Льву Семёновичу…» А. Рашковский: «Что касается вообще истории, кто-то сказал, что самая тёмная история – это история Вятки. В связи с этим вопрос. В Москве недавно произошла история после балета «Эсмеральда»… (Смех в зале) Как Вы считаете, что за дымовую завесу нам тем самым повесили?» Л. Рубинштейн: «Ой, я никак не считаю. Меня вообще почему-то расстроило, что эта светская новость так всех взволновала. Не знаю, я эту историю никаким образом интерпретировать не могу». Б. Павлович: «Мне надо Льву Семёновичу сообщить, что на многих обсуждениях, которые случаются в Вятке на разных фестивалях, на прочих съездах иногородних гостей, кировчане начинают разговаривать с кировчанами. (Смех в зале). Это такой жанр, потому что не всегда… (неразборчиво) И вече собирается…(неразборчиво)»
Наталья Ситникова, журналист: «Можно вопрос задать?» Б. Павлович: «Три последних вопроса». Н. Ситникова: «Лев Семёнович, у Вас есть свой литературный агент и надо ли Вам искать спонсора, чтобы издать книгу и потом продать её?» Л. Рубинштейн: «На оба вопроса отвечу «нет». Агента никакого литературного нет, никаких спонсоров никто не ищет, а есть несколько издательств, которые по своей собственной инициативе и воле меня издают». А. Жигалин: «Ваши любимые праздники?» Л. Рубинштейн: «Праздники?.. В детстве и до сравнительно недавнего времени был Новый Год. Потом он мне надоел. У меня была когда-то институтская компания, и мы регулярно собирались и праздновали 19 октября – День лицея. И он до сих пор кажется мне мощным праздником. Если бы меня спросили, какую историческую дату я сделал бы общенациональным праздником, я бы назвал 19 февраля – это день отмены крепостного права».
Реплика из зала: «И вы родились в этот день!» (Смех в зале) Л. Рубинштейн: «И я родился. Поэтому я запомнил дату». Т. Машковцева: «А можно напоследок бестактный вопрос?» Л. Рубинштейн: «Да! Но я и отвечу бестактно». Т. Машковцева: «Насколько часто Вы выезжаете за пределы столицы…» Л. Рубинштейн: «А что тут бестактного-то?» Т. Машковцева: «…и какие впечатления у Вас будут от посещения Вятки и, понятно что, вятских? Они могут быть любыми. Если они будут написаны, где их можно будет прочитать? Уж очень любопытно. Спасибо». Л. Рубинштейн: «Я не знаю, с чем сравнивать, но достаточно часто, за это лето я был в шести местах, включая Краков, Венецию, Кострому... У меня нет такой привычки обязательно письменно отчитываться о всех поездках. Более того, любые впечатления должны отлежаться. Я, как Чехов, который в одном письме писал: я не умею писать с натуры, я умею писать только по воспоминаниям. Возможно, что где-то возникнет Вятка, возможно, нет, я не знаю». Л. Рубинштейн: «Спасибо вам всем». Б. Павлович: «Первые перепосты с вятскими фотографиями на странице Льва Семёновича в Фейсбуке уже появились... Я с вашего позволения два слова скажу о том, что будет завтра, потому что кто-то в курсе, кто-то не в курсе. Лев Семёнович уже сказал, что сегодня день прозы, завтра – день поэзии, но завтрашний день будет ещё и немного театральным. Те, кто придут завтра в Галерею Прогресса к 6 часам, станут свидетелями нашего литературно-музыкального проекта. Мы небольшой фрагмент нашей работы по текстам Льва Семёновича под названием «Мама мыла раму» там покажем. И, собственно говоря, именно с этой работы наше непосредственное знакомство со Львом Семёновичем и началось. 31 декабря, за 2 часа до Нового года, я, чтобы войти в новый год без долгов, стал писать ему покаянное письмо, чтоб тайком от него мы сделали спектакль. И, собственно говоря, вот с этой легитимации всё и началось. Поэтому завтра у нас будет сакральный акт встречи автора со своим текстом». О. Шебеко: «А послезавтра?..» Б. Павлович: «А что послезавтра? А! Спойлер от Ольги Шебеко! А послезавтра там же, в Галерее Прогресса, состоится благотворительный спектакль «Оскар и Розовая Дама», который мы играем в Драматической лаборатории, и таким образом собираем деньги в помощь детям-аутистам Кировской области. Если кто-то готов помочь или просто интересуется тем, что мы делаем в области театра, приходите. Это будет, ко всему прочему, закрытие театрального сезона Драматической лаборатории. Вот такой у нас насыщенный график на этой неделе. Большое спасибо, уважаемые друзья. Если кто-то хочет взять автограф у автора и есть с собой книжка – пожалуйста, подходите». «Я здесь! Л. Рубинштейн» (Автограф в «Книге почётных посетителей Герценки») Лев Рубинштейн в клубе «Зелёная лампа». Вятка. Герценка.13.06.2013
Видеозапись встречи - Аглая Соловьёва
«…Мы будем жить долго, желательно бесконечно долго. Потому что у нас у всех есть ещё одна неотменяемая обязанность: как можно дольше иметь эту прекрасную возможность – радовать друг друга и друг другу радоваться. Мы обязаны – просто по законам всепобеждающей жизни – пережить всю эту нежить. Лев Рубинштейн (Грани.ру, 25.04.2013) ЛЕВ РУБИНШТЕЙН В КИРОВЕ: Интервью Льва Рубинштейна на радио «Эхо Москвы в Кирове» 13.06.2013 Лев Рубинштейн: «Моя жена – мой самый строгий критик»: Интервью порталу www.ikirov.ru. 13.06.2013 Михаил Коко. Рубинштейн с нами // Вятская особая газета. – 2013. – 20 июня (№ 24). – С. 5. Юлия Ионушайте. Лев Рубинштейн. Первый визит в Вятку // Кировская правда. – 2013. – 21 июня (№ 68). Мутирующая интеллигенция // Бизнес Новости. – 2013. – 17 июня Фотоотчёт о вечере Льва Рубинштейна в Галерее Прогресса 14.06.2013 ЧТО ЧИТАТЬ:
*** *** ИНТЕРВЬЮ:
КРИТИКА И РЕЦЕНЗИИ: ВИДЕО:
Отзывы к новости
|
||||||||||||
Назад | На главную
[Error] Call to a member function return_links() on null (0) /home/u535/herzenlib.ru/WWW/bitrix/templates/greenlamp/footer.php:49 #0: include_once /home/u535/herzenlib.ru/WWW/bitrix/modules/main/include/epilog_before.php:93 #1: require(string) /home/u535/herzenlib.ru/WWW/bitrix/modules/main/include/epilog.php:2 #2: require_once(string) /home/u535/herzenlib.ru/WWW/bitrix/footer.php:4 #3: require(string) /home/u535/herzenlib.ru/WWW/greenlamp/detail.php:18 ---------- |