Версия для слабовидящихВятка и водка: создание мифов
А. Л. Мусихин
Собирая материалы по теме вятского летописания, я решил поискать что-нибудь в Интернете. Каково было мое удивление, когда на запрос найти фразу «Вятские летописи» поисковая система Яndex выдала большое количество сайтов «алкогольной» тематики. Система Rambler добавила еще несколько подобных сайтов. Меня заинтересовал данный факт. Что может быть общего у вятских летописей и алкогольных напитков?
На открытом наугад сайте я прочитал следующее: «Первые упоминания об изготовлении водки встречаются в Вятской летописи: “…в 1147 году в Хлынове (Вятка) построена была винокурня и земская изба”». И сразу вспомнил, что то же самое читал в 2000 г. в нижегородской еженедельной газете «Понедельник» в статье, перепечатанной из газеты «Труд-7»1. Уже тогда я обратил внимание на ошибочность сообщенных в ней фактов. Сразу же хотел написать ответную статью, но бывший в то время главным редактором «Вятского епархиального вестника» В.К. Семибратов убедил меня этого не делать: «На каждый чих не наздравствуешься». Однако в настоящее время я с ужасом убедился, что этот отдельный «чих» превратился в настоящую эпидемию, обрастая все новыми фантастическими подробностями. Об этом факте упоминают не только сайты водочных заводов, различных мужских клубов, Интернет-энциклопедий по всей России от западных областей до Дальнего Востока2, но и сайты ближнего зарубежья – например, Белоруси, Украины и Казахстана3. Большое количество сайтов сообщает об этом несколько иначе: «Первые сведения о получении водки в Древней Руси приводятся в “Вятской летописи” (XII век), кстати, тогда она использовалась как лечебное средство»4. В журнале «Босс» говорится о производстве «хлебного вина»5, в журнале «ВВП» – об изготовлении «продукта непонятного производства, отдающего самогоноварением»6, а о получении винного спирта в Вятке говорится на сайтах «Вся водка», журнала «Нефтяное хозяйство» и, между прочим, на сайте, рассказывающем о конкурсе школьных учителей «Я иду на урок»7. В статье С. Хецуряни и А. Несмеевой утверждается, что «первое упоминание о столовой воде – именно так до конца XIX века именовалась водка – встречается в Вятской летописи, датированной 1147 годом»8. А на сайте Екатеринбургского завода алкогольных напитков сообщается: «Наряду с питейными делами в (Вятской. – А. М.) летописи упоминается и слово “водка”, которое являлось в то время синонимом хлебного вина»9. Несколько сайтов называют дату 1174 г.10, а сайт федерального казённого предприятия «Союзплодоимпорт» – 1184г.11 Некоторые сайты с гордостью пишут: «О питейном деле на Руси впервые упоминается в Вятской летописи 1174 года, тогда как первоначальные даты производства французского коньяка относятся к 1334 году, английского джина и виски – к 1485 году, шотландского виски – к 1490 году, немецкого шнапса – к 1520 году»12. А другие хлыновскую винокурню считают, ни больше, ни меньше, «прародительницей российского промышленного производства водки»13. На сайте «Великий Новгород» сообщается: «В 1997 г. исполнилось 850 лет со времени первого упоминания в Вятской летописи (1147 г.) факта строительства в г. Хлынове (Вятка) винокурни…» Однако двумя абзацами ниже приводится знакомая вятчанам дата: «В 1174 г. хлыновский летописец писал о том, что некоторые новгородцы выехали из Новгорода и, доплыв до Камы, в устье реки Хлыновицы возвели городок и назвали его Хлынов. В этом же году, пишет летописец, в городе открылась первая винокурня. Таким образом, секрет производства водки в Хлынов завезли всё те же новгородцы»14.
Если иногородним сайтам всё же можно простить незнание вятской истории, то от вятских можно было ожидать более точных сведений. Однако сайты Кировского элитарного имени Большой Бутылки клуба анонимных алкоголиков, Уржумского спиртоводочного завода и Глазовского ликероводочного завода (бывшего ранее в Вятской губернии) сообщают такие же данные15. Даже сайт кировских ледолазов полагает, что «родиной российской водки считается Вятка»16. А на просьбу бывшей солистки рок-группы «Ночные снайперы» С. Сургановой рассказать что-нибудь интересное о г. Кирове корреспондент «Вятского края» не нашел ничего лучше, чем ответить: «У нас делают дымковскую игрушку, а ещё, по некоторым данным, Вятка – родина русской водки»17. И не удивительно. Оказывается, «в самой Вятке издавна бытует убеждение (Е. Турова говорит даже, что «живет легенда». – А. М.), что история русской водки началась именно в вятских землях. Только убеждение, больше никто ничего не скажет»18.
Понятно, что большинство сайтов заимствовали материалы с других подобных сайтов. Некоторые периодические печатные издания одновременно помещали данный материал на своих бумажных и виртуальных страницах. В Интернете упоминаются статьи из журналов «Нефтяное хозяйство», «Экономика России: ХХI век», «ВВП» (Валовой внутренний продукт), «Босс» (Бизнес: Организация, Стратегия, Системы), газет «Московский комсомолец», «Аргументы и факты», «Модус», «Невское время», «Новая провинция», «Новый компаньон», «Новости недели», «Экономика и время», «Версия», приложения «Химия» к газете «Первое сентября». Все эти материалы в Интернете и периодической печати были опубликованы в период с апреля 1998 г. по настоящее время и, очевидно, будут появляться далее.
Почему же всех так привлекает Вятская летопись с её датой 1147 или 1174 г.? Н. Петров-Водкин утверждает, что «эти научные данные помогли России отстоять свои права в международном арбитраже в 1982 г., когда за СССР был закреплен приоритет в изготовлении водки как оригинального алкогольного напитка»19. Однако это утверждение неверно. В начале 1978 г. Польша заявила, что на её территории была изобретена водка и производилась здесь раньше, чем в Российской империи. Поэтому поляки настаивали на праве продавать и рекламировать на внешнем рынке под именем «водка» только свой товар. Российским водкам необходимо было искать новое общее имя. Институт истории Академии наук СССР и ВНИИ продуктов брожения (ВНИИпб Главспирта) не сумели доказать исторический приоритет России в водочном деле. Тогда кандидатом исторических наук В. В. Похлебкиным была подготовлена научно-исследовательская работа «История водки», в результате которой выяснилось, что польская «горзалка» (первоначальное название водки в Польше) появилась в 1540-е годы, тогда как на производство русской водки (в то время «хлебное вино») уже в 1474 г. была введена государственная монополия. Именно эта научная работа послужила главным аргументом в пользу торговых интересов России и позволила признать основной советский экспортно-рекламный лозунг – «Только водка из России – настоящая русская водка!»20 А как же Вятская летопись? Оказывается, о ней упоминал в своей документальной справке ВНИИпб. Как справедливо считает И. Шумейко, то, что «выдал» этот институт, «заслуживает быть запечатлено (и припечатано): “...Русское винокурение возникло в XII веке в городе Вятке – по свидетельству листка с отрывного календаря за 1894 год”»21. Похлёбкин полагал, что это утверждение «основано на опечатке»22 и не стал выяснять его происхождение.
Однако подобные данные сообщались в таком значительном издании, как Большая Советская энциклопедия: «Винный спирт. Первые сведения о получении В.с. как спиртного напитка в Древней Руси приводятся в “Вятской летописи” (12 в.). Как лечебное средство водный В.с. начали применять в 12–13 вв.»23 Очевидно, некоторые издания использовали сведения именно оттуда. Без сомнения, такие данные были очень привлекательны и выгодны для российских производителей водки. Хорошо по этому поводу высказался на одном из сайтов безымянный автор: «Появилась очень красивая дата, намекающая на сверстничество становления русской водки и Москвы как эпицентра будущего московского государства, а главное, сильно “старящая” русскую водку и дарящая ей почти неоспоримые преимущества перед польской, латвийской или финской. Сейчас учёные ссылаются на тот факт, что о питейном деле на Руси впервые упоминается в Вятской летописи 1174 года. (Правда, очень неплохо смотрится рядом с датой 1147 г.?)»24
Откуда же учёные извлекли сей факт? К. Ощепков, рассказывая о вятском пиве, утверждает, что «этот напиток, по сведениям историка кабаков в России И. Г. Прыжова, был изобретён вятчанами в 1184 году вместе с водкой»25. Но в сочинениях И. Г. Прыжова, первого историка русского питейного дела, нет ни единого слова ни о пиве, ни о водке на Вятке26. Вот что дословно он сообщал об истории появления этого напитка: «В XIII веке водка является в Европе и до XVI века употребляется как лекарство или эссенция и продается по аптекам. В 1330 году она известна в южной Германии, в 1460 году в Швеции, в конце XIV века (1398) от генуэзцев, торговавших с Переяславом и Романом, переходит в южную Русь и затем в первой половине XVI века распространяется по всему северо-востоку»27.
Если не у И. Г. Прыжова, тогда откуда заимствованы эти сведения? Шумейко справедливо замечает, что у нас в стране «из целой летописи вырежут цитатку на две строки, и пошла она, бедная, гулять по “диссерам” до полного истирания»28. В данном случае произошло то же самое. Первоисточник определить не составляет никакого труда. Только одна вятская летопись упоминает дату 1174 г., основание Хлынова и винокурню в нём – это «Повесть о стране Вятской» (далее – ПСВ). Во всех вариантах ПСВ о винокурне говорится буквально следующее: «И егда во граде умножишася людие и поселились свободно, и тогда бояшеся нашествия супостат поставили острог кругом всего посаду, наченше с полуденной стороны от глубокова рва где ныне выше винокурни словет Епихов поток…»29 Кроме того, в Толстовской группе списков ПСВ сообщается: «Во времена же тыя Российския князи имущия отданныя грады прихождаху на Вятку с различными воинстей в великом собрании киждо хотяще страну Вятку взяти в подданьство себе и ничто же успеваше. Наипаче же от Чуди Остяков и Черемис и отъ Агарянскаго рода разных народов Тотар и бесурмян и Нагайцов снизу Волги реки и от Казанских Татар и из Закамских поселившияся тии Новгородцы Вятчане многое утеснение имуще и разорение воюеми многажды и никако же обладаеми бяху. Во многа бо лета во граде Хлынове где ныне Кремль город построены жития жителей тех кругом града храмины друг подле друга в близости задними стенами ко рву ставлены вместо городовой стены… и где ныне на торгу земской колодяж и на том ключю построена была винокурня и земская изба (в другом списке – баня. – А.М.)»30. Как видим, в ПСВ ничего не сообщается о производстве какого-то конкретного напитка. Можно только, исходя из общих исторических знаний, высказать предположение, что на вятской винокурне производилась водка (винный спирт), которая в то время называлась хлебным вином, и, по сути, была и остается такой, так как производится из зерна злаковых растений. А уж утверждать, что в вятской летописи непосредственно упоминается слово «водка», вообще нет никаких оснований. Его там просто нет.
Но разберём подробнее сообщения ПСВ, ведь в них действительно упоминается винокурня, а во втором конкретно говорится о ее построении. Как видно из контекста первого сообщения, винокурня упоминается в нем как современная автору ПСВ. А все исследователи ПСВ сходятся во мнении, что написана она была в конце XVII – начале XVIII вв.31 Если же принять гипотезу американского ученого Д. К. Уо, приписывающего авторство ПСВ хлыновскому дьячку С. Ф. Попову, то можно датировать написание ПСВ более точно, между 1706 и 1710 гг.32 Так что сама летопись никоим образом не может быть датирована XII веком. Кроме того, в ПСВ не говорится о том, что винокурня была построена в 1174 г. В этом году (по ПСВ) дружинники вышли из Новгорода и поселились на Каме. А на реку Вятку они пришли в 1181 г. Причем, исходя из ПСВ, Хлынов новгородцы основали еще позднее, но конкретная дата там не указана. А о строительстве винокурни сообщается уже после того, как новгородцы «построиша град Хлынов»33. Причем, точной даты там также не указано: «во многа лета», то есть давно. Так что 1174г. как дата построения винокурни в Хлынове должна быть отвергнута безоговорочно. А вместе с ней и другие даты – 1147 и 1184 гг. – как ошибочные и никогда не присутствовавшие в ПСВ34. Но, чтобы удостовериться в подлинности сообщенных в ПСВ сведений о винокурне, необходимо подтвердить их прочими аутентичными источниками. Скажу сразу, что, кроме ПСВ, других сведений о первоначальном построении в Хлынове винокурни в настоящее время не имеется. Поэтому необходимо проанализировать все остальные существующие данные, чтобы установить хотя бы приблизительную дату. Для начала определим место расположения винокурни в Хлынове. Автор ПСВ дает на этот счет указание – рядом с Епиховым потоком. Известен ли этот микротопоним по другим источникам? Оказывается, известен. Росписной список Вятской провинции 1731 и 1734 гг., хранившийся в Архиве губернского правления, подробно описывал укрепления города Хлынова. Одним из ориентиров здесь назван Епиховский поток35. Как определить местонахождение этого потока? А. А. Спицын предполагал, что это «вероятно, тот ключ, который течет по желобу пешеходного моста»36. Но какого моста? В. П. Юрьев более точно определил: «Разумеется ручей, который тек около нынешняго Николаевскаго моста»37. В. А. Любимов отмечает, что этот мост стал называться Николаевским с 1895 г., а до этого назывался Вознесенским38. Вознесенской, а затем Николаевской называлась современная улица Ленина39. Поэтому А. Г. Тинский совершенно определенно указывает, что «пробивался Епихов поток вблизи земляного моста через овраг по улице Ленина», и впадал в овраг у современного дома № 5 по ул. Герцена40. Согласно росписному списку, где в саженях указаны расстояния от одного ориентира до другого, это место совершенно точно определяется на плане города Хлынова 1759 г.41 Росписной список Хлынова 1676 г. в этом месте также указывает «проток из города»42. Винокурня стояла у оврага Засора на левом берегу Епихова потока, из которого, очевидно, бралась вода для изготовления хлебного вина. А.Г. Тинский считает, что именно этот поток питал земский колодец, который располагался рядом с Вознесенским собором, стоявшим на западной окраине торговой площади43. Но на торговой площади было несколько колодцев. Поэтому совсем не обязательно в ПСВ упоминался колодец около Вознесенской церкви. Кроме того, в Хлынове существовало несколько винокурен. Поэтому в ПСВ могло говориться о построении винокурни, находившейся в другом месте.
Действительно, винокурни в Хлынове во множественном числе указываются уже в 1634 г. в связи с печальным событием – большим городским пожаром. «142 (1634) году июня против 16 числа с недели против понедельника в Хлынове на посаде учинился пожар в третьем часу ночи». По этому случаю была учинена подробная роспись всему сгоревшему. Кроме большого количества других строений сгорели государевы «кабаки и кабацкое питье и кабацкие запасы… на 135 рублев на 5 алтын». При перечислении сгоревших кабацких запасов упоминаются винокурни. Одна из них, «под горою верхняя винокурня», сгорела. Вместе со сгоревшей винокурней называется пивная поварня44. Вероятно, это обстоятельство дало повод Ощепкову утверждать, что пиво было изобретено на Вятке вместе с водкой.
Раз существовала верхняя винокурня, очевидно, должна была существовать и нижняя. Действительно, в грамоте на Вятку о кабацком строении царя Федора Алексеевича от 15 июля 1679 г. указывается починка «кабацких верхней и нижней винной и пивной поварен»45. Здесь не называются винокурни, но нетрудно понять, что под поварнями подразумеваются именно они. Тогда где располагалась другая винокурня? На известном рисунке семинариста П. А. Анисимова «Вид зданий с главной торговой площади в г. Вятка» 1802 г. перед Спасским собором под № 18 изображен колодец46. Не этот ли колодец питал ключ, на котором была построена первая вятская винокурня? Вероятно, у этого «земского болшего колодезя» хлыновец Степан Злобин в 1679 г. «починивал… мост и струб, землею огребал и мохом вытыкал»47. В. А. Любимов отмечает «одну экзотическую точку старого города»: «Ниже Спасского собора, за росляковскими лавками, из ржавой трубы (чем-то напоминает жерло пушки), воткнутой в склон все того же Засорского оврага, ниспадает вода безымянного родника. Безымянного – для нас, а во времена А.И. Вештомова родник этот именовали Мухиным ключом»48. Этот ключ вполне мог питать торговый колодец. Кроме того, «на самой кромке левого берега оврага» Засора в настоящее время стоит каменный питейный дом, построенный в первой половине XVIII в. Самое раннее документальное упоминание этого здания относится к 1771 г. Также Тинский счи-тает, что оно показано на плане 1759г.49 Вполне разумно было бы построить питейное заведение невдалеке от винокурни. Видимо, это обстоятельство послужило причиной ошибки, которую допустил Любимов, считавший, что Мухин ключ и был раньше Епиховым потоком50. Но существовал ли кабак здесь раньше? Обычно каменные здания строили на месте прежних деревянных или рядом с ними. И действительно, росписной список 1731 г., описывая «большой город земляной около посада», указывает, что «от реки Вятки, от выхода, что за архиерейским двором, чрез ров до землянаго вала и до кружечнаго двора (кабака. – А.М.) 28 сажен»51, то есть кабак находился на том же самом месте. А «Расходная книга хлыновского старосты Ивана Репина. 1678–1680 гг.» фиксирует, что в августе 1679 г. Алексею Лотохову были заплачены деньги за то, «что он намостил мост через ров, от кабака к Успенской башни»52. Успенская башня была поставлена во время перестройки укреплений города в 1663–1666 гг. «на городнях, устроенных через окружающий кремль глубокий ров»53. Причём, в росписном списке 1676 г. указано, что «до проезжие Успенские башни, что на рву, рубленых городень 13 сажен» и «от тое башни рубленых городень до земляные дерновые стены 15 сажен»54. То есть те же 28 саженей – следовательно, кабак располагался там же. Что ещё очень важно, росписной список 1731 г. указывает, что «от землянаго вала (а значит, и от кабака. – А. М.) до прохода, куда ходят на пивную поварню, 23 сажени»55. Росписной список 1676 г. называет здесь прохожие малые ворота56. А как мы видели выше, пивные поварни располагались рядом с винокурнями. Таким образом, все собранные факты свидетельствуют о том, что вторая винокурня находилась на левом склоне Засорного оврага под питейным домом у Мухина ключа. Осталось определить, какая из винокурен была верхняя, а какая нижняя. Указание находим в росписном списке 1676 г., где даются такие ориентиры: «по той же горе вверх речки Засоры» или «башня проезжая Никитцкая, вверх речки Засоры»57. То есть ориентиром служила речка Засора, протекающая в глубине Засорского оврага. Поэтому верхней, скорее всего, считалась винокурня у Епихова потока, а нижней – у Мухина ключа.
Когда же могли появиться эти винокурни и что ещё известно о винокурении на Вятке в XVII в. и ранее? Уже около 1456 г. митрополит Московский Иона в своём послании увещевал вятских священников: «И от безченнаго пьянства себе въздержати вам, еже есть не на здравие души и телу, но паче на погубление души и на отгнание действуемой благодати и дару вам Святаго Духа»58. Здесь ещё не понятно, о каких спиртных напитках идет речь, и где они производились. Возможно, это было привозное церковное вино. Но в отношении XVI в. А. В. Эммаусский указывает, что вятчане «гнали вино, варили пиво»59. Действительно, совершенно определенно о винокурении на Вятке впервые узнаём из духовного завещания богатого вятчанина Ивана Иосифова Шелома, написанного 3 июля 1574 г. Во-первых, там перечисляются предметы для хранения и употребления спиртных напитков: оловянничек, ендоуши, ендовы, канун, четвертинки, фляга, кружки, чарки60. Но главное: в завещании указаны предметы, связанные с винокуренным производством: «Котел медяной в 12 ведр, другой в 4 ведра, третей в полтора ведра, четвертой в ведро, пятой в полведра, шестой в четверть ведра; да медяная ж порядня: четыре медяники, три по ведру, четвер-той в полведра, да куб винной в 5 ведр, да три трубы винные медяные ж»61. Вероятно, это была домашняя винокурня.
О существовании винокурен в следующие годы также можно судить по косвенным данным. К сожалению, дозорные и писцовые книги не отмечали в городе винокурни. Н. А. Спасский считал, что «при существовании с древнейших времен винокурения в городе была и торговля вином»62. Вероятно, с некоторыми оговорками можно предполагать и обратную зависимость. По крайней мере, в дозорной книге г. Хлынова 1615 г. указывается «2 двора кабацких и таможенного диачков»63. Поскольку существовало два кабацких двора, можно предположить, что и винокурен было две. Таможенный дьячок указан здесь совсем не случайно. Таможенная изба в XVII в. всегда располагалась на торговой площади, и при ней обязательно находился Царев кабак64. Поэтому часто сбор таможенной пошлины с товара и кабацкий сбор производило одно выборное лицо. Так, в 1623 г. на Вятке этим занимался «таможенной кабацкой голова нижегородец Васка Оксенов»65. В Хлынове таможенная изба стояла в начале Никитской улицы за Вознесенской церковью на торгу. Рядом с ней находился кружечный двор66. Именно за этим кружечным двором 3 августа 1679 г. начался страшный пожар, уничтоживший почти весь город67. Кстати, скорее всего, на этот кружечный двор поставлялось вино и пиво с верхней винокурни на Епиховом потоке. А в 1731 г. у Никитского проезда (бывшей Никитской проезжей посадской башни) отмечена «изба караульная для сбора таможенных пошлин и винной продажи и караула»68. То есть изба, хоть и перенесённая в конец улицы при въезде в город, сохранила свои прежние функции – таможенный сбор и продажа вина.
Впервые непосредственно винокурни в Хлынове упоминаются в связи с пожаром 1634 г., о котором говорилось выше. О широком развитии винокуренного производства в это время сообщает роспись сгоревшего и оставшегося кабацкого имущества. До пожара существовала даже кабацкая тюрьма, в которую, может быть, сажали буйных «питухов» (пьяниц), а может быть – должников. Поэтому вызывает недоумение утверждение Н.А. Спасского, что «более положительное указание на существование винокурения в Вятке» встречается только в 1658 г., когда «им занимался известный тогдашний богач Аверкий Трапицын»69, являвшийся, очевидно, откупщиком. Знаменательно перечисление предметов, что «после того пожару осталося: государевых котлов – два котла заторных пивных медных, да шесть котлов бражных винных медных же, да четыре куба медные, да осмнатцать труб медных, да четыре тчаны подставочных»70. Это, по сути, те же предметы, которые были указаны в завещании Ивана Шелома.
В результате рассмотрения вятских письменных источников можно сделать вывод, что винокурение в Хлынове существовало, по крайней мере, с конца XVI в. Дальнейшее уточнение этой даты необходимо производить с учётом изучения того текста в ПСВ, который обрамляет сообщение о построении винокурни. В первую очередь необходимо обратить внимание на то, что вместе с винокурней упоминается о построении земской избы или бани. Возведение обоих этих строений равновероятно, хотя на ключе более логично было бы построить баню. А. Г. Тинский отмечает, что вятчане «издавна на таких невидимых ручейках… строили дворовые свои и торговые бани»71. Кроме того, И. Г. Прыжов сообщает, что непременной принадлежностью бань были кабаки73. Когда появились бани в Хлынове, определить сложно. Очевидно, они имелись здесь ещё до основания города. В 1615 г. в Хлынове проживало несколько банщиков и банников73, а в 1628 г. имелось шесть торговых бань74. Непосредственно земские бани, располагавшиеся в подгорье на левом берегу оврага Засора, упоминаются в «Вятском временнике» в связи с ещё одним большим городским пожаром 22 сентября 1700 г.75 Земские избы постоянно упоминаются в вятских документах XVII в. Поэтому вызывает недоумение утверждение Н. А. Малеванова о том, что «земские избы существовали в 1699–1724 гг.»76 В 1634 г. в Хлынове сгорело сразу «три избы земские; сходятся в те избы земские люди для земских дел». Вообще же земские учреждения в России, в том числе и земские избы, стали появляться в результате проведения Иваном Грозным земской реформы органов местного управления. Реформа подготавливалась с 1549 г. и начала реализовываться в 1555–1556 гг. В результате реформы отменялась система наместнических кормлений, наместники заменялись выборными органами местного управления во главе с земским старостой77. Однако в районах с развитым служилым землевладением реформа кормлений затянулась. Благоприятная обстановка сложилась только на Севере и в Поморье, где преобладало «черносошное» население. Уже в 1555–1556 гг. в Великом Устюге, в Подвинье и некоторых соседних районах кормления были ликвидированы. Считается, что и на Вятке наместническое кормление было отменено до конца 1550-х гг.78 Однако в Слободской летописи В. В. Низов обнаружил запись, что в 7082 (1573/74) – 7087 (1578/79) гг. «на Вятке Слобоцком городе, был наместник князь Дмитрей Иванович Гагарин». Сам Низов не очень доверяет данному сообщению и отмечает, что, по крайней мере, в 1580 г. на Вятке уже существовали выборные судьи, старосты и целовальники79. Таким образом, земские органы управления на Вятке, а значит, и земские избы, могли возникнуть в период с 1556 по 1580 гг. Думается, что если всё же в ПСВ первоначальным являлось чтение «земская баня», это заведение также могло появиться во время проведения земской реформы. Н. П. Рычков недоумевал: «Не знаю, к чему служила так называемая земская баня»80. М. Д. Чулков верно пояснил, что новгородцы построили «земскую, то есть общую баню»81. Действительно, «земьскъ – тот, кто определенно относится к земле… как к территории рода, общины, мира»82.
О построении винокурни и земской избы (бани) в ПСВ говорится в связи с построением городских укреплений в виде поставленных вплотную друг к другу жилых домов. Эти городские укрепления были построены для защиты от нападений российских князей и местных инородцев. Исходя из контекста сообщения, Низов заключает, что описанные события могли происходить во второй половине XIV – начале XV вв.83 Я же попытаюсь определить источники этого сообщения, и уже на их основе установить период описываемых событий. Как отмечает Д. К. Уо, для автора ПСВ характерен приём «повторения одних и тех же фраз», с помощью которого он подчёркивает основные темы своего повествования. Так же и тема о неудачных походах русских князей на Вятку «повторяется через несколько абзацев и затем развивается в летописных статьях в конце ПСВ»84. Точнее сказать, в одной летописной статье. Для наглядности сопоставим эти сообщения:
ПСВ (с. 36, 37)
Во времена же тыя Российсти князи имеющие отделныя грады прихождаху на Вятку съ различными воинствы въ великомъ собрании киждо хотяще страну Вятскую взяти въ подданьство себе и ничто же успевающе.
ПСВ (с. 42, 43)
…российсти князи и на Вятку посылаху рати мнози и ничтоже успевающее
ПСВ (с. 48, 49)
Въ лето 6964 (1456. – А.М.) великий князь Василей Димитриевичь посла рать на Вятку весною со княземъ Семеномъ Ряполовскимъ и ничто же успе воротились.
Очевидно, источником для разбираемого текста во второй основной части ПСВ послужила приводимая летописная статья. Под российскими князьями, имеющими отдельные города, автор ПСВ, вероятно, подразумевал князя Семена Ряполовского. Использование летописной статьи 1456 г., однако, не означает, что описываемые события происходили именно в этом году. Так, во втором случае этот текст предваряет рассказ о чудотворной Великорецкой иконе св. Николая, найденной в 1387 г. Однако, там же продолжение фразы о российских князьях находит себе, казалось бы, самое неожиданное соответствие в «Записках о Московии» С. Герберштейна:
С. Герберштейн85
Вятская область за рекой Камой отстоит от Москвы почти на сто пятьдесят миль к северо-востоку; до нее, правда, можно добраться более коротким, но зато и более трудным путем через Кострому и Галич, ибо помимо того что путь затруднен болотами и лесами, которые лежат между Галичем и Вяткой, там повсюду бродит и разбойничает народ черемисов.
ПСВ (с. 42, 43)
и ничтоже успевающе за растояниемъ далнаго пути, наипаче облежими Вятчане со всехъ странъ лесами многими и блаты и проходы къ себе нужно 86 имуще.
Во времена же она набежание частое на Вятку Черемисъ и Отяковъ со стрелами и со оружиемъ бываше
Но откуда автор ПСВ мог знать сочинение Герберштейна? Ведь первые попытки перевода «Записок о Московии» были предприняты лишь в XVIII в. Может быть, из сочинений других иностранных авторов, использовавших «Записки» С. Герберштейна в своих описаниях Московии и известных в России во второй половине XVII – начале XVIII вв.? «Его книгу перелагали до середины XVII в.: в Северной Европе – гданьский сенатор С. Нейбауэр (Нейгебауэр), шлезвиг-голштинский посол в Россию и Персию А. Олеарий, а также неизвестный, издавший в связи с посольством И. И. Чемоданова “Подробное описание Великого княжества Московского” в 1657 г. в Милане, Болонье и Флоренции». Его трудом пользовались А. Гваньини, И. Таубе и Э. Крузе, Г. Штаден, А. Поссевино, Даниель Принц фон Бухау87. Низов добавляет к этому списку Ф.Тьеполо, П.Петрея, А. Майерберга и Я. Рейтенфельса88. Записки А. Гваньини, включавшие хорографию Герберштейна, были переведены в России и бытовали в XVII в.89 Однако описание Вятки у А.Гваньини несколько отличается от рассматриваемого, хотя, несомненно, зависит от Герберштейна. Из всех названных авторов ближе всего к нашему тексту стоит описание А. Майерберга: «По причине болот и лесов она неприятна и представляет много затруднений»90. Но у него ничего не говорится о черемисах. Недавно В. В. Низов нашёл исторический сборник второй половины XVII в., содержащий «Описание княжества Московского и государств, к нему належащих», в котором также имеется описание Вятской земли. Но поскольку оно является переводом «Описания Московии» А.Гваньини91, текст в нём также отличается от соответствующего текста в ПСВ. Таким образом, остаётся две возможности: или автор ПСВ использовал источник «Записок» С. Герберштейна, которым, возможно, был русский дорожник, или у него всё же имелся перевод сочинения Герберштейна. В любом случае, вероятно, Низов прав в датировании начального периода появления этого источника ПСВ – 1524–1526 гг.
Теперь рассмотрим источники ПСВ о нападении на Хлынов иноверцев. Понятно, что для автора ПСВ все перечисленные народы являются собирательным образом врага русских поселенцев. Как подчеркивает Д. К. Уо, «тема опасности местного населения для русских» на Вятке в ПСВ является одной из основных и повторяется на протяжении всей повести92. Причём, почти везде при указании иноверцев называются чудь, отяки и черемисы, иногда добавляются «протчие неверные народы»93. Разбираемое здесь сообщение самое подробное. Такое впечатление, что автор ПСВ перечислил все народы, жившие вокруг Вятки, о которых он знал. Как установил Уо, главным источником для второй части ПСВ послужило «Сказание о вятчанех»94. В нем упоминаются только чудь и отяки95. Другие сведения о столкновениях этих народов с русскими поселенцами на Вятке, как считает большинство исследователей, автор ПСВ почерпнул из местных устных преданий. Действительно, некоторые из таких преданий сохранились до наших дней96. Кроме того, во времена автора ПСВ «ради частого нашествия Чуди Отяков и Черемис» совершались «по вся лета подважды» крестные ходы с иконами св. Георгия Победоносца и св. Бориса и Глеба97. О нападении татар он мог узнать из летописной статьи, имеющейся в четвертой части ПСВ: «В лето 6985 (1477. – А. М.) прииде на Вятку царь Казанский без вести и много людей в полон взял и иных посече града же ни единаго не взял и множество Татар под грады Вятчане побили»98. Как видим, из данного сообщения действительно можно заключить, что от казанских татар «Вятчане многое утеснение имуще и разорение воюеми и никако же обладаеми бяху». О том, что вятчане «силу Тотарскую на Моломе реке побили на голову», сообщает и другая летописная статья 7050 (1542)г.99 Есть и местные предания о стычках вятчан с татарами100. Информацию о черемисах, как полагает Уо101, автор ПСВ мог почерпнуть из того же летописного известия 1542 г., по которому «ушли лесом Черемиса Луговая на Пижму реку»102. Кроме того, как мы видели выше, между Галичем и Вяткой «разбойничает народ черемисов», о чем автор ПСВ знал из своего источника, близкого к «Запискам» Герберштейна. О воинственных черемисах также было известно из многочисленных народных преданий103.
Всё сказанное убеждает, что автор ПСВ знал о стычках русских поселенцев с местными инородцами. Однако возникает вопрос: откуда он мог знать о внешнем виде хлыновских укреплений, и что именно эти укрепления были построены для защиты от нападений русских князей и местных инородцев? Ответ находим в дозорной книге 1615 г. Тогда в Хлынове «внутри города», то есть на территории кремля, было отмечено «27 мест дворовых пусты, а были на тех местех дворы крестьянские Хлыновского уезда, для осады от черемиские войны». «И по грамоте блаженные памяти государя царя и великаго князя Федора Ивановича всеа Руси, после Богданова дозору Григорьева да подьячего Саввы Григорьева, сложено с города и с посаду с осадных крестьянских дворов, которые были крестьянские дворы для осады черемиские войны, сошка с третью»104. По записи понятно, что эти осадные дворы были описаны ещё в предыдущую перепись, которая проводилась в 1590 г. Использование писцовых книг 1590 и 1615 гг. в ПСВ тем более вероятно, если её автором был С. Ф. Попов. Эти книги хранились в земской избе105, а Попов в 1700 и 1704 гг. избирался бурмистром106 и имел полный доступ к документам этого органа городского самоуправления. Кстати, информация о возведении винокурни и земской избы (бани), вероятно, была почерпнута автором ПСВ также из документов земской избы, может быть, расходной книги земского старосты, так как эти заведения находились в ведении местных земских властей. И, вероятно, не случайно в завещании Ивана Шелома перечисляются предметы винокуренного производства. Спицын считал его земским старостой Хлынова107, поэтому данные предметы он вполне мог «позаимствовать» с государевой винокурни. Тинский считает, что осадные дворы, указанные в дозорной книге, и были теми городскими укреплениями. Однако, по его мнению, такие укрепления были построены уже при основании города во второй половине XIV в.108 Л. Д. Макаров на основании археологических раскопок датирует эти сооружения даже серединой – второй половиной XIII в.109 Но сам автор ПСВ отделяет по времени основание города и построение укреплений. Основание города он описывает всего несколькими словами: «Вначале поставиша церковь во имя Воздвижения честнаго и животворящаго креста Господня и град устроиша»110. В его источнике, «Сказании о вятчанех», описание несколько подробнее: «В начале поставиша церковь во имя чюднаго Богоявления, и потом покопаша рвы великие и поставиша град»111. Но, как и следовало ожидать, эти описания не дают никаких конкретных данных о внешнем виде построенного города. Укрепления были построены позднее уже в существующем «граде Хлынове». Кроме того, осадные дворы, отмеченные в дозорной книге 1615 г., никак не могли сохраниться со времени основания города, будь то вторая половина XIII в. или конец XIV в. При самом лучшем варианте деревянные постройки могут существовать не более 100–120 лет. Но этому мешали частые пожары и высокая влажность. Так, после постройки новых защитных сооружений в 1663–1666 гг. уже в 1672 г., «при столнике и воеводе Венедикте Змеове, круг Болшего и Малого городов, построены вновь, срублены на верху, деревянные обламы и з бойницами, и катки положены и сколко стены починено». Однако через 4 года (!), в 1676 г., «те обламы и катки ныне згнили и розвалились, а не во многих местех целые места»112. Тинский полагает, что «глухие стены построек могли быть одернованы со стороны поля»113. Но и земляные сооружения недолговечны. В 1676 г. «то городовое строение дерновая стена развалилась, а не во многих местех целые места»114.
Поэтому необходимо выяснить, когда же была эта «черемисская война». Тинский считает, что здесь имеются в виду события смутного времени 1606–1610 гг.115 Однако это мнение ошибочно уже потому, что в дозорной книге упоминается грамота царя Федора Ивановича, правившего в 1584–1598 гг., и перепись 1590 г. А. С. Верещагин полагал, что «очевидно, речь идет здесь о черемисской войне в 80-х годах XVI века, в конце царствования Грозного и начале царствования Феодора Ивановича»116. Но первая черемисская война проходила в 1552–1557 гг. после покорения Казанского ханства. «В 1572–1574 годах вспыхнуло восстание марийцев… В 1582–1584 годах восстание вспыхнуло с ещё большей силой. В связи с этим восстанием правительство стало сооружать на марийских землях русские города-крепости, в том числе были основаны Царево-Кокшайск, Царево-Санчурск, Уржум… В 1590–1591 годах произошло новое восстание марийцев»117. Таким образом, городские укрепления могли быть построены в период 1552–1557 гг. или 1572–1590 гг. Сказанное вовсе не означает, что это были первые укрепления города. Как известно, ещё в 50-е гг. XV в. московские войска неоднократно пытались взять хлыновские укрепления, а в 1489 г. для этой цели собрали огромное войско. Вероятно, во время черемисской войны городские укрепления были отстроены заново.
Итак, мы видим, что для автора ПСВ не важна была точная датировка событий. Он составил такой своеобразный коллаж из фраз и сведений доступных ему источников с одной целью – подчеркнуть тему независимости, самовластия вятчан, главную тему своего повествования. В результате получается большая панорама событий с 1456 по 1590 гг. Сопоставляя этот интервал с известными сведениями о земской реформе на Вятке и завещанием Ивана Шелома, сократим его до рамок 1556–1574 гг. Этот временной интервал можно еще сузить следующим фактом. Известно, что после покорения в 1552 г. Казани Иван Грозный строит в Москве на Балчуге кабак для опричников. Вскоре для сбора дополнительного дохода в государеву казну «наместникам областей предписывается уничтожить везде вольную торговлю напитками и заводить царские кабаки»118. Естественно, что это решение способствовало развитию винокуренного производства по всей стране. Известно, что опричнина началась в 1565 г. Но в это время на Вятке не было черемисской войны. Поэтому время строительства государевой винокурни в Хлынове возможно определить интервалом 1572–1574 гг. Конечно, это не окончательная дата. Вполне возможно, что винокурня была построена несколько ранее этого времени. Но, в любом случае, я считаю, что этот период можно ограничить рамками царствования Ивана Грозного. Как видим из всего анализа источников, вятская винокурня, строительство которой упоминается в ПСВ, никак не может претендовать на звание прародительницы винокуренного производства в России. Она даже не является одной из первых. Но хочу подчеркнуть, речь идет о государевой винокурне. Совершенно прав Г. М. Карагодин, который считает, что «расхождения в датировке появления водки на Руси (1174 г. – «Вятская летопись» и 1428–1478 гг. В. В. Похлебкин), явилось следствием того, что исследователи истории за начало приняли становление водки коммерческим продуктом и средством дохода церковной и государственной казны, а не утверждение ее в повседневном быту народа, как напитка домашнего приготовления»119. В этом отношении интересную версию недавно высказали А. Пономарев и В. Овчинникова. Оказывается, уже в XII в. вятские новгородцы выращивали рожь, из которой местные вотяки (удмурты) гнали самогон на основе своей кумышки, и затем первые меняли его у вогулов (манси) на драгоценные меха и закамское серебро120. Новый поворот в старой истории!
Как миф о вятской винокурне стал бесспорным историческим фактом, понять нетрудно. А. П. Толочко объясняет это следующим образом: «От долгого употребления то, что должно было оставаться только вероятным предположением, превратилось едва ли не в доказанный факт, чему в немалой степени способствовало забвение изначального источника»121. Но кто стал виновником рождения этого мифа? Я думаю, мне удалось его обнаружить. Вот что написал в своей книге, изданной в 1781–1788 гг., М. Д. Чулков: «Чтож принадлежит до винокурения, то думают, будто бы изобретено оное в Аравии; а в Европе зачато не прежде как в 14 столетии по Рождестве Христове. Но древняя Хлыновская Летопись (Днев. Запис. Путеш. Капит. Рычк. 1770, стран. 41.) уверяет нас, что искусство винокурения и употребление онаго в России, известно было до 12 столетия, а может быть еще и далее в древность. Понеже отшедшие новогородцы из своея Республики, и основавшие Хлыновскую или Вятскую Республику, что было от Сотворения Мира в лето 6682, а от Рождества Христова в 1172 году (ошибка, должен быть 1174 г. – А.М.) между прочими городскими зданиями при основании города Вятки или Хлынова (выделено мной. – А. М.), учредили нужнейшие по тому времени необходимости, а именно винокурню и земскую, то есть общую баню, по средине города построили. По сему основательно думать должно, что сие винокурение в Новгороде и прежде сих времен было известно»122. Не правда ли, знакомые слова? Интересно отметить, что в «Дневных записках» Н. П. Рычкова, на которые ссылается Чулков, текст совершенно иной: «Когда число жителей города Хлынова гораздо умножилось (выделено мной. – А. М.); тогда граждана, боясь нашествия иноплеменных народов, поставили в округ всего селения крепкий острог и высокия башни на проезжих дорогах; а внутрь самаго города, где ныне торжище, построили винокурню и земскую баню»123. Такое же искажение своих источников допускают и в настоящее время. Так, на радиостанции «Эхо Москвы» ведущий О. Филимонов в 2000 г. утверждал: «Как пишет историк, специалист по кулинарии Вильям Похлебкин в своей книге “История водки”, первые упоминания о производстве водки на Руси встречаются в Вятской летописи и относятся к 1147 году»124. А на самом деле Похлебкин писал: «Фантастично представление о появлении якобы водки впервые в Вятке в 1474 г.»125 Уже было замечено, что он считал дату 1174 г. опечаткой и, видимо, полагал, что там должна была читаться дата 1474 г. Но, как видим, и эту дату он также отвергал.
Здесь стоит упомянуть ещё об одном мифе, имеющем самое прямое отношение к нашей теме. Ещё в 1997 г. В. К. Семибратов написал статью, в которой критиковал генерального директора АООТ «Вятводспирт» В. Баранова за то, что тот производил слово «водка» от старого произношения названия реки Вятки – «Ватка»126. Однако не директор, скорее всего далекий от вопросов истории и языкознания, «виноват» в такой этимологии названия нашего спиртного напитка. Несколько ранее в трёх номерах той же газеты появилась большая статья с претензией на ученость «независимого исследователя» Василия Смирнова, о которой он сам заявлял, что «это первая попытка (ни больше, ни меньше! – А. М.) в истории земли Вятской – выяснить причины возникновения ушкуйного движения… Никто из историков прошлого и настоящего ещё не анализировал событий, приведших к появлению земли Вятской (!!! – А. М.)»127. Так вот, в этом опусе, «опровергающем прежние академические установки», о появлении водки и её названии говорится следующее (позволю себе довольно обширную цитату из этого «шедевра»): «Зима на Вятке длинна, заниматься особенно нечем. Потому новгородские ушкуйники приятно проводили время в пирах. Если раньше на Руси пили брагу, мёд, пиво, то на Волге ушкуйники разузнали (у генуэзских купцов), как гнать самогон, который использовали тогда как лекарство, а большие запасы награбленного зерна позволяли это делать. Огненный напиток, быстро согревающий на стылых речных просторах и лечащий от простуды и водной лихорадки, очень полюбился ушкуйникам. Как знаменитое шампанское назвали по провинции Шампань, так и новый напиток получил название по месту своего происхождения – Ватка. Весной 1375 года ушкуйники вывезут зимние запасы на волжские просторы, где окающая публика превратит его в Вотку, и любимый теперь на Руси напиток начнёт своё победное шествие по городам и весям. Слова Ватка, Вятка, Вотка суть одного корня. Я думаю вятчанам можно гордиться своим приоритетом, как гордятся французы шампанским, а португальцы знаменитым “Порто”. Кроме гордости, они еще имеют и материальную выгоду, но и мы со временем тоже поумнеем»128. Много раз ура-патриоты пытались представить Вятку пупом земли Русской. Не отстаёт от них и В. Смирнов, отдавая приоритет в распространении водки поселившимся на Вятке новгородским ушкуйникам. А как понимать Смирнова, когда он надеется получить материальную выгоду от названия известного напитка. Уж не патент ли он собирается взять? Тогда кому его дать – удмуртам или русским? Интересно бы узнать, каким образом он собирается доказывать приоритет Вятки? Может быть мифом о вятской прародительнице всех российских винокурен? Кстати, о том, что новгородские ушкуйники во главе с Прокопом в 1375 г. в Астрахани «начаша упиватися и быша пиани, аки мертвы», благодаря чему и были все убиты по приказу хана Салчея, сообщает поздняя Никоновская летопись (XVI в.)129. Ранние летописные своды об этом событии сообщают лишь, что астраханский хан «тамо изби я (ушкуйников. – А.М.) лестию»130, то есть победил их хитростью. Один из крупнейших специалистов по русскому летописанию Я. С. Лурье считал Никоновскую летопись слишком тенденциозной и сравнивал по её разрушительному влиянию на историческую науку с Кратким курсом истории ВКП(б)131. А В. Н. Бернадский называет эту летопись слишком «прагматичной» и поэтому сообщение о пьянстве ушкуйников считает домыслом летописца132. И как только Смирнов смог додуматься о происхождении названия «водка» от реки Вятка? Возможно, Вятка, Ватка и Вотка имеют общий корень, но при чем тут водка? В качестве противоположного аргумента Семиб-ратов приводит статью из школьного «Краткого этимологического словаря». Но в настоящее время появились серьезные языковедческие статьи на эту тему. Тот же Похлебкин в своей книге очень подробно исследовал данный вопрос: «Водка означает не что иное, как вода, но только в уменьшительной форме – диминутиве. Форма эта, а также слова в этой форме (за исключением личных имен) почти совершенно исчезли из современного русского языка. Они сохранились, тем не менее, в наиболее древних, вечных, никогда не умирающих словах вроде “папа” и “мама”. “Папка, мамка” звучит сегодня, пожалуй, немного грубовато, но зато уж неподдельно по-народному». «Слово “водка” в значении “спиртного напитка” появляется в русском языке не раньше XIV и не позже середины XIX века, следовательно, оно возникло где-то между XIV и XIX веками». «Слово “водка” (в любом значении и не зависимо от времени его появления) свойственно только русскому языку и является коренным русским словом, нигде более не встречаемым»133. На мой взгляд, вполне убедительно. Убедить в том, что происхождение термина «водка» не имеет отношения к Вятке, должен и тот факт, что в вятских письменных источниках XV–XVIII вв. он не встречается. Везде речь идёт только о вине. Прав Похлебкин, замечая: «Ведь никто никогда не слышал о вятской или о суздальской водке, хотя если бы её изобретение там имело место, то оно немедленно отложилось бы в народном стойком определении, как и московская водка»134. По-моему, всё очевидно – происхождение термина «водка» не имеет никакого отношения к Вятке-Ватке-Вотке. Однако и этот миф, тешущий самолюбие некоторых вятчан, уже укореняется в сознании местных обывателей, о чём свидетельствуют высказывания на некоторых вятских Интернет-форумах135.
Итак, истории об изготовлении водки впервые в Вятке и о появлении самого названия этого русского напитка на Вятской земле не имеют под собой никакого документального исторического основания и являются всего лишь мифами. Но всё же согласитесь, как было бы заманчиво считать Вятку родиной водки и слонов!
