Версия для слабовидящихД. Г. Мессершмидт и его наблюдения о Вятке и удмуртах
Напольских В. В. Удмуртские материалы Д. Г. Мессершмидта: Дневник. записи, декабрь 1726.- Ижевск: Удмуртия, 2001.- 224 с.
В Ижевске вышла весьма интересная книга, посвящённая путешествию по Сибири, Уралу и Вятской губернии немецкого учёного Д. Г. Мессершмидта, которое он совершил в начале XVIII в. по заданию Петра I. Подготовил публикацию, написал вводную статью, биографию исследователя и пространные примечания известный в нашей стране и за рубежом историк, этнограф, лингвист Владимир Владимирович Напольских.
Во введении он пишет: "Учитывая исключительную важность любого раннего источника и тем более - научных материалов, кажется в высшей мере странным, что исследователям истории удмуртского языкознания и этнографии оставались неизвестными материалы об удмуртах, содержащиеся в дневниках первого исследователя Сибири Даниэля Готтлиба Мессершмидта от декабря 1726 г., хранящихся в двух экземплярах... в Санкт-Петербургском отделении Архива РАН. Дневники Мессершмидта содержат ряд весьма любопытных и достаточно подробных сведений о жилище, одежде (в частности - рисунок пером, изображающий удмуртку в высоком головном уборе), укладе жизни, религии удмуртов, а также - удмуртский словарь... (в общей сложности до 350 слов). Помимо высокого качества, тщательности фиксации, материалы Мессершмидта особенно ценны ещё и потому, что они строго документированы во временном и пространственном отношении: точно известно время сбора (декабрь 1726 г.) и место (удмуртские деревни по Чепце, названия и краткие описания которых приводятся в тексте)".
Д. Г. Мессершмидт родился 16 сентября 1685 г. в Данциге (Гданьске). Изучал медицину в университетах Йены и Халле, где получил также основательную подготовку в области естественных наук и классических языков. В 1713 г. он окончил университет, получил учёную степень доктора медицины. Работал врачом в родном городе, но и научную деятельность не бросал - занимался зоологией, ботаникой, историей, языками.
Мессершмидта порекомендовали Петру I как учёного, который мог бы заняться собиранием коллекций и исследованием естественных богатств России. 15 ноября 1718 г. Петр I издал указ о посылке Санкт-Петербургской Академией наук доктора Мессершмидта в Сибирь "для изыскания всяких раритетов и аптекарских вещей: трав, цветов, корений и семян и прочих статей в лекарственные составы".
29 февраля 1724 г. Мессершмидт, заехав в Селенгинск, выехал через Удинск в Нерчинск. Из Нерчинска его путь пролегал через Аргунский завод, по р. Селенга и далее - через Удинск, Иркутск, Енисейск, Маковский острог - вниз по Оби через Нарым, Сургут, Самаров-Ям в Тобольск. В марте 1726 г. Мессершмидт выехал из Тобольска через Тюмень, Туринск и Верхотурье в Соликамск. Из Соликамска 14 декабря 1726 г. на десяти санях, в которых лежали собранные за время странствий коллекции, в сопровождении двух слуг и двух конвойных солдат, сначала по Каме до устья Обвы, затем вверх по Обве к Чепце и вдоль Чепцы он доехал до Хлынова. В Хлынов экспедиция приехала 30 декабря 1726 г. На следующий день Мессершмидт сделал последнюю запись в своём дневнике, поскольку в Хлынове его сибирское путешествие было завершено. Пробыв у нас пять дней, 5 января 1727 г. Мессершмидт двинулся дальше на запад и через Нижний Новгород, Муром, Владимир, Москву 27 марта 1728 г. прибыл в Петербург.
С конца 1725 г. Мессершмидт не получал положенного ему жалования. Как пишет Напольских, он имел все основания претендовать на многие материалы, собранные им сверх тематики, обозначенной в царском указе, а также на дубликаты. Однако практически все материалы были переданы в Академию наук. Более того, Мессершмидт принёс присягу в том, что по возвращении на родину он не будет без разрешения Академии публиковать оставшиеся у него коллекции и рисунки. Жалования своего он так и не получил и продолжал ходатайствовать о нём вплоть до своего отъезда в Данциг. Напольских пишет: "В этой заботливости господ академиков об обеспечении своей научной монополии да в личной честности Мессершмидта и состоит причина того, что его материалы (в отличие от материалов фон Штраленберга, который, будучи военнопленным, был более свободен в своих действиях, чем связавшийся с российской чиновной машиной Мессершмидт) не были опубликованы не только сразу после его путешествия, но и остаются в значительной своей части неопубликованными по сей день. Следует заметить, что, помимо официального, имел место неприкрытый грабёж и в порядке частной инициативы...".
Видимо, невезучим человеком был господин ученый. 16 сентября 1729 г. он выехал из Петербурга на родину. В конце октября в Балтийском море произошло кораблекрушение, корабль, на котором плыл Мессершмидт, утонул, и все остававшиеся у него книги, рукописи, коллекции и всё его имущество пошли на дно. Так что в родной Данциг Мессершмидт снова приехал через одиннадцать лет практически нищим. Оставалась одна надежда - вернуться в Петербург и работать над своими материалами в Санкт-Петербургской Академии наук. "Здесь, однако, он был уже никому не нужен и жил практически без средств, в бедности,- заключает его биографию Напольских,- покинутый женой и дочерью, на благодеяния некоторых высокопоставленных особ, в частности, Феофана Прокоповича. Умер Д.Г. Мессершмидт в Петербурге 25 марта 1735 г., не дожив и до пятидесяти лет".
Конечно, публикатора интересовали именно материалы об удмуртах, но знакомился с их жизнью Мессершмидт на территории Вятской земли, да и в Хлынове немного пожил. Так что вышедшая в Ижевске книга, где приведены столь давние сведения о Вятском крае, будет интересна и нам. Отрывки из дневника Мессершмидта, которые в ней опубликованы, начинаются 21 декабря 1726 г. Он ехал от Соликамска до деревни Сепышной-Подволоцкой и 22-го въехал на территорию, которая впоследствии стала Вятской губернией.
23 декабря Мессершмидт достиг, по словам его дневника, "красивой удмуртской деревни Болезина, <состоящей> из примерно 15 или более курных изб и находящейся на левом берегу реки Чепца... <и> в которую <деревню> мы должны были заехать, чтобы накормить <лошадей> и переночевать... Квартира, в которую я здесь въехал, была столь холодна, что там и собаки бы завыли, поскольку с прошлой полуночи не была протоплена. Потому я на время перешёл в другую и в моей волчьей шубе до полуночи в углу притулился подремать..." Только за полночь он смог перейти в прогретую квартиру и там сразу же стал приводить в порядок свой дорожный журнал. В Болезиной он, между прочим, "постарался закупить полный женский костюм с головы до ног...".
Путешествуя по нашим краям в декабре, Мессершмидт страдал от холода и дорожных неудобств, хотя и был уже закален долгими предыдущими сибирскими странствиями. "...Я уже с 1719 года не спал на пуховой постели, а привык спать на звериных шкурах, которые легко упаковать и перевозить, и <которые> даже после повреждения их водой быстро снова высыхают и готовы к употреблению, а укрываться - шубой",- записал он, будучи на Вятской земле, в своем дневнике. Переносил он тяготы стоически, в дневнике записи обо всех этих мытарствах крайне лаконичны. Перегоны иногда делались по ночам и вообще бывали трудны: лошади сильно уставали, дорога была плоха, постоянно случались задержки и поломки. Дороги были такими, что сани постоянно переворачивались, и Мессершмидт не раз за каждый перегон опрокидывался в сугроб.
Следующей его остановкой была деревня Глазовка на правом берегу Чепцы: "Моей квартирой была красивая горница у одного из местных, живущих среди вотяков, каринских татар, куда я тут же приказал поставить мой письменный стол, чтобы сделать записи в дневник, потому что в санях уже наполовину выспался".
Далее Мессершмидт проезжал деревни: Козвонину, Кирпикову, Оброзовскую, Дубровицу, Ярославицу, Лузовскую, Архиповскую, Бронникову, Павлову, Кондратьеву и Микрюкову, Сезенёв-повоз, где он и остановился. "Мы заехали сюда, чтоб покормить <лошадей>, потому что лошади совсем обессилели. Моя квартира - чёрная комната или вызба была настолько полна чада или дыма от засаленной печи, что это через несколько часов сделало меня совсем больным и, таким образом, прервало мою работу, так как я вынужден был лечь в кровать. Около 1 часу дня головная боль от чада стала переносима, но новое несчастье: вызба из-за дырявых стен снова настолько промерзла, что я свалился с простудой в груди...".
В д. Роговой он пострадал от печного угара, однако же и там "приводил дневник до этого места в порядок". Далее в дневнике такая запись: "Около 11 часов расспросил у местных людей о каповой - узлах берёзы и узнал, что вотяки или удмурты их часто вырубают в лесах своего района и продают каринским татарам, а те далее - русским в Хлынове. Находят эти берёзовые узлы с волнистыми узорами различной величины, большей частью полукруглыми, самые маленькие 2-3 [дюйма] самые большие - 14-15, реже больше в диаметре, или прямо на самом стволе возле ответвления больших ветвей, эти похуже, или же у разветвления корней под дёрном, каковые безусловно наилучшие. Материал, <из которого> они <состоят> - не губчатый подобно трутовикам, а плотный и похожий на дерево, если вообще не дерево. [Это] древесное вещество в изящнейших вариациях и приятно разрисовано нежнейшими светлыми волнистыми прожилками, которые по более плотным соединениям в большей степени разбегаются во все стороны и переплетаются друг с другом... Эти наросты привозят в город Хлынов и обрабатываются русскими токарями до того искусной рукой, что из одного нароста в 10-12 дюймов диаметром вырезаются 3-4 и более чаш и чашек, каждая следующая меньше и каждая с ложкой. Вырезанные сосуды сначала слегка окрашиваются желтым отваром круглого березового гриба, а снизу красным отваром, либо просто покрываются льняной олифой... Они бывают полезны путешествующим намного больше других деревянных изделий, в особенности в этих краях, вообще страдающих от нехватки почти всех вещей...".
29 декабря он проехал до д. Карино около 8 часов по такой плохой дороге, что сани 20 раз переворачивались. Вот как он писал об этой деревне: "Эта деревня - мухаммеданская татарская, среди её жителей имеются богатые торговцы, а также мулла или знаток письма, т.е. начальник школы, и абыз или священник для несения церковной службы. Из-за чего они называют себя карино-татарами. Они имеют своё чисто тюркское письмо и являются, таким образом, тюрками, сокрытыми под именем татар... У меня была красивая горница или белая изба у [понимающего] татарина, и я тут же уселся <чтобы> по-настоящему взяться за дневник". Этот грамотный татарин рассказал Мессершмидту, по его просьбе "об особенностях этого района". Вот что он разузнал: "...Город Хлынов на реке Вядка одновременно является центром многих лежащих вокруг столичных мест, а именно: город Тобольски<й> к в<осто-ку->с<еверо->в<остоку> или к с<еверо->в<остоку> и чуть к в<остоку>, во-вторых - город Астрахань к ю<гу> и чуть к в<остоку> или к ю<го->в<остоку>; город Москва к з<ападу> и чуть к с<еверу> если не прямо на запад, и, наконец, город Архангел<ьск> к с<еверо->с<еверо->в<остоку> или к с<еверо->з<ападу> и чуть к с<еверу> и т. д., вследствие чего можно достигнуть любого из этих вышеупомянутых мест на санях с ямщиками в течение 14 дней езды. Он сам проделывал летом путешествие от Карино до Архангел<ьска>... Кроме того, этот татарский купец в связи со своей сильной торговлей очень хорошо знал вотякский язык, обряды, обычаи и образ жизни...".
При дальнейшем пути, пишет Мессершмидт, "около часу ночи мы во второй раз пересекли реку Вядка перед городом или при городе Хлынов по мосту с правого на левый берег, и тут же достигли города Вядка или Хлынов на левом берегу потока Вядки, который теперь называется столицей Вядской провинции. Город показался мне почти в два раза большим, чем Соликамский, значит не меньше, но и не больше Тобольского, в нём много каменных храмов или церквей, и дома, как в деревнях, так что для иностранца здесь нет ничего достопримечательного. Моей квартирой далеко в стороне от рынка на конце города была маленькая горница с двумя маленькими низкими чёрными окошками, которые не пропускали свет дня. Моим людям не досталось квартиры, и им пришлось устроиться в чёрной избе совместно с хозяином, что, видимо, моему слуге Петеру Кр<атцу> должно быть было очень приятно, ведь он и до сих пор и во всех тех местах, где им давали отдельную квартиру, непременно затаскивал к себе в квартиру мужиков для пьянки и другого общения, не боясь наказания...".
В заключение хочу обратить внимание на то, что уже тогда вятские люди считали свою землю самым центром России. Примечательно устойчивая традиция, несмотря на то, что вроде бы сами к себе мы относимся с юмором. Хорошо это или дурно? Что это дает нам: уверенность в своих силах и своей значительности, помогающую вершить большие и сложные дела, или самовлюбленную заносчивость, лишающую сил и стремлений жить лучше? Есть над чем поразмыслить.
Т. К. Николаева
