Главная > Выпуск №6 > "Луч света!.." (К. М. Войханская и Мильчаковы)

"Луч света!.." (К. М. Войханская и Мильчаковы)

Е. А. Мильчаков

Весна. Я - шестиклассник. Война в разгаре. Проблем масса и главная - пропитание.

Жили мы в это время в двухэтажном флигеле библиотеки, где размещались детский отдел и абонемент - выдача книг на дом.

Клавдия Михайловна Войханская уже была директором библиотеки. Как-то пригласила меня и предложила: "Надо очистить крышу вашего дома от снега. Ты уже большой. С работой справишься. Деньги заплатим".

Конечно, я согласился.

А зима была очень метельная. Снега намело выше моего роста. Хорошо, что солнышко. Стояли звонкие весенние дни.

За дело взялся с азартом. Как только приходил из школы, переодевался и лез на крышу. Тот снег, что был с краю, я быстро отковырнул. А потом начались мучения. Кончился запал. Руки не поднимаются, сжать черенок лопаты не могу. Мозоли на ладонях. Да ещё всё время есть хочется.

У мамы была продовольственная карточка служащей, а у меня, брата и няни - иждивенческие. Буханка хлеба на всех, горох, перловка, сахарин. Чай - морковный.

А тут ещё завхоз библиотечный шумит: "То, что сбросил с крыши на тротуары, тоже убирай, а то читателям к библиотеке не подойти".

В общем, проковырялся я десяток дней. Не рад был, что связался с тяжёлым, сырым, весенним снегом.

Наконец, наступил день, когда я бросил последнюю лопату снега. Завхоз, ворча под нос, написал мне на клочке бумаги, что работа по очистке от снега крыши и тротуара, закончена. Прихожу к директору. Она поблагодарила и попросила меня написать счёт на 120 руб. Для меня это были громадные деньги.

Обрадовался и написал: "Щёт. Прошу заплатить и так далее..."

Клавдия Михайловна прочитала и поправила: "Счёт".

Я покраснел и пролепетал, что такого слова мы ещё не проходили.

Усмехнулась.

Получил деньги и все отдал маме. Вечером пригласили соседей и хорошо поели.

В доме меня зауважали - кормилец!

Клавдия Михайловна к нам относилась очень хорошо, а с мамой они были особенно дружны. Часто сиживали вечером у "буржуйки". Варили немудрёный супец, кашицу или "завариху" с ложкой постного масла. Кипятили большой полуведёрный чайник.

В 1944 г. вернулся отец после госпиталя. С его приходом в доме стало спокойней, сытней и веселей. Жизнь постепенно налаживалась.

Стали похаживать на вечера в женскую школу. Учились танцевать, присматривались к девочкам в белых передничках.

В Герценовском саду у нас с Вовкой Баскаковым - моим другом, был укромный уголок. Расстелив одеяло на траве, в тёплые летние вечера играли в подкидного дурака на марки и монеты, читали Кузьму Пруткова и Сашу Чёрного, выжимали ржавую пудовую гирю. В общем, культурно отдыхали, и никто нам не мешал.

Водку мы тогда не пили и табак не курили.

В то время нам все девочки нравились. Но особенно симпатизировали мы полненькой, компанейской, спортивной и по-своему симпатичной Музе Банниковой.

В пылу мечтаний я вырезал её имя крупными буквами на стволе молодого тополя за нашей полянкой - МУЗА.

Завхоз, обходя территорию, увидел надпись, немедленно доложил об этом по инстанции.

Ох, и критиковала же меня Клавдия Михайловна. Обещала даже оштрафовать за порчу деревьев. Переживал я тогда...

В это же время Борька Вепрев, из нашей же компании, вырезал Музино имя на сосне в Заречном парке, на берегу озерца, в котором мы купались чуть ли не каждый вечер. Узнав про такое вероломство, я замазал МУЗУ на тополе глиной, о чём завхоз сообщил кому следует.

Мудрая директорша, увидев меня, спросила: "Что, Женечка, кончилась любовь? Изменщицей оказалась Музочка? Девочки - они такие!"

Потом был институт. Когда учился на втором курсе, умерла мама. Отцу было очень тяжело. Переживала и Клавдия Михайловна. За месяц до смерти мамы отец писал:

К. М. Войханской


И ночь. И мир окрест прекрасен.
И в стёкла нашего окна
Стучит и спрашивает ясень:
Где Ваша Женя Лубнина?


Сказать ли дереву о том, как
Душа болит и как в тоске,
Любимой жизнь висит на тонком,
Совсем прозрачном волоске.


А ведь недавно в листопаде
Она дышать ходила в сад.
Передо мной её тетради
Чуть запылённые лежат.


Черновики конспектов, книжки.
Я вслушиваюсь в тишину.
У ног притихший рыжий Тишка
Ждёт тоже Женю Лубнину.


Сейчас она топ-топ-топ мимо
Окошек пробежит к крыльцу.
И - утро. Нет моей любимой -
И только слёзы по лицу.

13.X.50 г.

Для отца пятидесятый год был очень трудным.

Решением бюро ВКП (б) за издание книжки ленинградского писателя Быльева-Протопопова "Рассказы о Кирове", в которой, по мнению ЦК, искажены образы Ленина и Кирова, его освободили от руководства областным издательством. Нужно сказать, что книга эта издавалась прежде в "Детгизе" и никакой негативной реакции на издание не последовало. Значит, изменилась политическая обстановка и трактовка образов вождей.

Сразу поредели ряды приятелей, авторов, многочисленных знакомых. Остались самые верные и среди них - Клавдия Михайловна.

Постепенно боль утраты и неурядицы сглаживались. Отец со всем скарбом и домочадцами переехал к своей матери на Красноармейскую, 17, а работать стал в Институте усовершенствования учителей.

В одном из писем к художнику Н. В. Головину писал: "...Работой вполне доволен. 880 руб. зарплата, плюс гонорар за редактирование рукописей, плюс серые, в дремучих ресницах, глазки секретарши..."

В это время его начали одолевать свахи. Да и пятьдесят с небольшим лет - разве это возраст!

Среди старых бумаг и черновиков нашёл карандашный автограф - стихотворение, адресованное К. М. Войханской. Вот отрывок:

Клавдия Михайловна, я знаю -
Вы мне в жизни не желали зла.
Посоветуйте же мне, родная,
Как устроить личные дела.


Помогите в сердце разобраться
И одну "проблему" разрешить
Бью челом и излагаю вкратце,
Как живу. Но как мне дальше жить?


Мне не надо вышитой рубахи,
Золотой казны - побольше б книг!
Вечерами в комнату к нам свахи
Лезут, и покоя нет от них.


Бают - пост прошёл, а на пороге,
Сколь их молодушек и девчат...
Эх, Алёшенька... и как сороки
Свахи над душой моей трещат.


Приглядись и выбирай любую,
А жену-красавицу забудь...

* * * *
Ерунда! Пока я здешний житель,
С головы до ног земной пока.
Вы чистосердечно подскажите,
Как мне выбраться из "тупика".
Жизнелюб! При мне живёт сынишка,
Есть семьсот великолепных книг,
Саня - старушенция, да Тишка...
Разве не завидный я жених?


И когда я прихожу к Вам весел,
В шляпе и пальто никем не зван,
Разве я тогда не интересен,
Разве я тогда не нравлюсь Вам?


Ох, и заживу я! Счастье зримо.
Буду молодцом. Остепенюсь.
В этом Вам я памятью любимой,
Клавдия Михайловна, клянусь.

23.XII.51 г.

Из дневника А. И. Мильчакова

31.XII.61 г.

Среди новогодних поздравлений открытка от Клавдии Михайловны. От имени коллектива она желает всякого добра, благодарит за активную помощь библиотеке.

Немедленно ответил ей на открытке с четырьмя воронами и воробьём:

"Благодарю за поздравления, милая Клавдия Михайловна.

Спасибо за добрые пожелания и умную иронию. Я как этот воробей на картинке, который тщится убедить серьёзных птиц, что в Новом году он будет активнее.

Позвольте поздравить Вас и пожелать всего хорошего.

Мильч."

А вот ещё открытка от Клавдии Михайловны:

"Родной Алёшенька!

Большое спасибо за книгу. Хорош "еx libris". Он мне напоминает окно в комнате, в которой жил и писал А. И. Мильчаков в 40-е годы. Желаю успеха, надеюсь, что когда-нибудь получу обещанное стихотворение.

С глубоким уважением, К. Войханская".

Речь идёт о книжке стихов "Грозы и травы" (1965 г.). А напоминает Клавдия Михайловна о комнатке под крышей главного здания библиотеки, где мы жили до 1941 г.

У меня с давних отроческих лет с Клавдией Михайловной были самые тёплые, почти родственные отношения. Где бы мы не встречались: на улице ли, в театре, на пленуме или активе, в Герценке - всегда подойдёт, обрадованно расцелует и вспомнит маму, отца, "щёт", "МУЗУ", голодные военные годы.

Я же думал с удивлением и восхищением, что есть вот такой человек, который любит твоих родителей и тебя самого.