Версия для слабовидящихКак в Вятском крае Петров день справляли
В. А. Коршунков
Петров день – это 29 июня по старому стилю (или 12 июля по новому)1. День, когда церковь празднует память апостолов Петра и Павла, самый разгар лета. В народе с этим церковным праздником связывались многие и разные обряды, обычаи, поверья. При этом для простонародного восприятия значимым оказался не столько Павел, сколько Пётр – наверное, просто потому, что в церковно-календарном обозначении его имя всегда упоминалось первым. Народное празднование Петрова дня, как правило, не служило предметом специального изучения – очевидно, оттого, что, с точки зрения исследователей, этот календарный срок, близкий к Иванову дню (24 июня), находился в тени праздника Ивана Купалы. Оба этих празднования, выпадавшие на время летнего солнцестояния, обычно рассматривались учеными вместе. Между ними действительно много общего. Но у народного празднования Петрова дня есть сходство также и с иными недалекими по времени календарными датами – например, с семицко-троицким обрядовым циклом, с летними грозовыми Прокопьевым и Ильиным днем (8 и 20 июля). Что же до Ивана Купалы, то известно, что у русских, особенно на севере страны, этот праздник вообще-то не самый заметный – не так, как на юге и на западе, у украинцев и других славянских и неславянских народов, где непременны и молодежные гулянья, и ночные увеселения, и прыжки через костер, и оберегание от ведьм, и поиски чародейных трав, и гадания. Семик и Троица в большей части России отмечаются шире, чем Купала. И уж, во всяком случае, Петров день имеет и свои собственные празднично-обрядовые черты. У русских жителей Вятского края, кроме тех обрядов, обычаев и поверий, которые являлись типичными, общерусскими (или даже общеславянскими и общеевропейскими), были и такие, которые специфичны именно для нашего края.
Время, на которое приходится Петров день – самое хорошее, посреди лета, но для крестьянина оно хлопотное. Хотя всё же по России самая страда начиналась сразу после этого календарного срока: «У Петрова дня красное лето, зеленый покос»; «С Петрова дня пожня (покос, косьба)»; «Доставай (Ладь) косы и серпы к Петрову дню»2. В соседнем с Вяткой Прикамском крае говаривали: «Петровки – готовь литовки» (то есть косы); «Прежде Петра не суй носу, а после Петра берись за косу»3. В центральной России, а также в южных районах Пермской области знали, что с Петрова дня начинается сенокос4. Вот и в Вятском крае говорили, что с Петрова дня – красное лето, зеленый сенокос5.
И вообще Петров день – значимая веха народного календаря. В некоторых местах Вятского края это был один из «главных» праздников: «Сначала праздновала в доме каждая семья, а на следующий день – на улице. Выставлялись столы, сносилось сюда все что можно съестного. Плясали вместе, смеялись»6. У русских жителей севера Республики Марий Эл (эти земли некогда входили в состав Вятской, а также Казанской губернии, и многие тамошние жители до сих пор считают себя «вятскими») и сейчас жива память о том, сколь широко отмечался прежде Петров день: гуляли всю ночь, а потом – ещё неделю; бывали пляски на лугу, девки и парни водили хороводы, играли (некоторые игры – с поцелуями); устраивались ярмарки, случались и традиционные праздничные драки7.
Кое-где в это время бывали коллективные трапезы. Например, на Русском Севере их устраивали рыбаки. Такие трапезы были тем более естественны, что Петровым днем заканчивались Петровки – летний пост, а значит, можно было разговеться. Общие трапезы в Петров день случались и в Вятском крае. На Ильин или на Петров день приносили в жертву быков либо баранов. Поутру их резали, варили, делили и ели. Как правило, это были обетные животные: их заранее выделяли, посвящая Илье или Петру, – в тех случаях, когда скот подыхал или не плодился. Затем их выращивали и в праздник закалывали8. Подобные летние братчины с жертвоприношением быка или барана, которые чаще всего бывали приурочены к Ильину либо к Петрову дню, известны во многих иных местах России – как у русских людей, так и у других народов.
Апостол Пётр, как известно, был рыбаком. Ему, ловцу рыбы, Иисус сказал, что сделает его «ловцом человеков». Приспосабливая иудейско-новозаветные предания к житейским нуждам, церковь в России, как и в прочих христианских странах, стала считать его помощником при рыбном промысле. Повсюду в России народ верил, что святой Пётр специализируется на рыболовстве и помогает рыбакам. Таким вот образом сложилось представление, что Пётр имеет отношение к водоёмам. В конце концов, и сам он стал восприниматься как своего рода олицетворение водной стихии. Пётр представлялся подателем влаги небесной, а еще покровителем вод земных и подземных, став, как и Илья-пророк, в некотором роде преемником древнего Перуна. В Вятском крае говорили: «В Петров день гроза – Петруша на телеге катается», а в Нагорском районе ходили поверья о трех летних «поводях» (дождях) – ивановской, петровской, прокопьевской9.
В июле 2001 г. студентки ВГГУ С. Н. Амосова и А. С. Путинцева находились в археологической экспедиции на южных рубежах бывшей Вятской губернии (ныне это удмуртско-татарстанское пограничье – Каракулинский район Удмуртии, городище Зуево-Ключевское-I). Повсюду в тех местах много родников. Один из них называют Святым. Туда в Петров день ежегодно сходились люди на молебен (с православным священником) и обливались водой. Разве что в 2001 г. этого не произошло. В этом месте планируют поставить часовню. А пока там над источником – деревянный крест, и около источника – своеобразная деревянная подставка для икон. Среди икон преобладают изображения Богоматери. Тут же висит полотенце, лежат приношения – ватрушки, пирожки, хлеб, яблоки. В тарелке возле икон – свечи и монеты, на дне источника – тоже монетки. Во всякие дни туда за водой приходят люди из окрестных селений. Поблизости живут, главным образом, марийцы и русские. Организатор строительства часовни у этого родника – женщина-марийка, православная, но, по-видимому, склонная сочетать христианство с увлечением «экстрасенсорикой» и «энергиями». Как-то раз она в Петров день устроила вблизи источника жертвоприношение барана – и это действительно соответствует старинным русским и финно-угорским обычаям Петрова дня10.
Этот Святой источник расположен на юге бывшей Вятской губернии – там, где значительна доля нерусского населения. Век назад в тех местах тоже были очень известные святые источники: один – при впадении Вятки в Каму и другой, который был «местом поклонения как для православных, так и для магометан», – в двенадцати верстах от Елабуги11. В 1828 г. на юге губернии, в Сернурской волости (сейчас это Республика Марий Эл), марийцы устроили моление с жертвоприношением. Расследовавшие это дело власти установили: место для совершения обряда было избрано, главным образом, потому, что именно там незадолго до того открылся новый водный источник. Местность там вообще-то была сухая, так что марийцы усмотрели в этом происшествии милость божью12. У д. Долбилово Советского района Кировской области на холме есть почитаемый родник, при котором некогда обитал святой отшельник. Раньше в тех местах жили марийцы, но впоследствии марийцы отселились в другие места, а там теперь живут русские. Однако марийские паломники по-прежнему приходят к этому роднику, омываются в нём, молятся, оставляют обетные приношения13.
У марийцев, как и у других финно-угорских народов Поволжья, Вятки и Урала, почитание водных источников очень распространено. Вот и жившие в Вятском крае слободские удмурты, как и удмурты южные, проводили общие моления своим божествам обычно в Петров день и на Покров (реже – ещё и на Масленицу и Пасху). Причем традиция отмечать именно Петров день оказалась наиболее устойчивой и дожила до нашего времени. В этот день приносят кровавые жертвы, бросают в родник монеты, вешают на деревья лоскутки, полотенца, платки14. Вполне возможно, что почитание водных источников русскими жителями Вятского края оформилось под заметным финно-угорским влиянием.
Именно в Петров день в XVIII в. (да и позднее, до конца XIX в.) проводился обряд у водного источника – в четырёх верстах от тогдашнего Хлынова, зафиксированный сперва в документах проведенного в 1738–1739 гг. вятскими церковными властями следствия, а после, на рубеже 1870–1880-х гг., описанный А. А. Спицыным. Пришедшие в 1738 г. на поклонение некоему обитавшему в воде Нижнего Потока «богу» люди пили эту воду и обливались ею, бросали туда «платы холщевые, денги, з головы нитки, которыми волосы привязывают». В том месте были найдены «хлеба куски, сыру, яйца, шапки, рубахи, платы и подчепешники»15.
Недавно собранные этнографические данные показывают, что Петров день в Вятском крае был определенно связан с водоёмами и природными водами вообще: «В д. Першино Лузского р-на все население шло к р. Дорофеевке, из которой брали воду и кропили ею скотину». В других местах Вятской земли в этот день кропили дом дождевой водой, выгоняя домашних насекомых-паразитов, с приговором: «Вода в дом! Клопы и тараканы вон вдоль по дорожке!»16 В Малмыжском уезде Вятской губернии выведение клопов бывало в заговенье Петровского поста17. Похоже, что вятчане, как и жители других губерний России, почитали петровскую воду чудодейственной и целебной.
Обряд похорон или изгнания вредных насекомых и в некоторых иных местах России проводился в Петров день или же в заговенье Петрова поста. Либо на Ивана Купалу и на Ильин день – а, как уже отмечалось, обряды и поверья Иванова дня и Ильина дня вообще сходны с петровскими. Однако чаще всего обряд магического изведения насекомых у русских крестьян практиковался в начале осени – 1 сентября, когда наступало «бабье лето» (да и летучие насекомые к этому времени уже не столь докучали людям и скотине). По наблюдению П. В. Шейна, в центральных губерниях России «совершение этого обряда лежит большей частию на обязанности прекрасного пола, считается преимущественно девичьим праздником»18. И. П. Сахаров указывал, что в Серпухове в то время, когда девушки хоронят мух, «выходят женихи смотреть невест»19. Известно также, что девушки, изводя насекомых, принаряжались20.
Так что похороны или изгнание насекомых могли сопровождаться чем-то вроде «смотра невест». В этой связи нужно напомнить об исследованных Д. К. Зелениным колоритных обычаях Вятского края, приуроченных к Петрову дню и Петровскому посту. В Котельниче в заговенье перед Петровским постом справлялся праздник «Все святые», на котором девушки играли и водили хороводы куда больше, чем даже на Троицу. Причем там тогда же бывали и своеобразные «выставки невест». В то же время в самой Вятке устраивался «девичий праздник», на котором парни также приглядывались к девушкам. Подобное же празднование с «выставкой страдовок (жней)» ежегодно бывало в Котельниче ещё раз – в первое воскресенье после Петрова дня, а в селе Молотникове – прямо в Петров день. Зеленин связывал эти вятские праздники с похожим на них новгородским празднованием, которое случалось в первую пятницу Петровского поста и тоже сопровождалось «смотром невест» и делал на этом основании далеко идущие выводы о том, откуда и как проходила колонизация Вятского края21. При этом ему было известно совсем немного такого рода «девичьих смотрин», «смотров невест», «ярмарок невест». Сейчас учеными собрано множество свидетельств об этом старинном обычае. Правда, до сих пор свидетельства не сведены вместе и толком не изучены. Однако всё же ясно, что этот обычай был широко распространённым. Он отмечен во многих краях России (и на Севере, и в Центре), в том числе и в соседних с Вятским краем областях. Как уже отмечалось, и у бывших «вятских» – у русских жителей нынешней Республики Марий Эл – в заговенье на Петров пост бывали гулянья холостых парней и незамужних девиц. Так вот, во время этих гуляний «смотрели невест». Да и на Вятке в Кикнурской волости бывала такая «ярмарка», разве что приуроченная к Крещенью. Следовательно, выводы Зеленина относительно хода колонизации из Новгородчины на Вятку, сделанные на основе изучения новгородско-вятских «выставок невест», нуждаются, по меньшей мере, в перепроверке и уточнении.
Гулянье на Петров день было коллективным, обычно на него сходились люди из нескольких окрестных селений. Часто оно проходило у воды – например, за рекой на луговом берегу. Гулянья такого рода, главным образом молодежные, были приурочены к сроку летнего солнцеворота, ко времени полного раскрытия плодоносных сил природы. В разных местах России эти разгульные молодежные обрядовые игрища могли проходить на Иванов день, в заговенье Петрова поста, в течение этого поста или в Петров день (которым пост завершался). Либо же в девятую или десятую пятницу после Пасхи. (И всё это близкие по времени даты). В разных местах соседнего с Вяткой Прикамского края молодёжные гулянья в заговенье накануне Петрова поста носили различные наименования: Троицкое заговенье, Петровское заговенье, Великое заговенье, Ржавчинка, Купально воскресенье, Весёлое воскресенье, проводы весны. Это было празднование с хороводами на лугах22. Вот и в Вятском крае, как и в некоторых местностях к северу от него – в Республике Коми, заговенье называлось Луговым (или же Яичным). В вятском селе Мокине в праздник Лугового заговенья проходили массовые гулянья молодежи на лугах возле речки Гремячки – с песнями, частушками, плясками, хороводами23. У русских жителей бывшей Вятской губернии (ныне это север Республики Марий Эл) заговенье на Петров пост было празднованием буйным. По словам собирательницы, «в этот день устраивались грандиозные гулянья» холостых парней и незамужних девиц (на которых, кстати, и «смотрели невест»). Тамошние пожилые женщины вспоминали об этом так: «…В Заговенье на Сухой Овраг (деревня, в которой окрестные жители собирались для гулянья – В. К.) все кидались, на гулянье»; «…Заговенье у нас в Петрово был праздник! – В субботу, к вечеру начиналось… А в воскресенье с утра вся деревня гудит!!!»24. (Петрово – деревня, в которой жила эта женщина, так что разгул петровского празднества именно в этой деревне, быть может, связан с тем, что это был престольный праздник).
В Поморье, наряду с разнообразными летними играми, бывали особые гулянья с примечательным названием «петровщина» (хотя они проходили и в другие сроки – от Пасхи до Ильина дня). Они представляли собой серию танцев для девушек и недавно вышедших замуж женщин. По мнению Т. А. Бернштам, у такого обычая изначально мог быть ритуальный смысл. Видимо, это реликт древнего обрядового действа, связанного с возрастной группой девушек-невест и молодок. Из такого рода обрядовых девичье-женских празднеств могли развиться «смотры невест»25. Каковы бы ни были конкретные местные сроки, но по России такого рода летнее обрядовое празднование чаще всего называлось «петровками» или («петровщиной») и «пятницей», хотя известны и такие названия, как «игрище», «гульбище», «толпище», «метище»26. В связи с молодежными «игрищами» надо заметить, что тот же корень выявляется в терминах, которыми обозначались действия русалок – а ведь их активностью отмечено то же самое время года. Срок появления русалок в разных местах восточнославянского мира назывался «Гряной неделей», «Розыграми», «Розгарами», «Переграми» – словами, обозначающими игры. Русалки «играли», то есть качались на ветвях деревьев, водили хороводы, ели-пили возле деревьев, плескали в ладоши, смеялись, «гукали», зазывали к себе молодежь. Рассказывали, что русалки любят музыку и танцы. «Некоторые русалки празднуют Купалу подобно людям», – отмечал Д. К. Зеленин27. А. В. Терещенко писал: «В Сибири думают, что русалки во время русальной недели играют с парнями и девушками или, по тамошнему выражению, декуются. В прочих местах России бывает гулянье под именем русального»28. Так что эти действия русалок очень походят на то, что бывало на молодежных летних игрищах. Вот и солнце на Петров день (как и на Ивана Купалу, а иногда и во время других значимых весенне-летних празднеств) – «играет»29.
Согласно данным, собранным в 1983 г. в селе Залазне Омутнинского района Кировской области этнографической экспедицией МГУ (руководитель – А. В. Логинов), свадьбы в этом уголке Вятского края чаще всего играли на Петров день, на Рождество и на Оспожинки (то есть Успенье)30. Что свадьбы справлялись зимою («на Рождество») – так это в России бывало повсеместно. Традиционным свадебным сроком была также и осень. Осенне-зимние бракосочетания, в целом, характерны и для Вятского края. По сведениям из села Истобенского Орловского уезда Вятской губернии, из сотни браков 77 заключались в январе и феврале, 19 – в октябре и ноябре, тогда как только 4 – в остальные месяцы года31. Кое-где в России свадьбы игрались и в августе, «на Оспожинки» – например, это бывало в соседней с Вятским краем Нижегородчине. И приурочение свадеб к Петрову дню, в общем-то, также не уникально. Такое бывало в Нижегородском крае. Кроме того, там бывали свадьбы «в Успенье» и «в летний мясоед»32. При этом имеются и противоположные свидетельства. На Среднем Урале собиратели записали: «Летом не делают свадьбу. Если летом свадьбу делают, ведь люди идут и говорят: лентяй женится, а зануда замуж идёт»33. Или вот запись, сделанная в Костромской области: «Я выходила (замуж – В. К.) в Петровки. Про меня так и говорили: «Рыжая молодая-то». Значит, безо времени выхожу»34. Такое же суждение, что в Петровки «вясилля не робять» (то есть «свадьбы не делают»), отмечено в Полесье35. Правда, в этих свидетельствах речь идёт о Петровском посте, а не о Петровом дне, которым пост заканчивался. В посты, конечно же, старались свадьбы не справлять.
Приурочение свадеб к Петрову дню в одном из дальних мест Вятского края может быть связано с тем, что именно этот летний период некогда изобиловал эротическими игрищами, обрядами и обычаями. Ещё А. Н. Афанасьев отмечал, что приходившиеся в некоторых местах России примерно на этот годовой срок Ярилины праздники могли иметь отношение к упоминаемым в летописях языческим обрядам бракосочетания36. Это те самые «игрища межи селъ», где славяне в древности «умыкали» жен. Как известно, такое часто случалось «у воды». Кроме того, в древности невесту «водили к воде», жених с невестой трижды объезжали вокруг озера (что считалось равносильным вступлению в брак). В XI в. митрополит Иоанн писал, что «простые люди» вместо венчания в церкви придерживались брачного обряда «плескания водою»37. У старообрядцев Забайкалья – «семейских» – на Петров день устраивались гулянья «на меже», куда сходилась молодёжь нескольких сёл, и это напоминает те самые древнерусские «игрища»38. В этом контексте летний, петровский срок свадеб, видимо, свидетельствует о древности такого приурочения.
В Лузском районе Кировской области Петров день был отмечен и такой интересной особенностью: «В этот день был такой обычай – возить жениху сыр. Тёща напечет всего, нажарит, сделает сыр, пирог с рыбой, яиц накрасит. Тёща должна подарить зятю 101 яйцо. Свёкру и свекрови тоже дарили яйца. Невестина родня в этот день ездила в гости к жениху. Если к кому тёща не приедет с подарками, над ним шутили: ребята на кулижную борону насадят всякого тряпья, банок старых, лепешек коровьих сухих и везут ему. Запрягутся в эту борону и везут к дому. Этот парень, которому привезли, должен был дать на откуп бутылку. Если не дает, то всё это у него перед домом скидывали»39. Подобный же обычай привозить жениху или молодому мужу тёщин сыр известны и в других местностях России. В старинном фольклорном сборнике Кирши Данилова есть скабрезная старинная песня, в которой, по всей видимости, запечатлен такой вот визит тёщи к зятю: «“А и тёща, ты тёща моя, / А ты чёртова перешница! / Ты поди, погости у мене!” / А ей и выехать не на чем. / Пешком она к зятю пришла, / А в полог отдыхать легла / Она в жары петровския» (курсив мой – В.К.)40. Иногда не тёща приходила в Петров день к зятю, а, наоборот, молодые ходили «по сыр» к матери жены. Обрядовый пирог «сыр» (из муки с добавлением творога), либо же ватрушки и небольшие круглые сырники из творога пекли в Петров день в разных местностях России, на Украине и даже в Югославии.
Сыр был ритуальной едой, употреблявшейся на предсвадебной помолвке и во время свадьбы, а также на других обрядах, связанных с чадородием (например, при «рожаничных трапезах») – упоминания об этом есть в старинных русских текстах. Использовался сыр и во время «сырной недели» – Масленицы, когда тоже было много связанных с молодожёнами обрядов. В Полесье отмечено масленичное девичье гадание о замужестве с использованием сыра41. Обычай «ходить с сыром» является разновидностью действий, которыми в других местностях России завершали свадебный обрядовый цикл. Чаще всего такое бывало на Масленицу. В Нижегородском крае это называли «ходить с отвязьем» (или «отвязываться») и делали не только на Масленицу, но, как и на Вятке, в Петров день42. Примечательно, что такие вот завершающие свадьбу обрядовые действия бывали в Петров день – несмотря даже на то, что непосредственно перед этим был пост, когда свадьбы старались не играть. Это может указывать на древность привязки послесвадебных (и свадебных?) действий к летнему сроку – видимо, еще до установления христианского календаря.
Кстати, паломники, приходившие в XVIII в. в Петров день на Нижний Поток, приносили туда и оставляли там, среди прочего, сыр.
Так что любовно-эротическая сторона петровских молодёжных гуляний представляется неслучайной и весьма архаичной. Все эти игрища середины лета явно восходят к многодневным языческим обрядовым празднествам, приходившимся на пик годовой солнечной активности и вегетации растений. Установившийся как раз в этот сезон Петровский пост нарушил хронологическое и смысловое единение древних обрядовых действ. Однако знаменательным выглядит тот факт, что даже и в позднейшие времена некоторые «игрища», «бесчинства» и «бесовские потехи» проводились не только в заговенье поста (напоминая тем самым Масленицу), но даже во время поста.
Видимо, следует также допускать возможность существования давней традиции справлять свадьбы летом. Выявляемые при анализе девичьих семицко-троицких обрядов элементы женских инициаций хорошо соответствуют такому предположению: после инициации девушки-невесты готовы к браку, и сразу затем, во время летнего солнцеворота они уже могли участвовать в игрищах с парнями – со всеми вытекающими из этого последствиями. А святочные обряды зимнего солнцеворота, которые, очевидно, сохраняют реликты инициаций мужских, открывали период зимних свадеб, когда получали право жениться парни. Зимний мясоед, долгий и не прерываемый, в отличие от лета, постами, не связанный с таким напряжением сил, как летняя страда, естественным образом стал самым популярным временем свадеб. При этом совершенно ясно, что и распространённые осенние сроки, и встречающиеся до сих пор иногда весенние – тоже весьма архаичны. В глубокой древности, разумеется, не могло быть повсеместной и жёсткой приуроченности свадеб к чётко определенному сезону. Можно говорить лишь о большей или меньшей распространённости бракосочетаний в течение того или иного календарного периода. И, во всяком случае, срок летнего солнцеворота допустимо считать одним из них.
В этой связи интересны обычаи празднования Петрова дня, которые были и остаются до нашего времени у веками живущих бок о бок с русскими на Вятке и на Каме удмуртов. У них проводились обрядовые игры, в которых принимали участие, главным образом, девушки и холостые парни. Этот календарный срок был древним временем свадеб. Соответственно, в обрядовых игрищах и в поверьях присутствовал мотив «священного брака». Как пишет В. Е. Владыкин, «цель этого обрядового цикла довольно прозрачна: устраивая самые разные «сюаны» (свадьбы), когда на первое место выступали отношения мужского и женского начал, мотив брака, идея многочисленного потомства, удмурт-земледелец стремился магическим путем воздействовать на умножение плодородия самой земли, отношения людей проецировались на отношения в природе»43. У чувашей и марийцев тоже летом браков справлялось больше, чем в другие сезоны. Характерно, что те русские, которые жили чересполосно с этими народами, к летним свадьбам относились гораздо снисходительнее44. Возможно, отмеченное в Вятском крае обыкновение устраивать свадьбы на Петров день тоже закрепилось под влиянием нерусского населения.
Интересно, что совсем незадолго до Петрова дня, 25 июня, церковь отмечала день Петра и Февронии. На Вятке знали, что свадьбы, сыгранные в этот праздник, будут счастливыми45. Это соответствует широко распространённому в России поверью о том, что 25 июня – день, счастливый для любви. Такое поверье сложилось под воздействием устной легенды и популярной на Руси повести о верной любви муромского князя Петра и его жены Февронии. Но вятский вариант поверья, указывающий не просто на счастливую любовь, а на свадебную пору, вероятно, отражает представление об этом сроке как о времени, подходящем для заключения браков.
Примечания
1. Ниже все даты даются по старому стилю.
2. Даль В. И. Пословицы русского народа. – М., 1993. Т. 3. С. 502–503.
3. Сны, приметы, загадки, поговорки / Сост. И. А. Подюков. – Пермь, 1994. С. 24; Чагин Г. Н. Окружающий мир в традиционном мировоззрении русских крестьян Среднего Урала. – Пермь, 1998. С. 60, ср. с. 117.
4. Черных А. В. Традиционный календарь народов Прикамья в конце XIX – начале XX века: По материалам южных р-нов Перм. обл. – Пермь, 2002. С. 126–127.
5. Иванова А. А., Поздеев В. А. Обряды и обрядовая поэзия Вятского края // Энциклопедия земли Вятской: В 10 т. – Т. 8: Этнография, фольклор / Сост. В. А. Поздеев. – Киров, 1998. С. 307.
6. Бердинских В. А. Россия и русские: (Крестьянская цивилизация в воспоминаниях очевидцев). – Киров, 1994. С. 54.
7. Копылова М. Л. В поисках костяной иглы: Кн. очерков и аутентичных фольклор. текстов из жизни вят. деревни XX в. – Йошкар-Ола, 2001. С. 13, 22, 33, 35, 82, 95, 111.
8. Сорокин П. Чудь Кайского края. – Вятка, 1895. С. 47–49.
9. Вятский фольклор: Народный календарь / Под ред. А. А. Ивановой. – Котельнич, 1995. С. 114; Канева Т. С., Шевченко Е. А. Фольклорная экспедиция в Нагорский район Кировской области (летом 1997 года) // Вестник Сыктывкарского университета. Серия 8: История, филология, философия. – Сыктывкар, 1999. Вып. 3. С. 212. В других местах Вятского края говорили про четыре «поводи» – троицкую, петровскую, прокопьевскую и ильинскую (см.: Трушкова И. Ю. Традиционная культура русского населения Вятского региона в XIX – начала XX веков: (Система жизнеобеспечения). – Киров, 2003. С. 199).
10. Приношу благодарность С. Н. Амосовой и А. С. Путинцевой за эти записанные с их слов сведения.
11. Зеленин Д. К. Кама и Вятка: Путеводитель и этногр. описание Прикам. края. – Юрьев, 1904. С. 19, 49; См. также: С. 69–70.
12. Андриевский А. А. Дела о совершении языческих обрядов и жертвоприношений // Столетие Вятской губернии. 1780–1880: Сб. материалов к истории Вят. края: В 2 т. – Вятка, 1880. Т. 2. С. 540.
13. Щепанская Т. Б. Кризисная сеть: (Традиции духовного освоения пространства) // Русский Север: К проблеме локальных групп / Ред.-сост. Т. А. Бернштам. – СПб., 1995. С. 166–167.
14. Шутова Н. И. Дохристианские культовые памятники в удмуртской религиозной традиции: Опыт комплекс. исслед. – Ижевск, 2001. С. 32, 50, 52, 72–75, 80, 84, 86, 88, 97, 265.
15. Коршунков В. А. Петров день в Вятском крае: Поклонение водным источникам // Традиционная культура. 2001. № 2. С. 90–104; Его же. Обряд на Нижнем Потоке и Великорецкий крестный ход: Почитание водных источников в Вят. крае // VIII Герценовские чтения: Материалы науч. конф. / Науч. ред. В. А. Коршунков. – Киров, 2002. С. 77–83; Его же. Свидетельство А. А. Спицына о вятском обряде на Нижнем Потоке // VII Петряевские чтения: Материалы науч. конф. (27–28 февр. 2003 г.) / Редкол.: Н. П. Гурьянова и др. – Киров, 2003. С. 63–67.
16. Вятский фольклор: Народный календарь. С. 114.
17. Осокин С. М. Народный быт в Северо-Восточной России: Зап. о Малмыж. уезде (в Вят. губернии) // Современник. 1856. Т. 60. С. 7.
18. Шейн П. В. Обряд похорон мух и других насекомых // Изв. Имп. о-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии при Моск. ун-те. – М., 1877. Т. 28. С. 20. (Тр. этногр. отд. Кн. 4).
19. Сахаров И. П. Сказания русского народа: Нар. дневник. Праздники и обычаи. – СПб., 1885. С. 118.
20. Терещенко А. В. Быт русского народа. – М., 1999. Ч. 4/5. С. 305.
21. Зеленин Д. К. К вопросу о ходе древнейшей русской колонизации в Вятский край // Зеленин Д. К. Избранные труды: Ст. по духов. культуре. 1901–1913. – М., 1994. С. 151–163.
22. Чагин Г. Н. Указ. соч. С. 111–115; Черных А. В. Указ. соч. С. 120–121.
23. Зеленин Д. К. Избранные труды: Очерки рус. мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки. – М., 1995. С. 245–246; Бердинских В. А. Указ. соч. С. 61–62, 64, 79; Канева Т. С., Шевченко Е. А. Указ. соч. С. 212.
24. Копылова М. Л. Указ. соч. С. 102.
25. Бернштам Т. А. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье в XIX – начале XX в. // Русский народный свадебный обряд: Исслед. и материалы / Под ред. К. В. Чистова, Т. А. Бернштам. – Л., 1978. С. 55–56.
26. Её же. Мяч в русском фольклоре и обрядовых играх // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов: Сб. науч. тр. / Под ред. Б. Н. Путилова. – Л., 1984. С. 167–168.
27. Зеленин Д. К. Избранные труды: Очерки рус. мифологии. С. 271.
28. Терещенко А. В. Быт русского народа. – М., 1999. Ч. 6/7. С. 81.
29. У восточных славян, кроме слова «играет», по отношению к солнцу использовались и другие термины: «купается», «гуляет», «колыхается», «колыбается», «кувыркается», «скачет», «прыгает», «пляшет», «мечется», «радуется», «ликуется» и т. д. Интересно, что для обозначения реально существующего оптико-физического явления, состоящего, главным образом, в некотором изменении цвета, оказались подобраны именно такие слова, которые характеризуют праздничное поведение молодежи на весенне-летних гуляниях.
30. Сведения записаны от супругов В. А. Шахарбеева и А. А. Шахарбеевой (оба – 1905 г. р.). Род Шахарбеевых, как и других коренных жителей села, прибыл в эти места из центральной России в 1771 г. Благодарю вятского этнографа, краеведа и журналиста В. К. Семибратова, который был участником той экспедиции, за возможность пользоваться этими материалами, сохранившимися в его личном архиве. См. также: Семибратов В. К. Этнографы на омутнинской земле // Семибратов В. К. Трифонова обитель: Заметки краеведа. – Киров-на-Вятке, 1999. С. 66.
31. Поздеев В. А. Свадебный обряд и его поэзия // Энциклопедия земли Вятской: В 10 т. – Т. 8: Этнография, фольклор / Сост. В. А. Поздеев. – Киров, 1998. С. 314.
32. См., напр.: Новые поступления в фольклорный архив кафедры русской литературы ГГУ. 1977–1982 гг.: Свадебный обряд / Сост. К. Е. Корепова, Т. И. Белоус. Ч. 1. – Горький, 1983. С. 10; Ч. 3. 1984. С. 130, 133, 139–140.
33. Востриков О. В. Традиционная культура Урала: Опыт этноидеогр. слов. рус. говоров Свердлов. обл. – Екатеринбург, 2000. Вып. 2: Народная свадьба. С. 10.
34. Свадебные ритуалы в Нейском районе Костромской области // Живая старина. 1999. № 3. С. 36.
35. Толстая С. М. Полесский народный календарь. Материалы к этнодиалектному словарю: К–П // Славянский и балканский фольклор: Духов. культура Полесья на общеславянском фоне / Отв. ред. Н. И. Толстой. – М., 1986. С. 219.
36. Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. – М., 1994. Т. 1. С. 445–446.
37. Сумцов Н. Ф. О свадебных обрядах, преимущественно русских // Сумцов Н. Ф. Символика славянских обрядов: Избр. тр. – М., 1996. С. 9–10, 82–86; Гура А. В. Брак // Славянские древности: Этнолингвист. слов. / Под ред. Н. И. Толстого. – М., 1995. Т. 1. С. 244–245; Козаченко А. И. К истории великорусского свадебного обряда // Сов. этнография. 1957. № 1. С. 59.
38. Болонев Ф. Ф. Народный календарь семейских Забайкалья (вторая половина XIX – начало XX в.). – Новосибирск, 1978. С. 87.
39. Вятский фольклор: Народный календарь. С. 114; Иванова А. А., Поздеев В. А. Указ. соч. С. 307.
40. Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. – 2-е изд., доп. / Подгот. А. П. Евгеньева, Б. Н. Путилов. – М., 1977. С. 216.
41. Козаченко А. И. Указ. соч. С. 67; Гура А. В. Из северно-русской свадебной терминологии: (Хлеб и пряники – словарь) // Славянское и балканское языкознание: Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста / Сост., отв. ред. Т. М. Судник, Т. В. Цивьян. – М., 1977. С. 137, 147; Пушкарева Н. Л. Женщины Древней Руси. – М., 1989. С. 72, 94; Зорин Н. В. Русский свадебный ритуал. – М., 2001. С. 18; Агапкина Т. А. Очерки весенней обрядности Полесья // Славянский и балканский фольклор: Этнолингвист. изучение Полесья / Отв. ред. Н. И. Толстой. – М., 1995. С. 35.
42. Лодыгин К. В. Обряды, связанные с молодоженами, в нижегородском масленичном комплексе // Живая старина. 1998. № 2. С. 4.
43. Владыкин В. Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. – Ижевск, 1994. С. 103; См. также: С. 192–193, 243–244.
44. Зорин Н. В. Указ. соч. С. 36–37.
45. Вятский фольклор: Народный календарь. С. 114.
