Главная > Выпуск №4 > Прощальный привет [Н. Е. Петряевой]

Прощальный привет [Н. Е. Петряевой]

О. Г. Ласунский

Не мною подмечено: по женской линии крайне редко передаются библиофильские гены отцов. В этом плане Евгению Дмитриевичу Петряеву более чем повезло. Я не уверен, что он специально воспитывал в дочери книжные наклонности. По моим наблюдениям (впрочем, отнюдь не бесспорным), глава семейства не слишком посвящал супругу Александру Николаевну и Наташу в свои творческие и общественные дела. Во всяком случае, когда я однажды приехал в гости к Евгению Дмитриевичу (накануне какого-то юбилея книголюбительского клуба), то с Наташей я в домашней обстановке так и не столкнулся. Да и в своих письмах (а эпистолярный «роман» между нами длился много лет) Евгений Дмитриевич почти не касался личных вопросов. Мои отношения с Натальей Евгеньевной начали завязываться только после смерти Е. Д. Петряева и всегда оставались по-настоящему дружескими.

Думаю, уважение к печатному слову и его поклонникам появилось у Натальи Евгеньевны само собой и развивалось исподволь – как результат влияния бытовой и нравственной атмосферы, сложившейся в семье. Сам интерьер папиного кабинета с полками до потолка, с рядами разномастных переплетных корешков, с огромным письменным столом, на котором лежали какие-то забавные вещицы, вызывал в девочке состояние внутреннего восторга. Особое любопытство разжигали экземпляры изданий, таинственно упрятанные от солнечных лучей в бумажные обертки или картонные футляры. О том, что находилось в недрах стола, можно было лишь строить предположения. Вырастая среди книг, слушая бесконечные о них разговоры старших, Наташа постепенно накапливала в себе пиетет перед всем, что имело касательство к области типографской продукции.

После кончины Евгения Дмитриевича дочь, морально подготовленная к своему предназначению, тотчас засветила погасшую свечу. В Наташе – нет, уже в Наталье Евгеньевне – вдруг обнаружился талант общения с отцовскими соратниками, даже с теми из них, кто обретался вдалеке от берегов Вятки. Е. Д. Петряев любил и умел вести переписку с товарищами по краеведческой и библиофильской стезе. У меня, в частности, сохранился большой массив его писем, каждое из которых интересно по своему содержанию. Наталья Евгеньевна, разумеется, сильно сбавила эпистолярные обороты, но главное состояло в том, что почтовые ниточки, соединявшие петряевский Киров-град с Москвой, Петербургом, со многими российскими регионами, уцелели, не порвались. Хорошо знаю, как ждал писем от Наташи Яков Борисович Рабинович, один из вожаков питерской библиофильской братии; он относился к ней почти с родительской лаской.

Или взять, к примеру, Александра Владимировича Ратнера, редакционного сотрудника журнала «Советская библиография» (позднее – просто «Библиография»). Евгений Дмитриевич отличал среди прочих этого молодого и даровитого историка, хорошо себя зарекомендовавшего в жанре книговедческой и библиофильской разведки. Припоминаю, как во время одного из республиканских книголюбительских съездов к нам в гостиничный номер пришел А. В. Ратнер. Я был свидетелем того, как он с Евгением Дмитриевичем увлеченно беседовал о неких полузабытых вятских персонах (с этой встречи и у меня с А. В. Ратнером возникла взаимная симпатия). Наталье Евгеньевне, судя по всему, удалось сберечь с москвичом доброжелательные отношения после ухода отца из жизни. Более того, после неожиданно ранней смерти А. В. Ратнера в расцвете лет (1991) она явилась инициатором и исполнителем дерзкого проекта – по существу «самиздатовского» выпуска дневников и писем А. В. Ратнера, а также воспоминаний о нем (Вятка, 1993). Тиснутый на ротаторе том имел тираж всего 18 экземпляров – практически это было издание на правах рукописи. Полагаю, Евгений Дмитриевич гордился бы поступком дочери... Наталья Евгеньевна презентовала мне один из этих экземпляров в дни, когда проходили четвертые Петряевские чтения (февраль 1995 г.).

Вообще от Н. Е. Петряевой у меня осталось, помимо немалого количества её эпистол, несколько примечательных подношений из состава отцовской коллекции – в память о папе. Особенно дорожу оригинально выполненной папкой, куда вложены сброшюрованные, но не сшитые листы так и не вышедших тогда мемуаров В. Я. Адарюкова «В мире книг и гравюр» (М., 1926). Об этом уникальном экземпляре я подробно поведал в своих «собирательских записках» «По закону парности» (Воронеж; Киев, 2000).

У Евгения Дмитриевича была прекрасно подобранная библиотека, какую трудно составить в условиях провинциального бытия. Он уже и сам начал передавать в Герценку некоторые книги, прежде всего снабжённые дарственными надписями авторов. Наталья Евгеньевна продолжила эту работу, хотя, кажется, и не успела её завершить. На последних Петряевских чтениях нам продемонстрировали выставку редких изданий из числа тех, что перешли из квартиры в доме на ул. К. Маркса в фонды Кировской областной научной библиотеки им. А. И. Герцена. Для меня это было общение со старыми друзьями: почти все раритеты мне раньше показывал сам владелец. Наталья Евгеньевна отлично понимала ценность отцовского книжного собрания и старалась позаботиться о его дальнейшей судьбе...

У Натальи Евгеньевны было доброе, открытое настежь сердце – достоинство, как ни странно, нечасто встречаемое в повседневной действительности. Мне рассказывали, каким она являлась чудесным доктором, с какой чуткостью относилась к пациентам, сколько душевного тепла отдавала жаждущим исцеления. Гастроэнтеролог по специальности, Н. Е. Петряева обладала большим профессиональным опытом, который дается только практикующему врачу. Даже вашему покорному слуге не раз доводилось пользоваться её медицинскими советами.

Но, конечно, самая важная заслуга Н. Е. Петряевой – её созидательное участие в работе книголюбительского клуба, учреждённого отцом. Причем, мне как человеку иногороднему, находящемуся на большом расстоянии от лесных вятских мест, эта заслуга видится, быть может, более отчётливей, нежели одноземцам. Созданное Е. Д. Петряевым вольное содружество книжников было в своё время одним из ранних объединений подобного типа в стране. Не дать потухнуть этому огоньку – такая задача и стояла перед дочерью: она знала, что библиофильские организации, существующие вдали от столичных центров культуры, после смерти основателя и руководителя обычно разваливаются, самораспускаются. Скромная по природе, порядочная по натуре, Наталья Евгеньевна вовсе не претендовала на роль лидера. Однако стремление не дать погибнуть отцовскому детищу подвигло её на решительные шаги: она явилась как бы приводным ремнём, запускающим в действие весь сложный механизм клубной машины. По праву прямого наследования Наталья Евгеньевна стала продолжательницей отцовской инициативы, идейным и нравственным шефом клуба, носящего имя её родителя. Мне, естественно, неизвестны детали её конкретной деятельности на этом поприще, но по намекам, разбросанным в её письмах, и по разговорам с нею и другими кировчанами представляю, как была велика и значительна доля её присутствия в делах «Вятских книголюбов».

11.jpg

Н. Е. Петряева ведёт заседание клуба «Вятские книголюбы»

А с какой самозабвенностью Наталья Евгеньевна растрачивала себя на подготовку и проведение Петряевских чтений, превратившихся в своеобразный форум сторонников «краевого книговедения»! Без энергии и напора этой женщины чтения, наверное, вряд ли могли бы состояться. По крайней мере, сама её фамилия служила для регионологов и библиофилов гарантией того, что визит в Киров не будет напрасным.

Мне всегда приятно вспоминать свои зимние поездки на Петряевские чтения, и образ северного города с лохматыми шапками снега на крышах зданий для меня неразрывен с обликом милой, радушной хозяйки чтений, неизменно радовавшей своих гостей каким-нибудь сюрпризом. Атмосфера этих конференций была такова, что на призыв вятчан охотно откликались докладчики из разных уголков России. Каждому из них Наталья Евгеньевна неназойливо уделяла внимание, и невозможно было понять, кто больше друг другу благодарен.

Как-то раз Наталья Евгеньевна привезла меня на кладбище. Мы с трудом пробрались через сугробы к надгробному камню с портретом Е. Д. Петряева. Она угадала моё заветное желание – побыть у могилы дорогого мне человека, моего неформального наставника, поклониться его светлой памяти. А теперь вот и сама дочь улеглась в землю рядом с отцом, и уже Александр Львович Рашковский – спасибо ему за всё! – доставил меня к месту, где упокоилась так рано покинувшая нас Наталья Евгеньевна. К чувству скорби и грусти невольно примешивалось осознание того, что она успела внести неоценимый вклад в содержимое «вятского книжного сундука». Наталья Евгеньевна стала заложницей (в хорошем смысле!) своей фамилии: быть Петряевой – значило для неё обитать в мире высокой духовности, значило отдавать весь жар своего сердца книжникам.