Советская эпоха в дневниках и тюремных письмах вятского правозащитника Бориса Талантова

В. А. Коршунков

Талантов Б. В. Дневники 1943–1945, 1947 гг. Тюремная переписка 1969–1970 гг. [Текст] / подгот. текста, сост., предисл., вступ. статьи к разделам, коммент. Е. С. Останина. – Киров : ООО «Издательство Радуга-ПРЕСС», 2015. – 360 с.

Немаленький том, хорошо изданный, в стильном чёрном переплёте. На лицевой стороне – портрет пожилого человека в картузе. Это Борис Владимирович Талантов. На оборотной – меньшая по размеру фотография с улыбающимся Евгением Серафимовичем Останиным, чьими стараниями и была выпущена эта книга.

Б. В. Талантов (1903–1971) – живший в Вятке преподаватель математики, человек религиозный, который в хрущёвские времена стал бороться за права верующих. Умер он в советской тюрьме. Русская Православная Церковь за рубежом канонизировала его в сонме святых исповедников и новомучеников. На с. 336 приведена прорисовка самодеятельной иконы, на которой изображена согбенная фигурка Талантова с нимбом вокруг того самого картуза, а рядом – вятский Серафимовский собор и косогор с часовней в Великорецком.

Е. С. Останин – известный на Вятке историк, кандидат наук. Он более десяти лет собирал, изучал, публиковал наследие Талантова. И вот, наконец, этот том.

Действительно, Останин сделал много, и недаром на обороте его портрет. В начале помещена статья «Слово и дело Бориса Талантова (биографический очерк)». В книге два раздела: «Дневники» и «Тюремная переписка». Каждому тоже предпосланы статьи составителя. Он смог найти многочисленные иллюстрации, в том числе фотографии из личных собраний. А ещё были подготовлены комментарии, растолковывающие имена, события, аббревиатуры, поясняющие использованные Талантовым просторечные и диалектные слова. В некоторых комментариях приведены выдержки из архивных документов, фигурирует даже отсылка к автореферату лингвистической диссертации. Много ссылок на личный архив Останина, и это тоже показательно.

Книга не могла быть создана и без участия Глеба Борисовича Талантова – сына Б. В. Талантова. Это он предоставил исследователю дневники и письма отца. Сохранились иные личные документы Б. В. Талантова. Так что, будем надеяться, эта книга – только первая в серии и последует продолжение.

Видимо, из-за того, что в распоряжении историка оказались разрозненные части архива Талантова, два раздела этой книги столь различны.

В первом – дневниковые записи 1940-х гг., да и то не подряд и не целиком. Дневники за 1943 и 1947 гг. были доступны Останину в полном виде, и, уже готовя их к публикации, он несколько сократил те записи, которые касались рутинных дел и забот. А вот дневники за 1944–1945 гг. Останин читал не полностью. Выписки из них сделал сам Г. Б. Талантов, он и предоставил их историку. Жаль, что так получилось, ведь всё же лучше, когда и выборка, и сокращения делаются согласно единому замыслу.

Этот первый раздел показывает Талантова человеком умным, расчётливым, прагматичным. Он беспрестанно подсчитывает деньги, ведёт учёт семейному имуществу, фиксирует цены, замечает памятные дни. Изредка встречаются упоминания о том, что он перечитывал Библию и размышлял над нею, поверяя евангельскими нормами окружавшую его страшноватую и убогую жизнь. Но всё же это записи не диссидента и не борца. Таких людей, сумевших получить образование, оставшихся верными своей, воспитанной сызмальства религиозности, кое-как нашедших свой уголок в расхристанной стране, было в разгар советского террора немало. Правда, некоторые отрывки и из такого дневника (описания творившегося вокруг, собственные размышления) могли бы стать серьёзной уликой при аресте. Для нас же сейчас самое важное в этих дневниках – лаконичная и выразительная фиксация окружавшей человека обстановки. Тыловой быт во время войны, жизнь в Яранске, куда эвакуировали пединститут, в котором преподавал Талантов, тяжкий труд на полях и огородах, чудовищная бесхозяйственность, разнообразные вести и слухи, болезни и голод. Страшный голод уже после войны, затем отмена карточной системы, когда стало можно поесть хлеба вдоволь. Болезни, семейные неурядицы, огромная преподавательская нагрузка, тщательный подсчёт копеек, попытки продать хоть что-нибудь, чтоб дотянуть до получки, опять болезни. Собственно, Останин и сам уже заметил и выписал в предпосланной дневникам статье некоторые особенно интересные отрывки (с. 25–34).

Историк так резюмирует свои впечатления от дневника 1947-го г.: «Если попытаться выразить одним словом доминирующее настроение, которое одолевало Талантова в послевоенном 1947-м году, то, судя по его дневнику, слово это будет – страх. Страх неотступный и многоликий: что завтра нечего будет поставить на стол, чтобы накормить семью из семи человек; что могут дать семь лет лагерей за неосторожное высказывание на научной конференции; что международная обстановка неумолимо обостряется и вот-вот выльется в новую войну; что от дистрофии и перегрузки на работе можно упасть в обморок или умереть прямо в учебной аудитории; что ссоры из-за недостаточных порций питания разрушат мир в семье; что детям с их беспечным отношением к труду и своим вещам не выжить в обстановке тотального дефицита и сурового безденежья… Через семь десятилетий благодаря точным и педантичным записям дневника постепенно проступает истинный образ той эпохи без пропагандистского макияжа. <…> И главные черты этого образа – народная нищета, бесправие и вопиющее социальное неравенство» (с. 34).

Второй раздел – это уже совсем иное время, да и человек он другой, в изменившихся обстоятельствах. Он, хоть и старался не особенно привлекать к себе внимание, уже стал известен в стране и за рубежом как защитник прав верующих. При Хрущёве и Брежневе можно было хотя бы пытаться поднять голос, скажем, против разрушения храмов, апеллируя к советским же законам. Власти опасались своими антицерковными действиями провоцировать открытый протест, да и мнение зарубежной общественности принимали в расчёт. И всё-таки Талантова в 1969 г. приговорили к двум годам лагерей. Опубликованные письма за этот период – самые разные. Тут написанное и самим Талантовым, и обращённое к нему, и даже связанная с Талантовым переписка третьих лиц. Это письма, адресованные и членам семьи, и единомышленникам – А. Э. Левитину-Краснову, Н. Н. Каменских. Приведена также надзорная жалоба Талантова в президиум Верховного суда РСФСР. В общем, во втором разделе имеются и сугубо личные документы, и те, что имеют общественное значение.

О борьбе Талантова за права верующих в годы хрущёвских гонений на Церковь свидетельствуют, кроме материалов второго раздела, некоторые подготовленные им жалобы и заявления в различные властные инстанции за 1962–1964 гг. Почему-то они собраны в приложение к первому разделу книги, а именно к дневникам военного времени (с. 128–137). Вероятно, эта тематическая и хронологическая странность перевешивается географическим фактором: военные годы Талантов провёл в Яранске, вот и опубликованные документы 1960-х гг. относятся к Яранскому району. Кстати, Яранская и Лузская епархия обеспечила финансирование части тиража.

Итак, это ценная книга, которая может быть полезна историкам, интересующимся советской повседневностью и общественными движениями в СССР. Безусловно, она нужна для понимания того, чем были православная вера и Церковь для русских людей середины XX в. А если так, то книга, изданная в Вятке и всем своим содержанием связанная с Вяткой, на деле имеет общероссийское значение.