Версия для слабовидящихМосты на вятских дорогах в XIX – начале XX века
В. А. Коршунков
«Теперь у нас дороги плохи…», – сетовал А. С. Пушкин в романе «Евгений Онегин». И сразу вслед за тем у него – про «забытые» мосты1.
Мосты по дорогам через речки, овраги и болотистые низины являлись сущим проклятием прежней российской жизни. Дороги вообще бывали дурными, а уж мосты на них – самыми уязвимыми местами. Они вечно находились в неказистом состоянии, и чинить их было наказанием. Проезжали по ним с опаской, а то и на всякий случай объезжали (зимой такое нетрудно, а в тёплое время могли и вброд).
Правда, слово «мост» в старину имело более широкое значение, чем теперь. Так называли не только дорожное сооружение на опорах, но и всякую вообще специально устроенную, приподнятую над поверхностью вымостку – деревянный настил в избе, гать через болото и т. д. По толкованию В. И. Даля, это «помост, стилка, стлань, накат, всякого рода сплошная настилка из досок, брёвен, брусьев для езды и для ходьбы…»2 В Древней Руси «мостниками» назывались мастера по постройке не только мостов, но и мостовых (а также должностные лица, которые могли получать доход от тех общественно значимых дел, что были им поручены), и о них упоминалось в «Русской Правде». А в середине XIX в. русские жители Уржумского уезда Вятской губернии «мостом» именовали крыльцо и сени3. Старое, более широкое по смыслу значение сохранилось в словах «мостовая», «помост».
Н. Н. Блинов, окончив Вятскую духовную семинарию в 1861 г., стал священником в с. Карсовай Глазовского уезда. На склоне своих лет он вспоминал, как ему, ещё плохо державшемуся в седле, довелось ехать в одну из деревень к тяжелобольному крестьянину. Дорога была очень плохая. Ему помнились и «мосты по болотам – только жерди, едва обтёсанные…»4 Слово «мост» Блинов использовал именно в таком значении – гать по болотистой местности.
В Государственном архиве Кировской области сохранились документы о производстве дорожных работ в Яранском уезде Вятской губернии в 1815 г. Тогда уездный землемер И. Карельский отдавал распоряжения устраивать на том или ином участке тракта «фашинный мост», обычно через место «слабое» или «низкое». И это, конечно же, означало просто настил из древесных ветвей. Более солидные сооружения обозначались в этих документах иначе. Можно было «чрез ложок сделать мост гатевой с трубою…» (труба под ним – для протока воды) или даже «чрез овраг сделать мост на столбах…»5 Карельский занимал ту же должность Яранского уездного землемера и в 1824 г., когда ожидалось посещение губернии Александром I. В составленных Карельским замечаниях и донесениях о состоянии тракта из Вятки в Вологду упоминалось об уже имевшихся фашинных мостах: таких, на которых были «большие выбоины», и таких, где «перилы у оных нехорошие» (а то и вовсе нет перил). Говорилось там также о мостах в современном смысле слова, а ещё – о наплавном мосту через озеро. «Мостами» Карельский называл и причалы для речного плота-парома через р. Молому у с. Куринского6. Так же выражался и котельничский земский исправник, который писал губернатору, что он «за лучшее признал» выстроить через Молому у с. Куринского «мост, который до половины реки со здешнего берега на 32 саженях…»7 Этот «мост» не пересекал всю реку, а, вдаваясь в неё, служил причалом.
Летом 1916 г. в газете «Вятская речь» появилась корреспонденция из Орловского уезда Вятской губернии, подписанная «Ленин». В ней шла речь о дурном состоянии тамошних путей сообщения. Дело в том, что земство тогда решило не взимать с населения в обязательном порядке сборы на содержание дорог, и поправку дорог предоставили самим жителям той или иной местности. Некоторые селения этим и вправду занялись, но совсем немногие. От такого положения дел, по суждению автора, страдали рядовые крестьяне-труженики – те, кто изо дня в день ездил с тяжёлыми возами, зарабатывая себе насущный хлеб. Так вот, этот, болевший за народ Ленин начинал свою заметку с известных строк Пушкина о гниющих забытых мостах (впрочем, перевирая слова). Да и сетовал он более всего на то, что мосты почти вовсе перестали чинить и строить8.
А в декабре 1919 г. Вятский губисполком, отмечая, что «дороги губернии пришли в самое невозможное состояние» и что «перевозка грузов по ним прямо немыслима», специально указывал: «Особенно никуда не годно состояние мостов…»9
Впрочем, за несколько десятилетий до того, в 1840-х гг., по свидетельству польского литератора Генрика (Хенрыка) Каменьского (1812–1865), сосланного в Вятку, мостов по вятским дорогам стояло множество, и они, в общем-то, были неплохи. Правда, путники всё равно старались их объезжать. Осенью 1846 г., по пути в ссылку, Каменьский переправился через Волгу в районе г. Козьмодемьянска, и ямщик повёз его по волжскому левобережью в глубь Вятской губернии. В письме на родину из Яранска Каменьский делился впечатлениями: на левом берегу – пустынно, малолюдно, кругом леса. «Прямо посреди леса проложена дорога невероятной ширины, но не видно, чтобы кто-то следил за её состоянием. Пни, корни, повсюду выбоины, почти на каждом шагу такой же песок, как у нас кое-где на Подлясье. А вот мостов тьма-тьмущая: большей частью они строятся или вовсе безо всякой надобности, или в 10 и даже 20 раз длиннее, чем надо. Но строят все эти мосты чрезвычайно старательно и единообразно, перила под одну мерку, на стыках крепление железными болтами и т. д. По всему видно, что строят их или по правительственной разнарядке, или на казённый счёт (не было времени – скорее случая – расспросить об этом). При первой возможности мы большинство их объезжали. Под 2/3 мостов почва абсолютно сухая и даже капельки воды нигде не видно; кажется, что во время дождей там могут возникнуть лужи, но на этот случай вполне хватило бы самых простых мостиков и насыпей. Короткие мосты – и те не менее 100 шагов, а некоторые – намного длиннее. Ямщик говорил (и я думаю, что это правда), что один из них имеет полторы версты в длину»10.
Вообще же, по впечатлениям Каменьского, дороги на этой стороне Волги очень плохие, хотя, вроде бы, и обустроенные. Из Царёвосанчурска он писал: «Фашины, булыжник, жерди и т. д., которыми во многих местах вымощена дорога, очень досаждают мне со вчерашнего дня»; «Дорога на последних станциях совсем испортилась, а завтра, говорят, ещё хуже будет». И действительно, уже в Вятке, добравшись до назначенного места, он сообщал: «Дорога невыразимо плохая…»11
Вятский преподаватель и журналист И. Н. Савинов в «Заметках о Вятском крае», через десять с лишним лет после Каменьского, описывая особенности этой земли, начинал так: «Едва вы только въехали в Вятскую губернию…» – и тут же делал примечание: «От Козьмодемьянска, когда ещё тут существовали мосты и дорога»12. Значит, в его-то годы ни дороги, ни мостов, вроде, как и не было…
Если же при Каменьском хотя бы мосты на дороге в Вятку были в изобилии и находились в сносном состоянии, то это, очевидно, объясняется усиленными дорожными работами в предыдущее время. Как было сказано, работы по Московскому тракту велись, например, в 1815 г. И летом 1824 г., когда ожидался проезд через губернию императора Александра I, тракт, разумеется, тоже чинили и благоустраивали. Причём начали эту бурную деятельность ещё до того, как 6 августа было, наконец, получено официальное предписание из Министерства внутренних дел. В нём говорилось, что следует употребить «должные средства к исправлению дорог, гатей, мостов по тракту Его Величества»13. Вот в каком состоянии находились мосты на участке от станции Пронинской до границы с Вологодской губернией, по сведениям, сообщённым вятскому губернатору П. М. Добринскому уездным землемером И. Карельским: «Дорога обработана хорошо, на 1-й версте у самой станции перилы у трубы изломаны, у другого моста сделаны очень худо и из тонкого леса; на 2-й версте низенькой на брёвнах мост, так же худо устроен, мостовины из тонкого лесу не прикреплены, отчего при проезде чрез оной из мест несколько выпрыгивают; перилы тонкие и с левой стороны – не доделаны, что самое и у последующих двух мостов и у проточной трубы; а в начале 6 версты у моста на столбах чрез речку Кустовской Матюг перил с правой стороны одно звено положено, как в начале, так и в конце, то же и у последнего моста только уже на обеих сторонах с каждой по 6 звеньев»14. Тогда же инспектор Ижевского завода доносил губернатору, что ведущая туда дорога «примерно расстроена». И главное: «При самом въезде в завод к исправлению маловажного мостика хотя и было приступлено, но он остался без усовершенствования и брошен. Пред сим мостиком от болотистого места дорога в таком затруднительном положении, что проехать почти невозможно, а исправить её не завлекало большого времени, поелику надлежало только набросать фашиннику и засыпать – песком»15.
Особая история в то лето 1824-го г. завязалась вокруг водяной мукомольной мельницы, принадлежавшей Спасскому Орловскому монастырю. Она находилась на 18-й версте, если ехать по тракту от уездного города Орлова на запад, в сторону Вологодской губернии. По мельничной плотине можно было пересечь речку, вот тракт прямо так, через мельницу, и пролегал. Место это было для движения больших экипажей неудобное: приходилось протискиваться возле самого мельничного амбара, под одной с ним крышей, проезд там был узок, неудобен и даже опасен. Орловский земский исправник доносил губернатору, что игумен Спасского монастыря Серапион сперва, вроде бы, согласился построить там настоящий дорожный мост, но после отказался от своего обещания. Да и землемер Карельский обращал внимание на это место по тракту. В общем, переезд в том месте чуть подправили16.
Так или иначе, но дороги тогда поспешно латали, мостики на них ремонтировали. Правда, губернатору это рвение не очень-то помогло. Известно, что по итогам мимолётного, пришедшегося на октябрь 1824 г., монаршего визита, в Вятскую губернию наслали сенаторскую ревизию, и Добринский был отстранён от должности.
Преподаватель уездного училища И. Е. Глушков, составивший опубликованное впервые в 1862 г. описание уездного города Котельнича, приводил выразительные сведения о мосте, что находился на выезде из города: «Через поперечный овраг в улице, которая называется первою от набережной или Московскою, построен большой деревянный проезжий мост. Он давно уже пришёл в ветхость и ныне с каждым днём можно ожидать, что он обрушится. Так как этот мост лежит на пути почтового сообщения, то он и должен строиться не на городские деньги, а на казённые. Переписка о постройке его начата, по крайней мере, лет восемь тому назад, если ещё не более, а всё ещё не кончена к несчастью нашего бедного города. В последние годы мост почти постоянно заперт для проезжающих и доступен только для одних проходящих. Объезд его возможен только в одном месте, именно: ниже моста через самое устье речки Балакиревицы, где берега оврага сближаются и почти сравниваются с дном его. Здесь наведен небольшой мостик, который каждую весну, перед вскрытием реки Вятки, разбирается, и тогда опять предоставляется полная свобода ездить по большому мосту, несмотря на его ветхость. <…> Кроме весны, в другое время года мост отпирают только для проезда какой-нибудь важной особы, так как объезд большого моста очень неудобен»17.
Особенно опасными могли быть ветхие мосты зимой, когда подгнившие и провалившиеся брёвна, плахи, доски заносило снегом. В декабре 1858 г., по сообщению вятской газеты, «один [человек] упал под мост и, от полученного ушиба, вскоре умер…»18
А ещё мост, как и дорога, – весьма значимое, мифологизированное фольклорное понятие. Дорожный мост через речку – он там, где понижение с водой, а дорога сужается, где шаткий настил, и путники волей-неволей притормаживают. На таком мосту, который трудно было миновать прохожему и проезжему, – там-то и случались разнообразные встречи и в реальной жизни, и в фольклорно-мифологических повествованиях. В народных представлениях мост считался мифологически опасным местом, символизируя переход в иное, потустороннее пространство19. Как былинно-сказочного героя, так и простого человека могли встретить на мосту разбойники, чудища да змеи-горынычи, всевозможные черти, привидения и ходячие покойники.
В 2010 г. мне удалось записать от жителя г. Кирова И. В. Смольняка (1977 г. р.) быличку о такой встрече на мосту. Ему о себе рассказывал знакомый, человек пожилой уже, уроженец Тужинского района Кировской области. Когда он был молодым и жил в родных местах, то однажды поздно вечером возвращался домой с танцев. Был он несколько подвыпившим. Надо было перейти мост. Как раз на мосту он и повстречал незнакомца, попросившего у него огоньку. Парень поднёс огонёк к его лицу и обомлел – вместо носа у того был пятачок! Он тогда бежал, себя не помня.
В народной традиции удмуртов, как и у других народов, мост представлялся мифологически опасным местом. Т. Г. Миннияхметова, изучавшая «пограничные локусы» в традиционных представлениях удмуртов, писала об этом так: «Мост через реку, болотистые места, логи также считается границей между освоенным и чужим пространством. Как правило, на мосту нельзя задерживаться, его следует переходить, произнося заклинания, при этом кидая в воду куски хлеба или деньги; при отсутствии необходимых предметов бросают что под руку попадётся: солому, сучки – чтобы человека не преследовали и не схватили духи кутись» (курсив автора. – В. К.)20. Очевидно, что у удмуртов основная опасность моста связана с тем, что во время движения по нему человек находился над водой. А природная вода – река, ручей, озерцо, болото – была местопребыванием персонифицированных вредоносных «хозяев», либо же она сама могла «схватить» человека, напустить болезнь. Мифологический персонаж «кутысь» или «кутись» (буквально – тот, кто хватает, держит) обитал в родниках, при истоках речек, ручьёв и мог насылать на людей болезни – преимущественно коросту, накожные язвы. Чтобы избавиться от коросты, приходили к родникам и бросали туда крупу, яйца, блины, монеты, соль, а иногда и домашнюю птицу со связанными ногами, предлагая ему эти кушанья, чтобы он людей не трогал. И уходили, не оглядываясь21.
…В рассказе В. Г. Короленко «В облачный день» (1896) разморённый жарой пассажир, трясясь по тракту в ямщицкой повозке, лениво, в истомной полудрёме, глядит перед собой:
«Полотно заросло травой, пыльная узкая лента как-то осторожно жмётся то к одной стороне, то к другой; видно, что весной здесь езда самая горькая… И в уме Семёна Афанасьевича возникает вдруг четверостишие старого “земского поэта”:
Земство, с нас налоги
Ты дерёшь безбожно;
Почини ж дороги:
Ездить невозможно…
Он долго повторяет стихи под стук колёс и потряхивание тарантаса. К этому времени тарантас тихонько спускается в дол и стучит по мосту, а мысль седока так же тихо переползает дальше.
“Мост новый, вообще мосты, кажется, стали лучше, а всё-таки! Земство, земство! Кричали, горячились. Между тем что же из этого вышло?.. Мосты лучше, и только. Нельзя же в самом деле, всё одни мосты да мосты! Нужно же что-нибудь живое. <…>”»22
Обычное ворчание российского интеллигента… Но ведь если за несколько десятилетий хотя бы дорожные мосты «кажется, стали лучше» – и то хорошо!
В общем, мосты в старой России являлись ключевыми точками дорожной повседневности – и в прямом, и в переносном смысле. Причём это были опасные, коварные, тревожные места.
Сами-то дороги у нас с тех пор если улучшились, то ненамного. А вот дорожные мосты в последние десятилетия, вроде бы, не рушатся, кони-люди и повозки с них не валятся, змеи-горынычи да идолища поганые нас на них не поджидают, разбойники из-под них не выскакивают. Какой-никакой, а повод для оптимизма…
Примечания
1 Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 17 т. М., 1995. Т. 6 : Евгений Онегин. С. 153.
2 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1956. Т. 2. С. 349.
3 Савинов Ив. Очерк общественной жизни в Уржумском уезде между жителями // ВГВ. 1857. № 34 (Отд. 2, ч. неофиц.). С. 225.
4 Блинов Н. Н. Дань своему времени // Урал. 1981. № 2. С. 178–179.
5 ГАКО. Ф. 582. Оп. 1. Д. 65. Л. 76, 76 об.
6 ГАКО. Ф. 582. Оп. 47. Д. 17. Л. 174–177 об.
7 Там же. Л. 215 об.
8 Ленин. По губернии: просёлочные дороги Орловского уезда // Вятская речь. 1916. 19 июля (№ 150). С. 3.
9 См.: Гулямов Ф. О. История дорожного дела в Вятском крае: гужевые и автомобильные дороги. Киров, 1996. С. 71.
10 Каменьский Х. Письма из ссылки. Киров, 1989. Машинопись. Л. 37.
11 Там же. Л. 36, 41.
12 Савинов Ив. Заметки о Вятском крае // Вестник Имп. геогр. о-ва. 1858. Ч. 24. № 11. С. 115.
13 ГАКО. Ф. 582. Оп. 47. Д. 17. Л. 1–2.
14 Там же. Л. 174 об.
15 Там же. Л. 192–192 об.
16 Там же. Л. 163–169, 173, 174 и др.
17 Глушков И. Е. Топографо-статистическое и этнографическое описание г. Котельнича. Котельнич, 1999. С. 9.
18 Обзор происшествий по Вятской губернии в декабре месяце 1858 года // ВГВ. 1859. № 5 (Отд. 2, ч. неофиц.). С. 37.
19 Виноградова Л. Н. Мост // Славянские древности : этнолингвист. словарь / под ред. Н. И. Толстого. М., 2004. Т. 3 : К (Круг) – П (Перепёлка). С. 303–307.
20 Миннияхметова Т. Г. «Пограничные» локусы в народных верованиях удмуртов // Живая старина. 2011. № 3. С. 21.
21 Первухин Н. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Вятка, 1888. 1 эскиз : Древняя религия вотяков по её следам в современных преданиях. С. 60–62; Верещагин Г. Е. Собр. соч. : в 6 т. Ижевск, 1995. Т. 1 : Вотяки Сосновского края. С. 47; Луппов П. Христианство у вотяков со времени первых исторических известий о них до XIX века. СПб., 1899. С. 28; Петрухин В. Я. Мифы финно-угров. М., 2003. С. 251. См. также: Holmberg U. (Uno Harvo). Die Wassergottenheiten der finnisch-ugrischen Völker. Helsinki, 1913. S. 79–82; Шутова Н. И. Дохристианские культовые памятники в удмуртской религиозной традиции: опыт комплексного исследования. Ижевск, 2001. С. 130–132, 240.
22 Короленко В. Г. В облачный день : очерк // Короленко В. Г. Собр. соч. : в 5 т. Л., 1989. Т. 2 : Рассказы, 1889–1903. С. 358.
