Главная > Выпуск №21 > Мои родные

Мои родные

Г. Н. Плюснина

С фамилией Лимоновы мы впервые встретились на страницах альманаха «Герценка: Вятские записки» в 14-м выпуске, где была опубликована переписка З. М. Лимоновой с о. Алексием Сухих. Алексей Алексеевич интересовался судьбой о. Павла и Михаила Лимоновых. Зинаида Михайловна, в продолжение рассказа о своих родных, принесла записки двоюродной сестры Галины Николаевны Богодяж, которые проливают свет на некоторые моменты жизни этой семьи в трудные предвоенные и военные годы.

Родная сестра моего папы, Михаила Павловича Лимонова, жила в далёком городе Тавде на Урале. Папа всегда с любовью и заботой относился к Марии. Постоянно велась переписка, обменивались фотографиями, ездили друг к другу в гости. Но меня всегда волновали и интересовали вопросы: почему тётя Маруся жила так далеко от нас? Она же была родом из Вятки. Почему в этой далёкой Тавде было много вятских? И только по прошествии многих лет всё стало ясно и понятно.
Младшая дочь Марии Павловны Метелёвой (Лимоновой) Галина Николаевна Богодяж (по отцу Плюснина), завершив институтское образование и получив диплом инженера-химика, вернулась в родную Тавду. Все годы, пока были живы родные: папа, мама, бабушка, она жила с ними, помогая им в старости. После выхода на заслуженный отдых, когда свободного времени стало больше, Галина Николаевна, опираясь на воспоминания родных, сохранившиеся документы и фотографии, написала историю своей семьи.
З. М. Лимонова

Наша семья состояла из шести человек: мама – Мария Павловна Метелёва (21.12.1915–13.05.1988), папа – Николай Ефимович Плюснин (27.04.1907–20.04.1980), бабушка – Мария Васильевна Метёлева (14.03.1889 – 04.07.1984), брат – Владимир Степанович Метелёв (род. 19.06.1943), сестра – Татьяна Николаевна Плюснина (Колузанова) (12.05.1947–16.09.2000) и я – Галина Николаевна Плюснина (Богодяж) (род. 5.04.1953). Мы жили в г. Тавда Свердловской области на ул. Кирова, д. № 76, и только в последние годы жизни родители получили двухкомнатную благоустроенную квартиру, а дом продали.

В семье было две фамилии, это связано с тем, что мама дважды была замужем и сохранила фамилию первого мужа. Непростые истории жизни, о которых расскажу, развивались параллельно. Но сначала – о моих предках по линии отца, Николая Ефимовича Плюснина.

Семья деда Ефима Плюснина

Мой папа родился 27 апреля 1907 г. в дер. Лызгач Юрьянского района Кировской области. Его отец, Ефим Федотович Плюснин, (1870–1939), считался зажиточным крестьянином. В Лызгаче у них был дом, самый большой и добротный в деревне, своя маслобойня, построенная неподалёку, на которой изо льна получали растительное масло, место это называлось Рига. Рядом с маслобойней Ефим также построил большой дом. По натуре он был человеком предприимчивым, трудолюбивым, смекалистым. В деревнях, конечно, хлеб пекли сами, а, когда с мукой было туго, Ефим договаривался в Вятке, и в Лызгач пригоняли вагон муки, её хорошо раскупали, так как за мешком муки в губернский город было ехать накладно.

Годы жизни матери моего папы – Татьяны Никифоровны точно не известны, приблизительно 1876–1928 гг. В девичестве она также была Плюсниной, поэтому после замужества фамилию менять не пришлось, в Лызгаче полдеревни носило эту фамилию. Татьяна родилась в многодетной семье, где было много сестёр и братьев (Кузьма, Дементий, Иван большой, Иван маленький, Татьяна, Ксения, Екатерина, Анна). Отца Татьяны звали Никифор Леонтьевич, он умер в 20-х годах, матери не стало раньше.

Детей в семье Ефима и Татьяны было тоже много, по рассказам, – семнадцать, а в живых осталось семеро: Евдокия (Дуня), Агриппина (Груня), Николай, Александр, Серафим, Алексей, Иван.

Трудолюбие в семье поощрялось, каждый из детей должен был овладеть каким-то ремеслом. Николай и Александр были сапожниками, Алёша – портным.

Работы в хозяйстве было много, но сыновья подрастали, и Ефим иной раз даже не планировал кого-то нанимать со стороны. В деревне же бедных было достаточно, и многие сами просились на сезонные работы, иногда брал, жалко становилось (Ефиму потом, как кулаку, все припомнят, что батраки работали на него).

Деревня Лызгач лежит в низинке, в 4 км от деревни на горе стоит с. Верходворье с большой красивой церковью Покрова Пресвятой Богородицы (1827–1844), сейчас она не действует, но неплохо сохранилась, и, дай Бог, когда-нибудь её восстановят. Этот храм мне дорог тем, что все события в семье моего дедушки Ефима и бабушки Татьяны связаны с этим храмом. В нём они венчались, крестили своих детей, отпевали умерших. Бабушка Татьяна похоронена на кладбище рядом с храмом. Там же жили наши пра- и прапрадедушки и прапрабабушки, и вся их жизнь тоже связана с церковью Покрова Пресвятой Богородицы.

Дети в семье получали образование в церковно-приходской школе в Верходворье. Сохранилась копия свидетельства об окончании школы, выданного Агриппине, дочери крестьянина дер. Лызгач Ефима Плюснина. Дата выдачи – 1913 г. декабря 31 дня. Среди нескольких подписей есть священник Вячеслав Фокин. Сохранился только этот документ, но, скорее всего, все дети учились, тем более – мальчики. Кроме церковно-приходской школы, в Верходворье было начальное народное училище (которое успешно окончил в 1904 г. Яков Подыниногин, будущий муж Груни – сохранилась копия). Я помню, что у папы было 7 классов образования.

Папа у нас был верующим, за стол не садился, пока не перекрестится, из-за стола не выходил, не поблагодарив Бога. В церковь не ходил, так как в Тавде её не было.

Кратко изложить историю семьи Плюсниных непросто, так как родители папы умерли ещё до войны, не осталось фотографий. Бабушку Татьяну Никифоровну мы даже не сможем представить: нет ни одной фотографии, а фотография дедушки существует в единственном экземпляре и очень маленькая.

Поездка в Лызгач

С детства мы знали, что папа родился в Лызгаче. Где находится эта деревня – неизвестно, а, может, она больше не существует, как сотни других деревень. В июне 2000 г. мы с мужем Валерием были в Кирове и по случаю приобрели карту Юрьянского района Кировской области. Рассматривая её, я увидела дер. Лызгач и очень обрадовалась. Приняли решение, что завтра утром едем туда. Поехали неправильно, сначала до Юрьи, а потом до ст. Мосинское, а надо было сразу напрямую до Мосинского. Я всё не верила, что увижу Лызгач, мне он был очень дорог. Из окна поезда нам показали издалека Верходворскую церковь.

Сошли в Мосинском, откуда до Лызгача меньше километра, шли пешком по траве выше человеческого роста. Деревня Лызгач оказалась в одну улицу, дома все старые. Дорога поросла травой, даже не видно колеи, стало понятно, что тут никто не ездит. Большинство домов стояли пустые, там уже никто не жил, лишь в некоторых – дачники. Из старожилов мы нашли всего две семьи, нам просто повезло, мы поняли это позднее.

Сначала мы увидели женщину лет 40, спросили, знает ли она что-то про дом Ефима Плюснина. Она сказала, что, возможно, знает мать, которая очень плохо слышит. Бабушка Оля была рада гостям, но разговор не получился, мысли у неё путались из-за возраста, а слышала она только свою дочь. Но всё-таки сказала, что напротив стоит заброшенный Федотов дом. У Ефима отца звали Федотом, а детей – Федотовыми. Тогда я поняла, что вижу дом деда, и была счастлива.

Дальше мы направились в дом, который показала дочь бабушки Оли. Там жили пожилые муж с женой. Эта была радостная встреча с двоюродным братом моего папы, Николаем Дементьевичем Плюсниным (1922 г. р.). Его отец Дементий приходился родным братом бабушки Татьяны. Николай Дементьевич помнил всю семью моего отца. Многие факты, которые, здесь изложены, взяты из его воспоминаний. Он подтвердил, что Ефим был, действительно, очень трудолюбив и предприимчив, что была маслобойка в местечке Рига, что привозил муку из Вятки и продавал крестьянам. Ефима упрекали, что нанимал батраков, а Николай Дементьевич утверждал – бедные сами просились на сезонные работы, чтобы хоть что-то заработать.

Николай Дементьевич помнит похороны бабушки Татьяны, за столом сидело пять сыновей, ели мёд, кисель, наелась вся деревня (тогда было голодно). Ефим тогда уже уехал на Урал. Помнит, как отобрали дом, всё растащили, разорили, маслобойку сломали. Николай Дементьевич подтвердил, что дом Ефима Плюснина, действительно, сохранился, там жили несколько хозяев, а сейчас нет никого.

Кстати, дом, где живёт Николай Дементьевич, построен на месте дома бабушки Татьяны, даже часть дома сохранилась, а часть перестроена в 1957 г. Жена его, Валентина Фёдоровна Плюснина, встретила нас тоже очень приветливо, дети у них давно выросли, живут в разных городах, а они так и остались здесь.

Потом мы с пошли пешком в соседнее с. Верходворье, до которого 4 км. Село образовалось в начале XVII в. Дорога была удивительной красоты – из низины в гору, а кругом необъятные дали на десятки километров. В Верходворье, в самой высокой точке, находится церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Раньше это село было волостным центром, там учились в церковно-приходской школе, там регистрировались, там кладбище, на котором хоронили из всех окрестных деревень. Мы посетили кладбище, там могилы всех наших предков и бабушки Татьяны Никифоровны.

Церковь очень большая, но не действует с 1960 г. Сфотографировали её. Состояние храма вызывает гнетущее чувство: всё разграблено, на мозаичном полу жгут костры, крест хотели сломать, но не смогли, а только погнули.

В Лызгач вернулись после обеда, поели у Николая Дементьевича, попрощались, и он отправился нас провожать, на прощание подарил две корзинки, которые сам сплёл.

Подошли к дому Ефима Плюснина, и я вдруг чётко поняла, что являюсь его наследницей. Дом был заколочен, попросила Николая Дементьевича снять доски, чтоб зайти и посмотреть внутри. Дом по старым меркам был большой, пять окон выходит на улицу. Внутри всё оштукатурено, даже потолок, по всем стенам у потолка идёт декоративное украшение в виде лепки. Штукатурка старая, но сохранилась неплохо. Пол из лиственницы, двойной для тепла, гниль совершенно не тронула его, а ширина половиц говорит, что сделаны они из огромных деревьев. Также полностью в доме сохранились оконные рамы с выдолбленными канавками для стока конденсата.

После Ефима дом пережил несколько хозяев, кое-что из хозяйственных построек появилось позднее, но он и сегодня выглядел весьма крепким и добротным. Я взяла горсть красноватой земли из огорода, чтобы посыпать на могилки Дуни, Груни и Николая.

Напротив Федотова дома жила бабушка Оля (возможно, её фамилия Плехова). Когда мы подошли, она уже ждала нас у окна. Дочь выполнила нашу просьбу, и случилось чудо: у бабушки в голове всё прояснилось, она поняла, кто приехал, вышла на улицу и, крепко обняв, сказала: «Неужели это дочь Коли? Коли уже нет? А где он похоронен?»

Коля и Оля были одного возраста, в 1920–1930 гг. вместе собирались вечерами у большого тополя, сохранившегося до наших дней. Она вспомнила, как их разорили, разрушили всё, что нажито честным трудом. Она понимала, что плохо слышит, поэтому говорила, в основном, сама, не ожидая ответов, плакала и целовала меня. Всё не верила, что я дочь Коли. Потом вспомнила, как приезжал он после войны, не прячась, а с орденом и медалями на груди, везде походил, всё посмотрел, со всеми поговорил. Видно, была в молодости между ними симпатия, если Оля его тогда спросила: «А, может, останешься?» Прошло больше полвека, но она помнила ответ Николая: «У меня есть Маруся». Я сказала: «Да, Маруся – моя мама». Мы стояли, обнявшись, и плакали вместе.

Все наши встречи сфотографированы, осталась память. Жаль, что так быстро прошло 10 лет, ведь люди не вечны. Из Тавды я выслала им фотографии.

Дети

Из сестёр и братьев отца мне лично были знакомы только тётя Дуня и тётя Груня, которые жили в Тавде неподалёку от нас, и семьи наши роднились, ходили друг к другу в гости.

Дуня (1899–1974) – старшая дочь, она была очень красивой и вышла замуж в другую деревню, возможно, в Верходворье, первого мужа звали Алексей. У них родилась дочь Анна (1922–1980). Про это замужество я слышала, что Алексей был не из бедных (вроде, как сын волостного старосты), но невеста под венец поехала в чужом пальто, своего не было. Потом, говорят, были какие-то разборки, вроде, брали невесту из состоятельной семьи, а одежда на ней – чужая. Я слышала эту историю очень давно. Молодой муж был болезненный и вскоре умер. Некоторое время спустя молодая вдова Дуня вновь приглянулась молодому человеку, Денису, уговорил он её выйти замуж, да и одной с ребёночком жить трудно. От Дениса Дуня родила двух дочек: Нину (1925–1992) и Зою (1928–1960).

Груня (Агриппина) была на два года младше Дуни (1901–1978), и внешне они не походили друг на друга. Судьба Груни совсем другая. После того, как Дуня уехала из семьи, Груне пришлось активно помогать по хозяйству родителям, ведь она старшая, все братья были младше. Помогая отцу и матери, она постепенно вникала во все хозяйственные дела, оказалось, что у неё есть хватка и смекалка, которые очень помогут ей в дальнейшем.

Александр был младше моего отца Николая. Он потом, после войны, жил в Кирове, женился, имел двух сыновей. По рассказам Евгении Ивановны Сусловой, знакомой моих родителей (родом из Вятки), Александр приезжал в Тавду до войны, в белых бурках (тогда было модно), невысокого роста. После войны папа поддерживал с ним связь, ездил в гости.

Серафим тоже был младше отца, до войны женился, у него росла дочь Валентина. Затем его призвали на войну, где он погиб в самом конце, 12 апреля 1945 г. Папа после войны переписывался с женой Серафима, она жила с дочерью в Кирове, встречались.

Алексей был неженатым парнем, он выучился портновскому делу, шил в деревне по заказам. Алёша отличался лёгким характером, умел посмешить, его любили в деревне. Он погиб на войне молодым парнишкой, папа очень жалел – ничего он в жизни не видел, а война пришла и забрала его, даже поплакать было некому.

Иван был самым младшим братом, наверное, его как маленького жалели, баловали, но жизнь у него была совсем короткой, он утонул 12 лет от роду в 1928 г.

История раскулачивания

У меня, конечно, нет точных сведений, как это происходило. В основу истории положены воспоминания Ольги Яковлевны Костко (Подыниногиной) (1934 г. р.), дочери тёти Груни (то есть моей двоюродной сестры, она старше меня и больше общалась с матерью), а также воспоминания отца, которые я запомнила, и Николая Дементьевича Плюснина, двоюродного брата папы (по матери), с которым мы встретились в дер. Лызгач в 2000 г.

В конце 20-х годов начались притеснения на зажиточных крестьян, а в Лызгаче самым богатым считался Ефим: два добротных дома, маслобойка, несколько коров, лошади. Всё обдумав, Ефим принимает решение: чем ждать, когда всё отберут и вышлют, надо уезжать подальше. Если хозяина не будет, то и высылать некого, а детей и жену не посмеют тронуть – так он примерно размышлял. Ефим хотел отсидеться у знакомых на Урале несколько лет, а потом опять вернуться, но просчитался вятский мужик, хитрость его не удалась. Всё смело «красное колесо», ничего не осталось, хозяйство разорили, а семью жизнь разбросала…

События в семье после отъезда Ефима

Ефим уезжает примерно в 1926–1927 гг. Татьяна остаётся в дер. с Груней и с сыновьями, Дуня в это время жила отдельно со вторым мужем Денисом. В деревне было голодно, но Ефим не оставил семью без припасов. Возвращаюсь к бесконечно грустным событиям конца 20-х годов. Осталась семья без хозяина, и вдруг неожиданно заболела мать, Татьяна Никифоровна, болела недолго, возможно, было осложнение. Она умерла в 1928 г. в возрасте 52 лет. Дети остаются без родителей: Груня самая старшая – ей 27 лет, Николаю – 21 год, остальные братья чуть меньше, самый маленький Иван – ему 12 лет.

Николаю Дементьевичу было тогда 6 лет, но он очень хорошо запомнил похороны и поминки Татьяны. Похоронили её на кладбище с. Верходворье, недалеко от Покровской церкви. На поминках было очень сытно. Он помнит, как за большим столом сидели взрослые сыновья: Николай, Александр, Серафим, Алёша и Иван. Из этого рассказа я поняла, что припасы продуктов в семье были.

После смерти матери в этом же году утонул младший брат Иван, старшие его очень жалели. Папа, вернувшись с фронта, поехал в Лызгач и сходил на кладбище, помянул маму и брата.

Угрозы

Груня осталась в семье старшей. Ефим не приезжал на похороны, но место пребывания отца, мне кажется, родные знали. Соседи относились к семье Плюсниных по-разному – кто-то доброжелательно, кто-то враждебно. Ясно, что в деревне были такие люди, которые завидовали Ефиму, настало их время отмщения. Но были и добрые соседи, которым жаль было семьи, где все работают от зари до зари, да и богатства особого, конечно, не было. Об этом мы слышали уже в 2000 г. от бабы Ольги, ровесницы папы. Один из добрых соседей вызвал Груню и предупредил: «Поступила жалоба, как вы хорошо живете, хотят у вас всё отобрать, даже дом». А что бедной Груне делать, к этим угрозам она не готова, не сможет защитить ни себя, ни братьев. Немного погодя Груню ещё раз предостерегли. Вот тут не знаю, сама принимала решение или с кем посоветовалась, но решилась она оставить братьев и уехать.

Отъезд Груни в Новосёловку

В Тавде, в дер. Новосёловке жила Грунина двоюродная сестра по материнской линии, Марфа Сергеевна Зонова (мать Марфы, Анна, приходилась родной сестрой Татьяне Никифоровне Плюсниной). У Марфы была глухонемая дочь Маша, её я знала лично, только не предполагала, что это родня. Собралась Груня и уехала в Новосёловку к Марфе.

По рассказам О. Я. Костко, её мать Груня приехала в Новосёловку 27 лет, значит, это было в 1928–1929 гг. Приняла её Марфа в Новосёловке на постой, но надо на что-то жить, где-то работать. В деревне жила семья по фамилии Подыниногины, Яков и Анна, оба вятские, у них было трое детей: Клава, Михаил, Алексей. Младший только родился, вот Груня и пошла в няньки. Но где бы она ни была, её в молодости преследовали грустные события.

Прошёл примерно год, хозяйка Анна заскучала по родине, Яша отпустил её ненадолго, но получилось – навсегда. Анна в дороге простудилась, заболела и умерла. Осталась Груня по воле судьбы в чужом доме с чужими детьми. А дети к ней уже привыкли, Яше и няньку искать не надо. Прошло ещё какое-то время, Яша решил жениться, но лучше Груни опять не нашёл никого. Говорят, она немного сопротивлялась, мол, он старше на 8 лет, но недолго думала, согласилась.

Они поженились в 1933 г., сохранилось свидетельство о браке, выданное Каратуновским сельсоветом Тавдинского района Уральской области от 20 октября 1933 г. Груня Плюснина стала Подыниногиной.

А 2 июня 1934 г. родилась у них дочь Ольга. С Ольгой в дальнейшем мы очень подружились. Так и осталась Груня жить с Яшей, стали вместе растить детей, вместе дожили до последних дней.

Судьба братьев в Лызгаче

Что было с братьями после отъезда Груни, точно мы не знаем. Дом у них отняли, маслобойку разрушили. В доме, который был самым большим в деревне в то время, говорят, был сельсовет. Все вещи из дома растащили, некоторые, правда, припрятали доброжелательные соседи, а, в основном, всё разнесли. Думаю, что парни жили, где смогли. Александр с Серафимом, видимо, подались в Киров, там и остались, потом женились, на фронт пошли уже из Кирова. Алёша, возможно, остался в Лызгаче, он же был портным, этим и пробивался. Николай – старший из братьев, и спрос с него больше, его принудительно отправили в трудармию.

Ефим в это время жил на Урале, в г. Кушва, у знакомых, про все события его неплохо информировали, возвращаться ему было нельзя, да и незачем. Тот факт, что с Ефимом была связь, нельзя оспорить, иначе не объяснить, как протекали следующие события.

Побег

Николая вместе с другими раскулаченными посадили в теплушки (товарный вагон) и повезли в трудармию в Сибирь. Паровоз проходил через г. Кушву. Николай, видимо, знал, куда едут, каким-то образом об этом знал и его отец Ефим. Вместе с товарищем Николай взломали доски пола вагона и сбежали в Кушве. Ефим ждал сына и подготовился, чтобы спрятать его на время. С момента побега папа считался беглым, у него не было никаких документов, ему нельзя было где-то прописаться, нельзя работать, то есть нельзя было жить.

В каком году произошёл побег, неизвестно, да и скрывалось это. Про побег знала я в детстве, и рассказывала Ольга Яковлевна.

Я думаю, Ефим очень обрадовался встрече с сыном, и в дальнейшем все свои способности, возможности, связи употребил на приобретение справок, удостоверяющих личность, чтобы легализовать Николая. Это было важно, может, он даже купил какие-то справки, чтоб только обеспечить безопасную будущую жизнь сына.

Отвлекусь от текста и расскажу про один случай. Я в 1970 г. окончила школу, получила на руки аттестат и успешно сдала экзамены в Тюменский индустриальный институт. Пришло время ехать на учёбу, а мне не очень хотелось уезжать, чего-то боялась, и заплакала. Вот тогда папа разволновался и сказал: «Ты чего боишься? У тебя куча документов, паспорт, аттестат! А мы не знали, как единственную справку достать!» У него потекли слезы. Я не поняла тогда этих слов, а сейчас пишу и плачу, уже за папу. Как же они были унижены…

Справку Николаю сделали, какое-то время отец с сыном переждали и затем решили приехать в Тавду. Там тогда жила Груня, у неё уже росла Ольга. В Тавде были надёжные друзья, которые могли помочь с работой.

Переезд в Тавду

В Тавде Ефим с сыном остановились у друга Назарова, в доме неподалёку от базара. Установить, в каком году они приехали, можно только ориентировочно. Сохранился профсоюзный билет Ефима Федотовича Плюснина, выданный чернорабочему Тавдинского лесокомбината 17 октября 1937 г.

В трудовой книжке Николая Ефимовича Плюснина первая запись появилась 9 декабря 1938 г. – подсобный рабочий биржи пиломатериалов лесозавода №7/9. При этом в начале графы есть такая запись: «…С начала трудовой деятельности стаж 9 лет, л/комбинат им. Куйбышева, что подтверждается документом, учётной карточкой». Создаётся впечатление, как будто эта учётная карточка откуда-то появилась. Ну, не мог Николай с 1929 г. работать, он ещё жил тогда в Лызгаче, а в последующее время являлся беглецом без документов. Значит, этот документ о стаже 9 лет Ефим сумел, на свой страх и риск, каким-то образом приобрести, конечно, не бесплатно. А если бы этого документа не было, то возник бы другой вопрос: где Николай был эти годы.

В период жизни Ефима с Николаем в Тавде к ним приезжали из Вятки два сына: Александр и, возможно, Серафим. Об этом мне рассказывала Евгения Ивановна Суслова, которая в те годы, будучи молоденькой девушкой, снимала комнату вместе с братом у этого же хозяина Назарова. Она хорошо помнила моего деда, по её воспоминаниям, он был очень шустрый.

Ефим любил рыбачить, рыбу ловил на р. Азанке, в то время там было полно стерлядки. По воспоминаниям Сусловой, наш дед работал где-то на железнодорожном переезде на лесокомбинат и там же неподалёку рыбачил. Все вятские, конечно, были знакомы друг с другом. Ефим знал Татьяну Иванову, мать нашей бабушки Марии Васильевны. Татьяна славилась своей стряпнёй, я сама слышала от бабушки, что он приносил ей свой улов, а Татьяна пекла ему пироги с рыбой.

Через полгода после того, как Николай устроился на работу, Ефим умер. Сохранилось свидетельство о смерти – его не стало 5 апреля 1939 г. в возрасте 69 лет от порока сердца с поражением левых верхних и нижних конечностей. На работе выдали пособие на погребение в размере 40 руб.

Раньше всех умерших фотографировали вместе с родственниками, вот и эта фотография сохранилась. Стоят у гроба Николай (сын), Яков Подыниногин (зять), Груня Подыниногина (дочь), дальше – вероятнее всего, Марфа Зонова (двоюродная сестра Николая и Груни), моя бабушка Мария Васильевна Метелёва. На снимке нет дочери Дуни, значит, она в Тавду ещё не приехала.

Нет сведений, как Ефим помогал остальным детям, но поддержка сына Николая была очевидной – не будь его связей и средств, вероятно, отца бы посадили. А война потом всё сгладила.

В 1940 г. Николай работал сплавщиком в Тавдинском сплавном отделении Севураллага НКВД. В начале войны, 29 августа 1941 г., его мобилизовали на фронт.

Воспоминания Евгении Ивановны Сусловой

Е. И. Суслова (1923–2009) родилась на Вятке в дер. Малышонки. Её дед, Семён Ерофеевич Тепляшин, был другом моего деда Ефима, оба были зажиточными крестьянами. У деда Евгении Ивановны была водяная мельница и двухэтажный дом. Возможно, в связи с этим она даже считала, что мы родственники.

Вот и здесь, в Тавде, их свела судьба. В 1937 г. Евгении было 14 лет, вместе со старшим братом она жила на квартире у Назарова. В эти же годы там снимали комнату дедушка Ефим с Николаем (папе было около 30 лет). Девушке запомнился один случай.

Однажды Женя споткнулась в тёмном коридоре обо что-то тяжёлое, нащупала холщёвый мешочек и принесла домой. Дома перед всеми объявила: «Чья потеря, мой наход!» Дедушка Ефим был напуган – это был его мешочек, который он всегда носил на шее на шнурке, а тут шнурок оборвался. В мешочке были золотые монеты, дед очень обрадовался, поблагодарил девушку, дал ей денег на баранки к чаю. Вот и вся история. Где эти монеты, мы не знаем, потом началась война, и всё осталось тайной.
Война

В конце августа 1941 г. 34-летний Николай ушёл на войну, семьи ещё не было, угла собственного – тоже. Провожать его могла только Груня. Всю войну он был в пехоте на передовой три года. Участвовал в битве на Курской дуге. Вспоминать про войну он не мог, сразу плакал. На его глазах убивали близких товарищей, он это помнил всю жизнь. Курская битва длилась с 5 июля 1943 г. – 50 дней. Папа вспоминал освобождение г. Орла, но подробно ничего не говорил. Его трижды ранило, последний раз тяжело, перебило артерию.

Сохранилось свидетельство об освобождении от воинской обязанности, в котором указывается, что 11 ноября 1944 г. он признан негодным к несению воинской обязанности. Ему дали 1-ю группу, назначено переосвидетельствование через 12 месяцев. Там же написано: «Участник Отечественной войны с августа 1941 г. по 25 июля 1944 г. Выписан по ранению из ЭГ-4655». Николай вернулся с войны с орденом Красного Знамени и медалью «За победу над Германией». Его братья, Серафим и Алёша (про Александра я точно не знаю), тоже воевали, и оба погибли.

В годы войны Груня с Яшей трудились в тылу, в колхозе «Дружба» (дер. Б.-Пустынь). Якова Подыниногина выбрали председателем колхоза. У меня в руках копия грамоты за 10 октября 1944 г. Трудовой подвиг в годы войны всегда сравнивали с победой наших войск на фронте, здесь нужен был только героический труд, меньше нельзя. На грамоте вверху: «Смерть немецким оккупантам!» – и текст: «Исполком Свердловского Облсовета Депутатов Трудящихся и Обком ВКП(б) награждают Правление колхоза “Дружба” В. Тавдинского района за досрочное выполнение государственного плана хлебозаготовок в 1944 году, в период Великой Отечественной войны Советского народа».

По воспоминаниям моих родителей, Яша по природе не всегда мог ясно объяснить людям задачу, провести собрание колхозников. Тогда в особо трудные моменты, когда проводилась посевная и срочно нужно было достать семена, чтобы вовремя провести сев, перед сходом выступала Груня. Она могла убедить людей, говорила чётко и доходчиво, люди слушались, верили ей. Думаю, Груня больше, чем другие, унаследовала организаторские и деловые качества своего отца Ефима и проявляла их на деле. Старшая сестра Дуня приехала в Новосёловку с тремя детьми, второй муж Денис тоже умер. Детей одной поднимать было тяжело, а здесь всё-таки помощь сестры.

Жизнь после войны

Тяжело налаживалась эта жизнь. Два брата погибли. Родителей нет в живых. Родительский дом отобрали, разорили, никто не ждёт – пусто. Пришёл папа с войны, а куда идти? Поехал, конечно, к Груне, в Новосёловку. Дом Груни после смерти родителей навсегда остался центром для братьев и сестры. Демобилизовавшись по ранению (левая рука у него всегда была согнута в кисти), Николай встал на учёт в сельском совете Б.-Пустыни и остался тут жить.

После окончания войны съездил в родной Лызгач (об этой поездке мне рассказала бабушка Оля в 2000 г.), он там не был с того времени, как в теплушках его угнали в трудармию. Сходил на могилу матери в Верходворье, на то место, где утонул братишка Иван. Походил по соседям, поспрашивал, что и как. Ему поведали, как их разоряли, как дом отобрали, как все вещи растащили. Но всегда есть добрые люди, кое-что они припрятали, чтобы отдать потом детям. Папе вернули настенные часы и стул из родительского дома, он привёз их в Тавду, отдал Груне. В то время папа уже был знаком с моей мамой.

Расскажу теперь о судьбе моей мамы, Марии Павловны Метелёвой, до встречи с отцом.

Первые годы жизни в Тавде

Начну с того момента, как в 1931 г. 15-летняя девочка Маня (то есть мама) приехала из Вятки в Тавду на постоянное место жительства. Этот переезд был связан с началом гонений на её отца, священника Павла Кузьмича Лимонова. В связи с этим родители мамы принимают решение отправить дочь подальше, чтобы репрессии не коснулись её.

В Тавде она устраивается на постой в дом учительницы Кривокорытовой, которая сама родом из Вятки. Видимо, с ней заранее договорились. Затем молодая девушка Маня устраивается на работу на Песокомбинат ученицей в расчётную контору согласно записи в трудовой книжке – 15 октября 1931 г. Понятно, что нелегко начинать самостоятельную жизнь в таком возрасте далеко от родных, помощи ждать не от кого. Мама всю жизнь с благодарностью вспоминала учительницу, которая её приютила и обогрела. Забегая вперёд, замечу, что она же (жаль, что не запомнили её имя) затем учила Володю в школе.

Первые годы в Тавде были непростые: вокруг всё чужие, нет подруг, знакомых мало. Этот период жизни мамы слабо прослеживается: работала, ходила в кино, иногда фотографировалась. Сохранилась фотография пухленькой девочки 16 лет, с белым воротничком. Надпись на обороте: «На добрую долгую память папе и маме от Мани Лимоновой, снималась в 1932 году».

По фотографиям можно также узнать, что Маня по путёвке отдыхала в Тавдинском доме отдыха (фот. 25 июля 1935 г.), принимала участие во Всесоюзной переписи населения (фот. 6 января 1937 г.). На всех фотографиях мама – в костюме и обязательно – белый воротничок, видимо, так носили. Нет сведений, ездила Маня на родину или нет.

Дружба с Нюрой

Жила Маня на квартире по адресу – ул. 9-го Января, д. № 49, а рядом, по соседству, в д. № 51 проживали Фёдор Васильевич Иванов со своей супругой Анной Кузьмовной, с ними в доме жила и мать Фёдора, Татьяна, женщина преклонного возраста (за 80 лет). Эта семейная пара была бездетной. Молодая соседка Анна была старше мамы на 7 лет и работала в магазине № 5 продавцом промышленных товаров, этот магазин был центральным в городе. Мама сумела подружиться с молодой соседкой Анной, хотя та была старше и опытнее, но, видимо, у них было много общего, и обе были вятские. Эта дружба дала им очень многое и продлилась до последних дней.

История семьи Фёдора и Нюры описана отдельно, в главе «Бабушка», а сейчас я только напомню, что Фёдор приходился братом нашей бабушке Марии Васильевне Метелёвой, которая водилась со всеми детьми в нашей семье и являлась для нас очень родным человеком. Так вот, когда мама подружилась с Нюрой, бабушки Марии Васильевны в Тавде ещё не было, в то время она с семьёй жила на Вятке.

Знакомство со Степаном

Правда, приезжал как-то в гости к дяде Фёдору племянник 17-летний Степан Метелёв (сын Марии Васильевны), в память о приезде в Тавду Нюра сфотографировалась со Степаном. Фотографию сделали позднее, и Нюра выслала фотографию Степану с надписью: «На память С. К. Метелёву. Снялись 23-го июня 1933 года».Почему-то нет на этом снимке дяди Фёдора, может, он был занят на работе. Есть ещё одна фотография, где Степан совсем молодой, а надпись такая: «На память Нюре от Метелёва Степана Кузьмича», – почему-то не упомянут дядя Фёдор.

Прошло много лет с тех пор, и невозможно восстановить, когда познакомилась мама со Степаном, в период приезда в гости к дяде или позднее, когда Степан с матерью Марией Васильевной в 1937 г. приехали в Тавду навсегда. Они, действительно, второй раз приехали из Вятки на постоянное жительство и первое время проживали у Фёдора Васильевича. Определённо, на знакомство двух молодых людей какое-то влияние оказала Нюра, она уже присмотрелась к девушке, и увидела в ней много несомненных достоинств.

Сохранилась одна чудесная фотография, мама на ней с открытой счастливой улыбкой сидит на стуле вполоборота в костюме с галстуком. Фотография подписана: «На память дорогому брату Мише от Маруси 20 ноября 1936 года».Кому же она так улыбалась, может, уже Степану, ведь через полгода они поженятся. В семье родители её звали Маней, первые фотографии из Тавды она подписывала, как от Мани, и вдруг «Маруся», именно так стал звать её Степан.

На основании записей в старой домовой книге можно сказать, что наша бабушка Мария Васильевна Метелёва с сыном Степаном в 1937 г. приехали из дер. Ерашичи Мурашинского района Кировской области. В первый раз бабушка вместе с семьей и родителями приехала в Тавду в 20-х гг. Потом по неизвестной причине её семья вернулась на Вятку (семья – это бабушка, её муж Кузьма и сын Степан). На родине внезапно заболел и умер Кузьма, прожив там ещё несколько лет, бабушка с сыном вернулись в Тавду к матери Татьяне и брату Фёдору.

Приехав к родным, некоторое время жили у них (в первый приезд они рядом построили дома по ул. 9 Января, а при отъезде дом был продан). Присмотрели дом для покупки по ул. Кирова № 66. Бабушка Мария Васильевна оформляет дом на сына Степана Кузьмича Метелёва, дата оформления – 22 мая 1937 г.Тот факт, что какое-то время бабушка с сыном жили у брата и были там прописаны, взят из домовой книги, где есть графа «откуда прибыл».

После приезда Степана в Тавду Маня стала жить совсем рядом – в домах № 49 и 51. Оба молодые, одного возраста, в 1937 г. им было по 21 году, ну, как тут устоять, если приглянулись они друг другу. Работать Степан поступил также на лесозавод № 8, может, и это помогло им ближе познакомиться. Для бабушки сын Степан был как свет в окошке, это всё, что у неё осталось от семьи, и если бы Маня ей не понравилась, то у бабушки хватило бы характера своё мнение отстоять (мы её характер знаем). Но порядочность Мани была безупречной, да, вероятно, узнала бабушка всю семейную историю молодой девушки – где уж было искать невесту ещё лучше. Я так написала, основываясь на всех дальнейших отношениях бабушки и мамы, чище и лучше которых не видела.

Замужество

У нас нет на руках свидетельства о браке молодых, но есть домовая книга, где чётко маминой рукой сделана запись: Метелёва Мария Павловна прописывается на постоянное жительство в дом № 66 по ул. Кирова, 23 июня 1937 г. Бракосочетание состоялось, мама сменила фамилию и переехала жить в дом к мужу. Никто тогда не знал, сколько испытаний ждёт эту семью впереди. Почему-то не сфотографировались молодые, ни в одном альбоме не нашла я их общей фотографии.

Получается, что через месяц после покупки дома Степан привёл в дом Марусю (так стал звать Степан молодую жену). Семейная жизнь молодых длилась до обидного мало, уже осенью пришла повестка о призыве в армию. 21 ноября 1937 г. Степан выписался из домовой книги и отбыл служить на Дальний Восток. Прожили вместе они пять месяцев, и в дальнейшей жизни у них всё будут решать не годы, а месяцы.

Остались жить мама со свекровью Марией Васильевной. Наверное, не без молитв родных свела маму судьба с такой сильной, доброй женщиной, которая являлась поддержкой ей всю жизнь

Уже после отъезда Степана приезжала к Марусе её мама из Вятки, Александра Прокопьевна Лимонова, наверное, привезла приданое на свадьбу, благословила дочь, пригляделась к её новой родне. Из приданого мама всю жизнь хранила большую клетчатую шаль и ручную швейную машинку «Зингер».

На память о встрече они сфотографировались, две сватьи, Мария Васильевна и Александра Прокопьевна, сидят рядом, а позади стоит Маруся. Год снимка неизвестен, да и фотография – в единственном числе, Володя взял его из альбома Нюры. Появляется мысль, что фотографию скрывали, Маруся сделала из него только фотографию своей мамы и хранила в альбоме, мы его видели, а полностью фотографии не было. Если это так, то они сфотографировались осенью-зимой 1937–1938 гг., так как они сидят в зимней одежде. В августе 1938 г. отца Маруси, Павла Кузьмича Лимонова, арестовали, и это фотография могла навредить Степану на службе или Фёдору Васильевичу, который работал, возможно, в органах НКВД.

Мария Васильевна Метелёва (свекровь), Мария Павловна Метелёва и её мама Александра Прокопьевна Лимонова

Степан в армии

Степан со службы посылал домой фотографию – скучал о молодой жене, совсем мало пожили после свадьбы, всего 6 месяцев. Фотокарточки, которые сохранились, плохого качества, пообтёрлись, но слова любви и тоску по семье время не стёрло.

Вот он стоит с группой солдат и командиром в казарме. Фотография не подписана. А вот ещё небольшая фотография с надписью: «На память дорогой жене Марусечке от мужа Метелёва С. К. 30июля 1938 года».

Фотографию с другом он выслал в двух экземплярах, и обе с надписью, на обороте одной – такая надпись: «На добрую вечную память дорогой мамке и Марусе. От Метелёва Ст. Куз. 6 сентября 1938 года». На другом фото надпись: «На добрую память дорогой жене Марусе от Метелёва С.К. Прошу хранить и меня не забывать, 6 сентября 1938 года».

Что-то произошло на службе у Степана, его судили и дали срок, в 1938–1939 гг. все были без вины виноватые. Когда судили и за что, нам не известно. Трудно представить, как переживали мать и молодая жена. Это мы сейчас смотрим через 70 лет и знаем, что было потом, а тогда бедная мама не знала, что и думать: отца посадили, мужа посадили, как жить, как выживать. Об этом они всю жизнь молчали, не принято было говорить на эту тему.

Есть одна фотография Маруси, которая путешествовала от Маруси к Степану в армию и обратно. На ней стоит Маруся в новом костюме на каблучках, с ридикюлем в руке у подцветочника, а на нём – цветок фуксия (модно тогда это было), симпатичная стоит, для Степана фотографировалась. Надпись необычная: «Жаль, Марусечка, этой фотокарточки, отсылают обратно, пришлось отослать. 27 сентября 1940 года».Видимо, была пересылка на другое место, он боялся потерять этот снимок.

М. П. Метелёва. 1940 г.

Осталась Маруся жить со свекровью в доме, а жизнь-то идёт, нельзя же всё время грустить. В это время наиболее полно раскрылась дружба с Нюрой Ивановой, которая стала теперь уже родственницей.

Детей у Нюры не было, а муж был часто занят на работе, и в выходные дни они вдвоём ходили в кино, в парк культуры и отдыха. Сохранилось немало фотографий той поры, где они вдвоём. Нюра была модницей, мы видим на ней юбки-плиссе, шубки, белые бурочки на каблучках, а, кроме того, всегда новый ридикюль и прическа на пробор с локонами. Мама, конечно, не была такой модной, хотя, вероятно, тянулась к моде, ведь молодая была.

Запоминающая всем фотография: Маруся снялись с Нюрой в одинаковых платьях, на ней почерком Фёдора написано: «Снялись! Нюра! и Маруся 1938. Август 28-го дня. г. Тавда».

Вот снялись втроём: Маруся, Нюра и подруга, дата – 18 августа 1939 г. Все в пиджаках. А на этом фото снялись вчетвером: Маруся Метелёва, Нюра Иванова, другая Нюра (двоюродная сестра Ивановой), их родственница Москалёва. Маруся с Москалёвой – в белых шапочках, а две Нюры – в черных фетровых пилотках.

Молодые любят фотографироваться, на молодое лицо всегда приятно посмотреть. А как хочется показать новый наряд, модное платье, вот и Маруся – не исключение. Я помню, бабушка Мария Васильевна рассказывала, что, когда мама сшила новое пальто, то всё примеряла, примеряла его перед зеркалом, нарадоваться не могла, не избалована была. Разглядывая фотографии, я поняла, о каком пальто идёт речь, пальто с меховым воротником, с меховыми манжетами, мама носила его с тёмным беретом.

Наша мама всегда любила ездить в большие города. Я помню, как она говорила, что ей по путевке удалось побывать в предвоенном Киеве, Одессе, воспоминаний хватило на всю жизнь. Сохранились две фотографии: группа отдыхающих – Одесса, 15 августа 1940 г. и Киев 26 августа 1940 г. А через год уже шла война...

Всё это время Маруся нарабатывала стаж, набиралась опыта и честно трудилась. В 1935 г. она уже самостоятельно работала счетоводом, далее – бухгалтером в гараже, в механическом цехе лесозавода № 7/9 до самой войны.
Война

Война для мамы и бабушки, как и для всех людей, началась внезапно. Уже три с половиной года (с ноября 1937) они жили без Степана, знали, что Степан осуждён и где-то далеко, на Дальнем Востоке, отбывает срок, и ничем помочь ему не могли. Отец мамы Павел Кузьмич, священник, отбывал срок в лагере на торфоразработках, на севере Вятки около трёх лет, ему было уже шестьдесят. Ситуация в семье была сложной – нельзя ни с кем об этом разговаривать. Мама знала правило тех времён: болтун – находка для шпиона, и научилась молчать.

С. К. Метелёв (слева) с другом

Они не знали, что война будет долгой, голодной, а впереди их ждут большие потери. Маме одной было бы очень трудно, пусть даже она работала, ведь она такая молодая, неопытная, физически не очень сильная, да и родные далеко. Также трудно было бы бабушке, хотя она очень сильная, опытная, выносливая, молодая сноха служила ей душевной опорой, ведь это будущее её семьи, ради которого надо выжить.

Мы жили одной семьёй, всем было видно, как эти женщины дополняют друг друга, война и горе сплотило их на всю жизнь.

1942 год

Через месяц после начала войны маму приказом райвоенкомата от 25 июля мобилизовали на работу в госпиталь. Она окончила курсы медсестёр, но уже в августе 1941 г. была переведена на должность делопроизводителя продовольственного фуражного отделения. По рассказам мамы, они закупали продукты, затем распределяли на питание раненым, при этом от работника требовалась чрезвычайная честность и точность. В стране не хватало продуктов, многие люди голодали, мама видела продукты тоннами, а жила на продовольственную карточку, об этом она иногда нам рассказывала. В трудовой книжке Марии Метелёвой за 1942–1943 гг. – благодарности ко всем праздникам, есть ценный подарок, есть занесение на Доску почёта (всего шесть благодарностей).

В войну бабушка с мамой, конечно, жили очень тяжело, сажали много картошки, и её хватало, всё из неё делали, даже булочки. Особенно хорошо умела печь бабушкина мама, Татьяна, которая жила с Фёдором. Мама всю жизнь вспоминала вкус картофельных шанежек, испечённых Татьяной, и утверждала, что ничего вкуснее не ела. Многие люди сильно голодали, всю лебеду в городе вырвали и пекли из неё лепешки. Бабушка рассказывала, что те, у кого картошки не было, собирали картофельные очистки…

Мама все годы жизни в Тавде переписывалась со своими родными в Вятке, обменивалась фотокарточками. Михаил Павлович Лимонов, её брат, отслужив в армии, работал счетоводом на лесоучастке и в 1936 г. женился на Надежде Сергеевне Митькиных, с которой счастливо прожил всю жизнь. В 1937 г. у них родился сын Владимир. После того, как дедушку Павла арестовали, бабушка Александра стала жить с сыном Мишей, помогала водиться с внуком. Сохранились снимки бабушки с маленьким Вовой. В январе 1942 г. Михаила призвали в армию.

20 января 1942 г. умер в лагере дедушка Павел Кузьмич Лимонов в возрасте 61 года, место захоронения неизвестно. О дедушке более подробно написано в разделе «Мама». Бабушка Александра Прокопьевна ненадолго пережила своего мужа, она умерла от сыпного тифа 25 июня 1942 г. в возрасте 54 лет и похоронена на ст. Юма (не доезжая до ст. Свеча) около Котельнича.

Приезд Степана

В феврале 1942 г. неожиданно приезжает домой Степан, то ли он своё отсидел, то ли его отпустили раньше времени, неизвестно, тогда отпускали из лагерей многих, чтобы пополнять армию. Степана дома не было с ноября 1937 г.

Всё смешалось: и смерть отца, и радость встречи с мужем. В домовой книге почерком мамы записано: «Прибыл 24 февраля 1942 г. из Дальне-Восточного Края трл» (я подумала, что трл – трудовой лагерь). Выдали Степану паспорт 5 марта, а прописался в доме 6 марта 1942 г.

Жизнь подарила им ещё одну встречу. В 1937 г. они прожили вместе 5 месяцев, эта встреча в 1942 г. – чуть дольше. Впереди было лето. Наверное, Степан помог по хозяйству: посадил картошку, подправил забор, может, сходил за грибами. Дел накопилось много, если четыре года в доме не было мужика. Но молодым всего по 25 лет, радости встречи не было предела. Этот год был у мамы очень напряжённым: оба родителя умерли, шла война, а к ней муж вернулся после долгой разлуки.

31 октября 1942 г. Степан Кузьмич Метелёв выписывается из домовой книги, так как пришла повестка – идти воевать. А дома осталась беременная жена Маруся, скорее всего, он об этом узнал уже потом, на фронте.

1943 год

Вовик родился 19 июня 1943 г. Мама вспоминала, что рожали в те годы тяжело – у рожениц не хватало сил. Чтобы добавить силы, им давали по кусочку сахара. Вовик родился слабым и при рождении не заплакал. Чтобы вызвать плач, ему надрезали ножку. Когда акушерка услышала слабый плач, обрадовалась: жить будет.

Первенец Вовик был всегда самым любимым и желанным ребёнком мамы. Есть несколько любительских фотографий той поры, где ему 4 месяца, год. Конечно, все эти снимки посылали отцу на фронт. Такие же фотографии посылали на Вятку. Вот мама пишет золовке: «На память Наде от Маруси и её сына Вовика Метелёва, Вове 4 месяца». Вот следующее фотография: «На память дяде Мише от племянника Вовика Метелёва, от роду 1 год, 19 июня 1944 года». Те снимки, которые были посланы Степану, мы никогда не увидим, но, думаю, надписи были похожими. Везде мама называла сына Вовиком.

Мария Павловна Метелёва с сыном Вовой (Вове 4 мес.)

Разбирая фотографии, нашла три маленьких одинаковых снимка Степана (для документов), которые он посылал в Тавду с фронта, но подписаны они в разное время. Две вместе, не разрезаны, надпись: «На память Вовочке и жене Марусе от отца... 1 августа 1943 года», часть оборвана. Ещё одна такая же фотография: «На память сыну от отца, 3 мая 1944 года».

Рождение Вовика всколыхнуло все надежды и чаяния у мамы и бабушки, казалось, что теперь уже всё можно пережить, появился мощный стимул к жизни, ведь вот он – наследник, а война скоро закончится. Да и Степан-то как рад, в каждом письме только о Вовочке спрашивает, теперь уж точно семья создалась.

Подруга Маруси, Нюра Иванова, оканчивает курсы по подготовке поваров Уральского военного округа и отправляется на фронт поваром. Это случилось 5 мая 1943 г. Мама с ней переписывается. Фёдор, муж Нюры, на фронте не был, то ли по состоянию здоровья, то ли у него был белый билет, так как он работал в НКВД. Сведений нет.

1944–1945 годы

17 января 1944 г. мама увольняется из госпиталя по семейным обстоятельствам. Может, Вовик болел, может, какая другая причина.

На Новый год Степан послал сыну открытку с новогодним поздравлением, открытку мама сохранила, сейчас она у Володи. Это самая настоящая открытка, отпечатанная в Московской типографии, на ней солдат с автоматом бросает в воздух шапку на фоне салюта Победы, и красными буквами вверху: «С Новым годом!» Страна уже готовилась к Победе, немецкие войска откатились далеко на запад.

Самое главное в открытке – надпись, это последнее письмо сыну 1 января 1945 г.: «Привет дорогому сыну Вовику от папы. Живи, расти и будь здоров. Жди, скоро я приеду. До свидания. Крепко целую вас, сынок Вовик». Как и положено, на открытке адрес, в графе «кому»: Метелёву Владимиру Степановичу. Два штемпеля полевой почты и г. Тавды, штамп с гербом: просмотрено военной цензурой 01110, и адрес полевой почты – 37711. А ещё в правом верхнем углу: «Смерть фашистским захватчикам!»

Эту открытку бережно хранила мама, сейчас хранит Володя, её невозможно без волнения читать, держать в руках, от неё исходит энергетика любви, победы, радость встречи, благословение на будущую жизнь. Победу ждали 4 года. Степан не дожил до неё 79 дней – его машина подорвалась на мине, он умер в госпитале 19 февраля 1945 г.

Степан Кузьмич Метелёв. 1944 г.

Степан был водителем при штабе. Его часть участвовала во взятии Кенигсберга. Хотя победа была уже очевидной, немцы на этом направлении держались за каждый метр, тем более, это были немецкие земли, и система оборонных сооружений не имела аналогов. Кенигсберг долго не удавалось взять, наступление планировалось, но потери при взятии города были огромны. Пока подтягивались войска, штаб какое-то время находился на одном месте, шла подготовка к наступлению.

В это время в Тавде получили посылку от Степана. В ней были поношенные немецкие вещи, мама вспоминала, что для неё там была блузка. В то время в Тавде невозможно было достать материала, чтобы сшить одежду для малыша, и, в основном, всё ушло на штанишки и рубашки Вовику. Мне в школьные годы довелось увидеть из этой посылки наволочку в розовую клеточку, а также нижнюю мужскую сорочку большого размера, которая сохранилась до сих пор.

После гибели Степана мама с бабушкой получили письмо от друга, в котором он сообщил, как погиб Степан. Похоронка на Степана Кузьмича Метелёва была написана на русском, но названия населённых пунктов были ещё немецкие и написаны на немецком языке. Похоронка пришла не сразу, и какое-то время Степан считался без вести пропавшим, поэтому не исчезала надежда, что произошла ошибка и Степан вернётся (об этом вспоминал Володя).

Бабушка Мария Васильевна потеряла единственного сына, который был в её жизни как свет в окошке. Маруся потеряла своего мужа, которого ждала все эти годы. Фактически с октября 1937 г. до гибели Степана они жили вместе 5 месяцев в 1937 г. и 8 месяцев в 1942 г., а разлука длилась шесть с половиной лет. Только забота о маленьком Вовике не дала впасть в отчаяние двум женщинам.

М. П. Метелёва с сыном Володей. 1945 г.

Володя помнит, как бабушка плакала о сыне каждый день, уже прошло много лет после войны, а она всё ждала и ждала.

Есть одна маленькая фотокарточка, на которой мама с Вовиком. Мама улыбается, но глаза у неё очень грустные, на фотографии надпись: «На память снохе Наде от золовки Маруси и племянника Вовика, 14 июня 1945 года, Вове 1 г. 11 мес.» Мама с сыном сидят такие красивые, а посылать фотографию уже некому…

Мама с бабушкой вместе прожили долгую жизнь – 47 лет. И до последних дней между ними не было споров, недовольства, упрёков. Я не знаю, так они были воспитаны или гармонично дополняли друг друга, они вместе пережили много горя, в дальнейшей жизни их личные отношения служили примером всем окружающим.

А дальше начинается новая история семейной жизни Николая и Маруси, моих родителей, людей, переживших войну, потерявших многих близких людей, но сумевших создать и сохранить своё семейное счастье.