Главная > Выпуск №21 > Читайте Александра Реву

Читайте Александра Реву

Что бы ни написал Александр Васильевич Рева, будь то стихи, краеведческие изыскания, короткие заметки, – всё вызывает у читателя интерес. Другое дело, вывод по прочтению обычно бывает разным – от скептического: «одни предположения, где доказательства?» до восторженного: «замечательный мастер слова!» И нельзя сказать, что истина где-то посередине – А. Рева очень разный, в некоторых статьях, действительно, не хватает конкретики, а иное творение можно и шедевром назвать.

С интересом читаются и публикуемые в сборнике материалы. Они разные по жанру: воспоминания, рассказ об интересной находке, заметки, стихи. Аналитический разбор документа начала ХХ в., говоря по-современному, договора подряда на выполнение работ перетекает у автора в описание драматического эпизода из биографии «нанимателя», который в 1918 г. был ни за что, ни про что арестован новой властью, бежал, впоследствии стал талантливым инженером.

Для А. Ревы нет мелочей, когда дело касается истории дорогого ему Слободского. Казалось бы, какая разница, где размещаться станции «скорой помощи»? Но прочитаешь маленькую заметку «Наболевший вопрос» и встанешь на сторону краеведа – нельзя нарушать духовный и эстетический центр города, где органично соседствуют библиотека, музей, храмы...

Неподдельная любовь к родному краю, его прошлому, решительное неприятие всякой показухи, парадности... Едкий сарказм и тут же горечь, боль по утраченному...

Читайте Александра Реву!

В. Ф. Пономарёв

Древний курган оказался дюной, но тоже не юной

Вокруг происхождения Чуршинского кургана, давшего название расположенному вокруг него селению Подчуршино (современный пос. Первомайский), существовало много споров, догадок и предположений. Курган и сегодня кому-то представляется загадкой, таящей в своих недрах захоронение князя, а кому-то очень хочется окружить его легендами, придать статус некого святилища. На самом же деле курган является обыкновенной морской дюной. Не той дюной, которые образовались на Балтийском побережье или в песчаных пустынях, а той, которые возникли на дне древнего моря, когда оно покрывало нашу землю.

В последние годы исследователи морских глубин обнаружили, что морское дно не имеет ровной поверхности, а носит дюнный характер. И повинны в этом не ветры, не подводные течения, а вращение Земли, которое ощущается и на больших глубинах колебаниями воды.

Очевидно, и древнее море имело дюнный рельеф дна, часть дюн оставалась отдельными островами, а основная масса размывалась в сплошную гряду. На формирование увалов в дальнейшем влияли и другие факторы тысячелетий, но дюнный характер рельефа просматривается во многих районах. Особенно это заметно в сосновых борах, когда ходишь по ним, как лодка по волнам, отлавливая не золотую рыбку, а белые боровички. Правда, не выглядят уже наши боры лесным морем, слишком много в них обнаруживается вырубок разного рода, тракторных дорог и даже мусорных свалок. Названная дюна вовсе не была единственной в окрестностях города. Севернее его, за Титовской мельницей, ещё после войны возвышался песчаный курган, на южном склоне которого вызревала первая земляника. Лакомый угор стал добычей «карьеристов» – разработчиков песчаных карьеров…

А курган Чуршино, сформировавшийся из так называемых «лессовых» отложений, в первую очередь, является памятником природы. И в том, что он привлёк внимание человека древних времён, ничего чудесного нет. Курган был естественным прибежищем людей в осадное время, и только потом, когда на него наслоилась история людских побед и поражений, на нём соорудили часовню, учредили поминальный обряд…

К истории строительства

Восстанавливается, обретает Божий вид Троицкая церковь при старом кладбище г. Слободского. Это радует не только глаз, но и душу, ибо восстановление, возвращение к деятельной жизни храма и памятника – это обращение к памяти предков, дань почитания всех, кто участвовал в созидании города и, в первую очередь, – его радетелей и подвижников, кои, живя своей жизнью, думали о будущем, заботились о том, чтобы оставить нам не мусорные свалки, не пустое горелое место, а город с мощёными улицами и добрыми домами, с площадями и храмами на них… А за сим скажем похвальное слово мастерам, ставившим в прошлом дома и храмы, и мастерам нынешним, тем, кто бережно и любовно восстанавливает разрушенные временем и небрежением храмы, традиции и саму историю! Скажем похвальное слово и назовём забытые имена, ибо у человека достойного, помимо фамилии, должно быть известно и имя, и отчество. Следовательно, упоминаемый в литературе купец Платунов, за свой счёт построивший Троицкую церковь, должен величаться по его достоинству: первостатейный купец, почётный и степенный гражданин Иван Яковлевич Платунов.

Конечно, за долгую жизнь были у Ивана Яковлевича и иные по выборным должностям звания: голова купеческого цеха, бургомистр, голова городской думы, ибо по масштабу своей личности он во всяком деле оказывался на высоте положения – был головой дела. И деятельность его, помимо большой торговли, распространялась на производство. Первый на Вятской земле кожевенный завод в каменных корпусах был построен им в 1745 г. А доколе так, то, надо думать, и два каменных дома на ул. Рождественской строились им в то же самое время. По сути дела, именно Иван Яковлевич Платунов явился в городе застрельщиком каменного строительства, он дал пример, за ним потянулись другие.

И строительство Троицкой церкви явилось неким итогом его строительной деятельности, а до неё как бы нарабатывался опыт, росли мастера, отлаживалась работа кирпичного производства. Надо понимать, что мастеров каменного дела в тот период, после известных Петровских мобилизаций, оставались считанные единицы. Даже о производстве кирпича мы не имели сведений и только сейчас выясняем, что в 1789 г. в городе были казённые (принадлежащие городу) кирпичные сараи, которые сдавались в аренду на определённых условиях, причём за недопоставку оговорённого условиями кирпича городу с арендаторов взыскивали стоимость недостающего кирпича. В эту же пору завели свои кирпичные сараи купцы Анфилатовы, затевавшие строительство собственных каменных домов на Глазовской улице, в отведённом им управой месте… А чуть позднее Лука Косарев, когда спрос на кирпич и цены повысились, взялся за строительство своих кирпичных сараев.

Таким образом, когда мы внимательнее вникнем в нашу историю, то увидим, что самое почитаемое в городе здание типографии, как памятник архитектуры, как самое первое гражданское здание, построенное в 1775 г. и величаемое «особняком Анфилатовых», – на самом деле к Анфилатовым никакого отношения не имеет, а является усадебным домом И. Я. Платунова!

Два каменных дома Платунова на Рождественской улице упоминаются в документах исследуемой нами поры. Где должны были стоять эти дома, как не на усадьбе Платуновых, от которой и улица получила название Платуновской? Фамилия Платуновых была не менее именитой, чем фамилия Бакулевых. Митюшка Платунов называется в государевой грамоте на Вятку в 1673 г. как челобитчик и, как выясняется, выборный земский челобитчик, общественный ходатай, представляющий интересы вятчан в Москве. Большой род Платуновых в Слободском – это большая история, значит, изначально усадьба, усадебные места Платуновых имели позиции в центре города. Этих обстоятельств историкам нельзя не учитывать. И вся наша беда в том, что мы отдаём свою историю в чужие руки, залётным людям, которые через пятое на десятое переберут наши легенды и выдадут вот такие звонкие фразы: «Это запущенное здание – бывшая резиденция слободских финансовых тузов Анфилатовых…» А на деле, «резиденция» купцов Анфилатовых с 1775-го до 1790 г. располагалась в рядовом деревянном двухэтажном доме на окраине города! Только выстроив дома на Глазовской улице, которую поэтому и переименовали в Анфилатовскую, Анфилатовы перебрались на жительство в центральную часть города.

Цитирую далее выдержки из книги «Дорогами земли Вятской»: «…Из двух каменных церквей, стоявших в черте городского вала (речь идёт о г. Шестакове), к нашему времени сохранилась одна Никольская церковь 1756 г. Обработка её фасадов перекликается с декором дома Анфилатовых в Слободском. “Почерк” артели, строившей этот храм, узнаётся и на фасадах Николаевской церкви 1747 г. близлежащего села Сырьяны». Конечно, нельзя не порадоваться тому, как авторы процитированных строк, известные искусствоведы, связали три архитектурных памятника разных мест одним родством, по почерку установили авторство, а вот имён строителей нам не назвали! Как хотите, но история без имён не укладывается в реалии исторической достоверности. Артель, действовавшая на протяжении трёх десятков лет, должна была построить десяток объектов, и мы, допуская реальность существования артели, должны допустить ещё какие-то построенные мастерами объекты: храмы, здания. И, быть может, производственные корпуса кожевенного завода И. Я. Платунова – это тоже результат работы той же артели? Может быть, первый опыт артель и приобретала на кладке заводских стен? И потом, в истории нельзя не учитывать, что какие-то здания, как и документы, погибли в пожаре, не дожили до нас, как не дожил, к примеру, второй дом на усадьбе Платуновых, который просматривается на плане города 1801 г. Кстати сказать, на плане просматриваются и другие дома, какие-то могли быть построены и раньше, нежели здание типографии… Да и само время построения данного памятника, как мы обнаруживаем, взято с потолка, а не вычислено документально. И доколе специалисты усмотрели в нём «почерк» мастеров, работавших в более раннее время, то не следует ли нам пойти навстречу мастерам, поискать дату строительства первых гражданских зданий в их времени – середине века? Может быть, купцы Платуновы сначала строили дома, а потом уже возводили каменные корпуса завода?..

Сделав что-то вроде экскурса в загадки, точнее сказать, в провалы истории города, я возвращаю разговор к истории Троицкой церкви, ювелирная обработка ворот которой, оказывается, также перекликается с узорочьем ворот церкви в Сырьянах и других ворот Троицкой церкви в с. Макарье. Что это – почерк тех же мастеров или заимствование, а, может быть, это и называлось преемственностью мастерства? По крайней мере, это единство школы вятских мастеров каменного дела отражено в работе А. Ю. Каптикова, опубликованной в пятом томе Энциклопедии земли Вятской, где, кстати сказать, в полный голос зазвучали имена слободских мастеров: посадского Якова Котельникова и крестьянина Софрона Сунцова, самостоятельно строивших храмы: первый – в сёлах Сезенево и Совье, второй – в селе Вяз. Знакомство с работой Каптикова позволяет думать, что не всё так безнадёжно в нашей истории, что есть ещё у местных краеведов возможность, ухватившись за ниточку исследованного автором материала, размотать весь клубок истории каменного зодчества в районе. И решать задачу можно с прямого предположения, что названные мастера прошли школу мастерства именно в той артели, вокруг которой завязался наш разговор, тем более, что есть прямые свидетельства строительства храма в Сырьянах не только на средства, но и силами самих крестьян! Следовательно, артель могла сложиться в процессе строительства именно этого храма. Иными словами, из среды крестьян выделились люди, нашедшие в строительстве своё призвание, со временем расставшиеся с крестьянским званием.

Добавлю, упомянутая публикация назвала нам имя строителя непосредственно Троицкой церкви в Слободском – жителя Вятки Ивана Коршунова, вышедшего из безвестности в большого специалиста. Именно И. Коршунов подрядился у Платунова вести строительство, которое и закончил в два года – 1772–1773. Как говорится, спасибо мастеру за его труд, спасибо его подмастерьям и слава Ивану Яковлевичу Платунову, организовавшему и оплатившему все расходы по строительству и наполнению храма святыми предметами, за что после смерти Ивана Яковлевича в 1797 г., 26 января, и похоронили в стенах храма.

Заметки к истории фабрик

«В фабричном музее хранятся фотографии столетней давности: важные, чопорные хозяева – купцы и их дородные жёны, блестящие от пота лица рабочих, напряжённо смотрящие на фотографа, на мгновение оторвавшись от изнурительной работы… Крохотный заводик, 16 рабочих, единственный вид сырья – белка. Это наши истоки. Мы потомственные меховщики…»

Вот так ещё вчера живописали нам историю мехового производства в Слободском: крохотный заводик, 16 рабочих, изнурительная работа!

Да разве можно так с кондачка писать о своих истоках? Речь о том, что к истории у нас относились без должного почтения: советским историкам позволялось говорить только о наших достижениях, цифрах роста да стахановцах, которыми якобы славились трудовые коллективы. Случайно ли в исторических очерках светили лишь маяки-передовики да фигурировали ударные темпы всяческих пятилеток?

Однако история фабрик складывается не только из одних достижений и выполнения планов, но и из того, что можно назвать издержками социалистического неблагополучия, то есть из затрат, из потерь, как материальных, так и человеческих. Легко рапортовать об успехах и достижениях, если забыть о потерях, за которыми стоят судьбы людей, порой поломанные, их травмы, их драмы. Хорошо говорить о том, сколько рабочих награждено правительственными наградами за их труд на фабрике, и не думать о том, а сколько людей не награждено и осталось забытыми, сколько их, отдавших все силы фабрике, так и не выбилось из нужды?

Сегодня у всех открыты глаза на то, что уровень жизни людей в городах постоянно понижается. И, хотя бытовые условия, можно признать, в общих цифрах улучшились, выросли грамотность и количество культурных мероприятий, но культура поведения человека упала до крайности.

Поэтому, когда мне предлагают посмотреть на «блестящие от пота лица рабочих», я оглядываюсь на своё лицо, на лица товарищей, начинавших трудовой путь в послевоенные годы. Разве наши лица не были изнурены работой, тем более что в цехах все стены были оклеены призывами партии «Отдать все силы на выполнение плана!»?

Работа всегда, во все времена была обременительной и тяжкой, лёгкими считались только воровство и спекуляция. Но работа была и мерилом Человека! Работа была необходимостью, ибо без работы человек дичает.

И неправда, что хозяин завода – обязательно купец. В Слободском уезде основателями кожевенных, меховых и других производств чаще всего являлись крестьяне. Крестьянин, потомственный кустарь – мастер, бравший на себя труд организовать производство на более высоком, нежели кустари-надомники, уровне, и вовлекал он в эту работу, прежде всего, родню и соседей. А это значит, что он со своими рабочими не мог стоять по разные стороны баррикад, а сидел с ними за одним, как рабочим, так и обеденным столом. Другое дело, что после смены рабочие уходили на отдых, а у хозяина болела голова о завтрашнем дне – ему ещё надо было подвести итоги, спланировать поездку за сырьём и т. д. Это потом, когда заводское дело расширялось, обрастало новыми людьми, когда авторитет хозяина в обществе повышался в полном соответствии с ростом его капитала – престиж фирмы требовал от хозяина записываться в купечество.

Новое звание приносило новые заботы: купцу приходилось принимать на себя роль попечителя школы и приюта, присутствовать на благотворительных вечерах и собраниях, словом, заниматься общественной деятельностью, отстёгивая некоторые суммы от своих капиталов. При всём при том он оставался главным организатором производства, являлся на завод по гудку, подавая пример ревностного служения делу.

И, наверное, надо не бояться доброго, точного слова, определяющего характер его деятельности как подвижничество. Наверное, подвижниками и были все основатели новых заводов не только на Вятке, но и в России.

Теперь, когда мы нашли точную оценку явлению, следует рассмотреть и вопрос об истоках. Справедливо ли считать один маленький заводик базой, на которой выросло такое предприятие, как «Белка». Может, стоит принять во внимание, что крохотный заводик не был единственным скорняжным предприятием в Слободском, а сам вырос на базе векового опыта слободских кустарей, поэтому не правильнее ли говорить, что производственное объединение «Белка» выросло на базе векового опыта слободских скорняков? Для доказательства своего предположения привожу далеко не полный список скорняжных заводов в Слободском:

1830 г. – основан Василием Распоповым;
1831 г. – И. Распоповым;
1838 г. – И. Платуновым;
1840 г. – Дм. Ем. Плюсниным;
1845 г. – А. Поповым;
1849 г. – Желваковым;
1850 г. – Н.С. Поповым;
1851 г. – А. Лалетиным;
1850 г. – Н. Александровым;
1851 г. – Мих. Плюсниным;
1871 г. – Колотовым и Ко (впоследствии – завод Александрова);
1874 г. – Распоповым.

К данному списку можно прибавить ещё заводы И. А. Шмелёва и Ивана Оглоблина, а также вспомнить о наградах слободских меховщиков, полученных ими на разных выставках, хотя бы диплом с одобрением мерлушки и овчины Вас. Ем. Плюснина Венской выставки 1873 г. Получил бронзовую медаль и А. П. Плюснин на Нижегородской выставке, а также М. Анф. Рылов и Распоповы, Оглоблин и т-ва Лесникова и Рылова. Словом, история наша ещё требует изучения, и круг вопросов, как и участников, будет значительно расширяться.

Документ и воспоминания

В наше время беспорядочного возвращения к предпринимательству полезно обратиться к документам, определявшим суть соглашений, контрактов и договоров в прошлом. Тем более, если документы эти по лаконичности, чётко изложенным обязательствам сторон могут быть образцом нынешним деловым людям.

Как пример цитирую документ:

Условие

1) Настоящее условие заключается между Слободскою городскою управою и инженером-электриком Алексеем Ильичом Мироновым в том, что он, Миронов, берет на себя руководство аботами, технический надзор по устройству телефонной сети центральной телефонной станции в г. Слободском и по подвеске четырех телефонных проводов от центральной станции г. Слободского до подводного кабеля через р. Вятку у Дымковской слободы Вятского уезда.

2) Производитель работ Миронов принимает на себя труд сейчас же по подписании сего условия возбудить и вести ходатайство от имени Слободской городской Думы пред Правительством о выдаче Слободскому городскому управлению концессии на устройство в г. Слободском однопроводной телефонной сети с двухпроводной линией для соединениям между собой Слободской и Вятской центральных телефонных станций.

3) Все работы по сооружению телефона должны быть выполнены согласно проекту и смете, рассмотренным Слободской городскою Думой в заседании 4 Мая 1912 г.

Заготовку всех потребных материалов для устройства сооружений должна произвести Слободская городская управа.

Миронов обязуется приступить к работам в двухнедельный срок со времени подписания настоящего соглашения, а закончить работы по устройству городской телефонной сети и центральной станции линии Вятка – Слободской в течение трех месяцев, считая срок со времени подписания условия.

В случае замедления работ, происшедших в силу стихийных и других не зависящих от Миронова обстоятельств, как-то сильные ливни, несвоевременная заготовка материалов и т. д., он, Миронов, обязуется поставить в известность в течение суток Слободскую городскую управу. В противном же случае он является ответственным и подвергается штрафу в пользу Слободского общественного управления в размере 5 рублей за каждые просроченные сутки.

За руководство работами и технический надзор Городское общественное управление обязуется уплатить Миронову, по истечении двух недель со дня открытия действия сооружений, за работы по городской телефонной сети и станции ТРИСТА (300) рублей и за работы по телефонной линии Вятка – Слободской СТО (100) рублей, включая в эту плату и расходы на разъезды Миронова во время работ по линии. В означенный срок оговоренная плата уплачивается лишь тогда, если все работы будут выполнены хорошо. В случае обнаружения недостатков платеж денег задерживается до устранения замеченных неисправностей.

В случае, если ходатайство о выдаче города концессии будет сопряжено с необходимостью личной поездки Миронова в г. Пермь или другие города, то издержки по поездке относятся на городской счёт.

За разрешением всех вопросов, как по найму служащих и рабочих, так и по заготовкам необходимых для работ материалов, Миронов должен обращаться к Слободской городской управе.

Как видим, телефон в Слободском устраивался на божеских условиях, и инженер-электрик Миронов не пытался облапошить тёмное купечество, заседавшее в Слободской управе, а честно зарабатывал свой хлеб – не в пример нашим всякого рода строителям, которые стараются скорее выбрать все деньги, положенные по смете, а потом сда­вать объект со всеми огрехами и недоделками,

Сейчас, когда мы узнали А. И. Миронова со стороны его отношения к делу, хочется показать его как человека в той экстремальной ситуации, которую уготовил ему «боевой восемнадцатый год».

Алексей Ильич Миронов в Вятке был начальником городской электростанции, и в 1918 г., когда Вятка была объявлена на осадном положении, многих из видных ранее людей арестовывали как заложников. Попал под арест и Миронов. Но, как оказалось, заложников не просто держали под замком, а сортировали, водили на допросы, с которых в камеру возвращались не все. Увели однажды и Миронова, сунули в группу других на дворе, окружили штыками и повели. А на улице темень ночная, осенняя, холод собачий. Повели вниз по лестнице к реке. «На пристань», – думали они, ан нет! Привели их на плоты. «Раздевайтесь!» – тычут наганами. Что делать ? Стали раздеваться. Перво­го подтолкнули к краю плота и выстрелили в спину. На воде только плеснуло да брызнуло! Второго двое подхватывают – и бух! Также плеснуло. Среди арестованных шумок пошёл: «Что вы делаете?» Конвойные заспешили, выхватили Миронова в одном белье, а он сопротивляться не стал и не пошёл вперёд, а побежал и нырнул до того, как выстрелили. Нырнул – и ну работать руками и ногами. А вода ледяная. В другой обстановке, наверное, и не вынырнул бы, а тут злость, ярость какая-то словно подогревает. Вынырнул, глотнул воздуха, услышал сзади выстрелы и опять в воду ушёл.

Как реку переплыл, сам не понимает! Зацепил ногой дно, встал, выбрел на берег сосулькой. Пошёл в Дымково, благо был там знакомый мужик из рабочих. Тот его сразу – на горячую печку, укрыл, отпоил чаем, одёжку дал, а перед рассветом перевёз в город. Укрылся Алексей Ильич не дома, а опять же у знакомых, потом подался в Пермь, где устроился на службу по своей специальности, позднее выдвинулся в ведущие инженеры группы, работавшей по заданию правительства.

Алексей Ильич Миронов, по сути, был пионером в деле перевода железнодорожного транспорта на электрическую тягу. В период этой работы он и попал в поле зрения НКВД, был привлечён к дознанию о побеге из-под расстрела, но оправдался тем, что ни следствия, ни суда по его делу, как и какой-то вины, за ним не было, следовательно, он вправе был искать спасения. Между тем за Миронова заступились большие начальники, без него могло остановиться дело государственной важности, и его отпустили с миром.

Для нас важно заметить, что Алексей Ильич был женат на дочери слободского купца Заркина, и его работа по слободским телефонным линиям была в некотором роде актом признательности его городу.

Добавлю, что сын Алексея Ильича погиб в Отечественную войну, а дочь ушла в партизаны и была замучена гитлеровцами.

Клад… в бутылке?

В поиске старинных бутылок, необходимых мне для иллюстрации готовящейся к печати книги о винокуренном производстве, забрёл я на разруху старого дома и обнаружил сброшенную с чердака бутылку. То, что бутылка очень старая, было очевидно: воронкообразное дно уходило внутрь сосуда. Зелёное, почти чёрное, непроницаемое стекло было пузырчато-неровным. Обломки таких бутылок мне доводилось видеть в земле, в строительных траншеях, и всегда возникала досада, что земля не сохранила их целыми. А тут нашлась одна целенькая, старенькая – такой тёмненькой 130 лет, не меньше! Знаю я это толстое, недоваренное стекло. Обтёр я посудину о сырую траву, завернул в целлофан и сунул в сумку.

Понятно, что дома находке предстояла большая мойка, но прежде чем опустить её в воду, я заглянул в горлышко и увидел, что оно чем-то забито. Подцепил пробку шилом и увидел, что это не пробка, а матерчатый шарик, вроде самодельной пуговицы. Присмотрелся – точно пуговица! Такие пуговицы монашки носили на чёрных одеяниях…

Заглянул я в горлышко снова и увидел… свёрнутые в трубочки цветные бумажки – это билеты государственной 4-процентной ренты, то есть старые облигации.

Вытряхнуть сверточки не удавалось, они плотненько заполняли бутылку, и пришлось к ним подбирать инструмент. Пять свёрточков были извлечены на свет. Последний свёрток оказался короче остальных. Разрезаю нитки, аккуратно стягивавшие бумагу, и разворачиваю рулончик из пяти сотенных бумажек образца 1910 г. Другие же бумаги составляли 900 рублей их общей стоимости. Когда-то моя находка составляла целый капитал, а вот кому он принадлежал – долго гадать не пришлось, на одном билете обнаружилась карандашная запись: «Монахини Милицы Золотаревой». Вот моя догадка о пуговке чёрного атласа и подтвердилась! А когда, отмыв бутылку, я рассмотрел её на свет, то нашёл, что она имеет монастырю прямое отношение. В таких бутылках держали церковное вино.

Осмысливая находку, совсем не трудно восстановить её историю. 1918 год – монахини изгнаны из стен монастыря и, как писала тогда пресса, «клопами расползлись по углам!» То есть, вынуждены были искать пристанища в домах сердобольных граждан. Но и по домам таких граждан другие граждане ходили с обысками. Вот и спрятала старая монахиня свои трудовые сбережения, потерявшие силу, дабы не попали они в руки супостатов… Прятала, наверное, на год, на два, а пролежали её «кровные» без малого 80 лет! И быть им теперь на подотчёте в музее, ибо эти ставшие святыми деньги по всем статьям подпадают под статус клада, подлежащего обязательной регистрации и учёту.

Наболевший вопрос

Почему нельзя отдавать здание бывших магистрата, городской думы и в конце концов горсовета ведомству «скорой помощи»?

Прежде всего, по его исторической значимости. Оно являлось средоточием надежд граждан города. В нём искали люди права и справедливости, в него тянулись за советом, за добрым словом и за книгой!

Второй причиной, не менее важной, чем первая, назовём его роль в архитектурном ансамбле центра города. Здание, как замок, замыкает ожерелье зданий всей площади, без которого зрительный ряд законченного архитектурного ансамбля расстроится, потеряет цельность.

Третье – нельзя забывать, что здание, его функциональное значение распространялось на духовные сферы жизни горожан, даже в советское время. Сегодня, если выключить его из духовной жизни города, то есть передать ведомству «красного креста», – город потеряет свой духовный и эстетический центр, опорой которого сегодня является библиотека, противостоящий музей и храмы. Нельзя их отдалять друг от друга! С переходом здания в иную сферу люди потеряют остатки интереса к общественной жизни города. Туристы, знакомящиеся с примечательными местами, враз потускнеют, узнав, что это здание – база «скорой помощи».

И ведомству милосердия должно быть стыдно претендовать на то, что не относится к телесному! Не их это отрасль здания. Духовная сфера – народная нравственность более значима для народного здравия, нежели бинты да примочки.

Ведомству милосердия, с его парком машин, давно было б надо занять бывший «Дом малютки», там, в тупичке тихой улочки гораздо приличней быть белым халатам, нежели выпячиваться на центральную улицу, на которой хватает шума от потока машин.

Исторический город вправе отстаивать свой исторический центр от бездушия.

9 мая 1945 г. в Слободском

День 9 мая 1945 г. в Слободском начинался необычно: в пять часов утра, а не в шесть, как следовало, громче, чем всегда, зазвучали позывные кремлёвских курантов, и голос Левитана объявил о том, что будет передано «важное сообщение». Встревоженно охнула мама, я, как бы успокаивая её, высказал надежду: «Война кончилась!» И сразу прикрикнул на меня брат: «Не болтай, чего не следует!» Но уже в тишине, в сизой тьме пасмурного рассвета ликующе и твёрдо звучал голос Левитана: «Гитлеровская Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции!.. День девятое мая объявляется праздником Победы!»

Спать дальше было невозможно, но и праздником в нашем доме не пахло: не было никакой еды, не было дров, чтобы согреть комнату, а на улице лежал снег, выпавший за ночь. Но уже слышались за окном топот ног, восклицания и говор – люди переспрашивали друг друга, чтобы удостовериться: «Действительно – победа?»

Брат первым оделся и побежал на «фанерный». Люди со всех сторон стекались к заводским проходным, ибо не были готовы к этому, обещанному Сталиным «празднику на нашей улице»! Люди не готовы были к нерабочему дню, ибо существование многих из горожан было связано с местом работы – там они не только работали, но и питались. Обед в столовой, хлебный паёк и кружку кваса или просто кипятка к нему, а подчас и дополнительное питание, они получали на работе, а домой возвращались только спать да принести домашним что-либо добытое из еды. Были, конечно, и такие дома, где садились за ужин всей семьёй, где дети и завтракали, и обедали, но это были дома «ушлых» людей, которых мы тихо презирали.

Между тем, люди, побывавшие у проходных, уже группами, бригадами и толпами шли к площади, и кто пел, кто плакал – ликованье было воистину «со слезами на глазах»! Мне же побывать на улице в тот день так и не привелось – у меня не было обуви! Я пробовал выскочить босиком, но снег, смешанный с дорожной грязью, жгучей слякотью, так облепил мои ноги, что пришлось возвращаться домой. А ведь моим ногам не раз и не два доводилось и зимой без обуви гонять по сугробам за братом, чтобы принудить его прийти домой, дать мне свою обувь: тогда и я хоть часок мог побыть во дворе. Но одно дело пробежаться по сухому снегу, и другое – по слякоти, когда тепло уходит из тела на испарение влаги, а кровь не успевает, не в состоянии доставить много тепла к ногам. Таким образом, даже нулевая температура ведёт к быстрому обморожению. Я это почувствовал и, слава Богу, вернулся, а осознал ситуацию много позже. Я рассказываю это к тому, чтобы показать, как непроста была наша жизнь в военную пору, насколько горькой она могла быть даже в День Победы. Может быть, именно эта горечь и помогла мне запомнить детали и подробности событий, оставленные без внимания другими?

Утешением моим стало окно, ведь мы жили на главной улице, вблизи площади, и отголоски происходящего на ней были у меня на слуху, а люди – участники праздничной стихии – проходили перед глазами. Днём снег частью растаял, частью был затоптан ногами, а солнце в этот день в Слободском так и не победило облачности. Брат мой появился дома лишь в сумерки и сразу завалился спать. Он так измотался за день, что не способен был говорить о впечатлениях дня. Право, с работы он являлся более разговорчивым.

Стихи

А. Рева

Лик

Мне ночью сегодня в глаза
Заглядывал ангельский лик,
В такое поверить нельзя,
Но ангел мой в душу проник.
Я видел живые глаза,
Их ровно мерцающий свет,
Умеющий слово сказать
И слышать безмолвный ответ.

И я его речь разумел,
Уверовав, что неспроста,
Он ждёт, чтоб я снова прозрел
И к слову готовил уста.

Светлейший бестрепетный лик
Вернул меня в благостный сон,
Не помню – на час или миг,
Но знаю, что буду спасён!

Колокола Чайковского

Жизнь, какой бы ни была,
Важно, – он в ней был таковский!
Вятские колокола
В партитуру ввёл Чайковский.
И звучат они, извне
Мастерство искусством славят,
Зная, ни в каком огне
Их уже не переплавят!

* * *

Суд не судит по делам,
По деяньям, по заслугам.
Суд нас судит по словам,
Обгоняющим друг друга.
Суд спокойнейше глядит –
Кто кого опередит?
Кто во лжи словоохотлив,
И, строча, как пулемёт,
Из житейской подворотни
С толку Истину собьёт?
А святая простота
Из суда уйдёт пуста.

На реке

Две поэтических души,
На том и этом берегу,
По утреннему холодку
Бредут, чтоб смуту пережить.
Октябрь ознобом лес пробрал,
Остатний лист позолотил
И бусины из серебра
По цепким травам раскатил.
Два берега одной души
Не в состоянии сложить
Одной тождественной строки.

* * *

Какая мука жить осенней болью,
Чего-то ждать, о чём-то вспоминать
И понимать, что прошлою любовью
Нам ничего уже не оправдать.
Какая мука видеть спесь на лицах
И слышать непристойные слова,
Их сеют пропорхнувшие девицы,
Не спрятав сигареты в рукава.
Какая мука в этом сером свете,
По слякотной ступая мостовой,
Молчанием былого друга встретить,
Прошедшего с поникшей головой…

Телефонные страдания

Мне предлагают ставить телефон,
Над этою проблемой потрудиться…
А мне тот телефон, как патефон, –
До Правды по нему не дозвониться!

И к истине с ним близко не дойти,
Не приведёт к ней никакой
мобильник.
У токов человечной чистоты
Худой эпохой вырублен рубильник.
В эпохе этой надо зверем быть.
Иначе – быть и ухарем, и хватом.
И с подлостью за пазухой ходить,
Как изуверы ходят с автоматом.

Меня ж уводят на хороший тон:
«Писателю к семидесятилетью
Положено поставить телефон…»
– Зачем? Что разговаривать
со Смертью?