Дневник Нины А. случайно попал к историку В. А. Бердинских, у него он и хранится. Виктор Аркадьевич предоставил для публикации в альманахе фрагменты из записок и свою вступительную статью. Полностью дневниковые записи Нины А. будут опубликованы позднее, отдельным изданием. Дневник интересен для нас ещё и тем, что его автор в двадцатые годы работал в Вятской публичной библиотеке им. А. И. Герцена.

Тайны русской души

Октябрь серебристо-ореховый
Блеск заморозков оловянный.
Осенние сумерки Чехова,
Чайковского и Левитана.

Борис Пастернак,
октябрь 1943 г.

После революций 1917 г. и гражданской войны рухнула двухвековая рафинированная великолепная русская культура жизни, восприятия, впечатления, образа мыслей, движений души… А между тем именно этот высокий уровень рефлексии и самоанализа (столь порицаемый позднее) не только породил Льва Толстого и Фёдора Достоевского, Антона Чехова и Ивана Бунина (то есть великую русскую литературу XIX в.), но и стал основанием знаменитого на весь мир русского Авангарда начала XX в. – взрыва гениальности в поэзии, живописи, музыке, театре. Отточенная культура чувств. Это было невероятным сокровищем духа русской интеллигенции, лишь, в малой мере, отлившейся в стихах Блока и Белого, холстах Врубеля и Серова, музыке Скрябина и Рахманинова. И тысячи русских гимназистов и гимназисток, студентов и курсисток, писавших стихи и дневники, любивших театр и музыку, были неотъемлемой частью этого культурного взрыва.

Почва, породившая эти достижения национального духа, исчезла после гражданской войны напрочь. Обломки дореволюционной интеллигенции, выжившие в 1920–1930-е гг., остались без земли под ногами и воздуха родной культуры. Они уже выживали, а не жили. Власть нуждалась в этих людях для своих целей. Но метод «сталинского классицизма» в литературе и искусстве оказался беспощаден к творчеству. Звучание стихов и музыки, холстов и пьес начала века умерло (в значительной мере), так как диалога с душами тех, для кого они были созданы, уже не было.

В чудом сохранившемся дневнике русской провинциальной барышни начала века все эти процессы ярко отразились. В семи толстых тетрадях дневника запечатлены события с 1909 по 1922 год (с 17 до 29 лет). Страшные испытания не сломали хрупкую душу болезненной девушки, а наоборот – очистили и закалили её. Она сохранила во время краха родной страны самостояние ума, чувств, мысли и чести. Дневник Нины А. стал свидетельством чудесной широты души, отточенности восприятия, культуры целого поколения русской молодёжи 1890-х годов рождения. Именно из него вышли Ахматова и Пастернак, Мандельштам и Цветаева…

На страницах дневника, из фрагментов разных лет, великолепным, гибким и страстным языком чувств описаны события повседневной жизни – мелочи дня и малейшие движения души. Автор смотрит внутрь себя – и этим нам драгоценен. Душа Нины – сложный и живой мир.

Малокровие и чахотка (туберкулёз) – удел множества русских барышень конца XIX – начала XX вв. Болезнь придавала необычайную прелесть таким хрупко-грациозным и нежно-обречённым цветкам. Движений мысли, жажды любви, творческого начала – здесь намного больше, чем у их более благополучных собратьев и сестёр. Вспомним хотя бы знаменитый дневник Марии Башкирцевой…

Вчитаемся же в строки дневника вятской девушки, вглядимся в эти полутона, очаруемся робкими движениями души, почувствуем прелесть приглушённых красок жизни этой художественно, ярко одарённой, натуры! Стихи, живопись, музыка – всё подвластно нашей девушке; и всё это – обычное дело для людей того времени и того круга. Робкая и стеснительная, умная и чуткая, нерешительная и отважная, постоянно болеющая и удивительно крепкая в великих коллизиях века – эта девушка поражает нас противоречиями и цельностью своей души, столь бесстрашно распахнутой на страницах дневника. Душа эта быстро, впрочем, мужала. Наивные мечтания гимназистки 1909 г. довольно сильно отличаются от горьких записей 1920-х гг. Но сохранилось главное – трогательная чистота духа, искренняя вера в человека и Бога.

Сталь в эту эпоху закалялась не только из юных рабочих и крестьян, но и из брошенных в плавильную печь революции и гражданской войны остатков русской интеллигенции. Возможно, безусловного таланта ни в поэзии, ни в музыке, ни в живописи у Нины А. не было. Но чудная наполненность её цельной души искусством (о чём нам можно только мечтать), эта высокая культура духа – гораздо более важное достижение русской жизни, чем какой-то односторонний талант. Девушка сумела запечатлеть поток времени в своей душе, даже не догадываясь об этом, и нимало не ценя свои закрытые для посторонних глаз (в силу их притуплённости и неяркости) дарования.

И она всё же выделялась среди своих сверстников обострённым восприятием жизни, тонким, духовным настроем, удивительно верным тоном без тени фальши (как у онегинской Татьяны Лариной).

Тлеющая годами чахотка в какой-то мере способствовала этому, отъединяла от людей, обостряла для неё все запахи и краски жизни на грани смерти. И гиперкритичность к себе – неотъемлемая черта постоянной саморефлексии. Не стоит доверять самобичеваниям автора дневника – это необычайно талантливая, живая и цельная русская натура, сохранившая нам аромат русской духовной жизни начала XX в.

Несколько слов о биографии автора дневника…

Нина Евгеньевна А. родилась в Вятке 6 января 1893 г. в семье местного чиновника средней руки. Отец служил в Вятской казённой палате и даже затем её возглавлял до Октябрьской революции. Мать – домохозяйка. Доходов, кроме жалованья отца (довольно умеренного), у семьи не было. И всё же до 1918 г. семья имела свой налаженный быт, уютную комфортную (без излишеств) жизнь в собственном доме. Русская интеллигентная семья, с сильной тягой к культуре: музыка, языки, литература, живопись – всё это в круге интересов Нины А. Отец родился в 1866 г., а умер в 1925 г., работая и при советской власти сотрудником местного горфинотдела. На такого рода «бывших» тогда смотрели косо, так что смерть избавила его от многих бедствий. Мать родилась в 1872 г. (она в отличие от отца – коренная вятчанка), а умерла в 1943 г. в разгар войны. Чиновниками были и дед Нины по матери, служивший в своё время также в Вятской казённой палате (умер в 1914 г.), и дед по отцу, служивший в Палате государственных имуществ. Это, безусловно, не разночинная, а служивая русская интеллигенция.

У Нины была старшая сестра Зина. Жизнь семьи осложняли длительные (в течение многих лет) лёгочные заболевания сестёр, переросшие у Нины даже в чахотку. 27 мая 1913 года Нина успешно окончила Вятскую Мариинскую женскую гимназию. В 1914/1915 и в 1915/1916 учебных годах прослушала два курса на Высших женских курсах в Петрограде, специализируясь в области литературы. В связи с болезнью лёгких (которую обострил климат Петербурга) и революцией вернулась в родную Вятку и больше её не покидала.

С марта до декабря 1918 г. работала телеграфистом на вокзале Вятки. Затем до января 1920 г. по болезни не работала вообще. Очевидно, что голод, холод и гражданская война обострили болезнь. Затем в 1920–1940-е гг. трудилась уже практически без серьёзного перерыва библиотекарем и делопроизводителем в разных городских учреждениях: библиотеке, заводе, горсовете… С марта 1943 г. – в артели инвалидов «Искра». Более поздние данные отсутствуют. Но можно предложить, что она была жива ещё в 1950-е гг. Мечта Нины стать художником не осуществилась. А между тем задатки к этому у неё, несомненно, были. В письме от 14 апреля 1921 г. к известному местному художнику (её наставнику) М. А. Демидову она писала: «Михаил Афанасьевич! Вы всё-таки видели мои рисунки, – признаёте ли Вы за мной некоторые способности и возможность дальнейшего их развития? Передо мной сейчас дилемма, для решения которой надо знать Ваше искреннее мнение».

В местном обществе того времени она явно была белой вороной. В письме от 20 ноября 1925 г. её московская знакомая (А. С., работавшая некогда с Ниной в вятской библиотеке) написала об этом так: «Дорогая Нина Евгеньевна! Вам всего труднее мне написать сейчас: так много вопросов теснятся вокруг Вашей личности, вопросов очень деликатного свойства, касающихся человека – художника с его особенным восприятием мира и окружающего…».

Позднее она же в письме от 22 января 1926 г. так определила причины диссонанса чувств и образа мыслей Нины к новой советской эпохе: «Вы, художники, мыслите и чувствуете особенно, и несоответствие жизненных взаимоотношений вам особенно чувствительно. Воображаю, как Вам чужда была бы современная обстановка нынешней дрягинской эпохи, если бы Вы не могли уйти от неё в Ваш зачарованный мир линий, красок, форм…»

Но новый мир оказался беспощаден к дореволюционной культуре русской интеллигенции. Её линии, краски и формы стали не нужны новой власти и советской культуре. И всё же драгоценным свидетельством русской души тех великих и страшных лет остался чудом уцелевший дневник Нины.

В. А. Бердинских