Версия для слабовидящихГеральдическая историография: проблемы изучения
Е. М. Дрогов
Исследования вятского символа – натянутого лука со стрелой, его генезиса и семантики, ещё далеки от своего завершения. Однако некоторые исследователи в погоне за сенсацией, в попытках «объяснить необъяснимое» без глубокого и всестороннего изучения предмета, без привлечения широкой современной историографии, оперируя слухами и собственными необоснованными домыслами, заводят читателя подчас в такие антинаучные дебри, что выбраться самостоятельно оттуда он уже не в силах. Поднятая А. Л. Мусихиным тема в статье «Проблемы фальсификации средневековой истории Вятки» крайне актуальна для изучения вятской символики и геральдики1. Поскольку именно со средневековья берёт своё начало изображение вятской эмблемы – натянутого лука со стрелой.
Позволю себе остановиться на работах Е. Харина, С. П. Серкина, А. В. Пономарёва и С. И. Демакова. Геральдическим «изысканиям» этих авторов присущи игнорирование или полное отрицание специальной историографии, отсутствие научной критики источников, а зачастую полное отсутствие ссылок на какие бы то ни было источники.
Евгений Харин в работе «Герб Вятский и Слободской» части 5-й его «Истории страны Вятской» рассуждая об «изъянах» лука со стрелой в «Печати Вятской» на Большой государственной печати Ивана IV, делает иконографическое заключение: на эмблеме изображён не лук, а арбалет2! Сенсация! При этом автор совершенно не берёт в расчёт, что перед ним не сама печать, и даже не её оригинальный оттиск, а контурная прорисовка этого оттиска, возможно, не самого лучшего качества. Тем не менее, существует несколько прорисовок. При этом эмблемы, изображённые на печати, – это не «фотографии» реальных предметов, а художественно-символические образы, символы, выполненные резчиком в 70-х годах XVI в. Не устроили «исследователя» ни «толстая» форма корпуса стрелы, ни «неестественный для деревянного лука изгиб». «Объяснять указанные “нелепости” небрежностью гравёра» автору «не представляется возможным» только на основании того, что «люди той поры разбирались в оружии не хуже нас». Далее по внешнему сходству контура рисунка следует вывод: «На вятском гербе первоначально был изображён… арбалет!» И хотя автор оговаривается, что найти на Вятке каких-либо материальных или других прямых или косвенных подтверждений использования арбалета до сих пор не удалось, тезис об изображении его в гербе возводится в абсолют! На основании прорисовки вятской эмблемы на печати Ивана Грозного, Харин реконструирует (!!!) форму использовавшегося (!!!) на Вятке арбалета, выводит происхождение его из Китая на основании того, что «Вятский регион ближе к Монголии и Китаю, чем другие русские земли»… Далее следуют не менее фантастические, лишённые реальной почвы, измышления: «на Вятке проживало рыцарское сословие» и т. д.
Автор демонстрирует полное незнание историографии геральдики и специфики различного рода символики, проводя параллели генезиса и иконографии вятского герба с трезубцем Рюриковичей, раннегеральдическим (периода Магдебургского права) гербом Киева, выводя герб Вятки как «герб» Булгарской области Нукрат, произошедший от тамги рода Дуло. Мало того, что автор основывается в последнем тезисе на общепризнанную фальсификацию – «Джагфар Тарихы», он не видит различий между тамгами, родовыми знаками собственности, и геральдическими знаками более высокого порядка – эмблемами, гербами. Глубина познаний в истории происхождения и развития, в иконографии вятских символов демонстрируется автором с первых же строк: приводя герб Кировской области, он подписывает «герб Вятки» и комментирует: «Перед нами герб Вятской губернии, а ранее – Вятской земли (республики). Ныне его узурпировал город Киров». О какой «узурпации» речь? Очевидно, что автор совершенно не знаком с предметом. Присущие гербам региона и областного центра принципиальные отличия Харин не различает, либо намеренно вводит читателя в заблуждение, чтобы строить дальше свой «замок на песке». Отвергая официальный герб Слободского – скрещённые верши в серебряном поле, Харин предлагает свой вариант «герба» города, выказывая полное незнание ни классической геральдической терминологии, ни основных правил составления и описания гербов, ни современных геральдико-правовых реалий. Предлагаемый им в качестве основного символа «герба» «силуэт колокольни» – «слегка обработанное фотоизображение» – гербом не может являться по определению. Существует запрет на изображение в гербах реальных архитектурных объектов, геральдическим изображениям присуща стилизация, при этом используются определенные цвета и порядок их наложения, особые специальные названия цветов, фигур и т. д. Глубина истории утверждённого герба Слободского автора мало интересует, а между тем это уникальный символ города с более чем двухсотлетней историей, герб сам по себе является исторической реликвией, и, выверенный геральдически, прошедший утверждение и государственную регистрацию, ни в каких «доработках» не нуждается. Статья изобилует фактурой, но ни одной ссылки на конкретные источники, с указанием выходных данных и страниц публикаций автор не даёт, как будто опасается, что в потоке случайных, незнакомых с предметом читателей найдётся вдумчивый знаток, который захочет проверить изложенные «факты». Я остановился только на особенно «выдающихся». Название главы никак не оправдывается содержанием. Большая часть материала, изложенного в ней Хариным, также, как и в материале «Вятка – родина казачества»3, не имеет ни к геральдике, ни к гербам Вятки и Слободского ровным счётом никакого отношения. Методику своей работы автор вскрывает фразой: «Сравнивая различные символы, имевшие хождение в 9–16 веках, можно делать далеко идущие выводы, но мы не станем увлекаться подобной “фоменковщиной”». Конечно, дальше увлекаться «фоменковщиной» уже просто некуда…
Ту же «Джагфар Тарихы» цитирует С. П. Серкин, повествуя, вслед за Е. Хариным, неискушённому читателю о «гербах» Булгарии4. Оставляя за рамками критику всего этого источника, можно определённо говорить о том, что никаких гербов в Булгарии не могло быть по определению, а тамга – родовой знак, не герб, знак более примитивного порядка, и символом территории он быть не может. И уж тем более исключено какое-либо «заимствование» мотивов «булгарских тамг» в «герб» Вятки. О формировании вятской эмблемы мы можем говорить только спустя несколько столетий после падения Булгарии. Заинтересованный читатель откроет для себя предмет более подробно, ознакомившись со специальной литературой по символике и геральдике.
С. И. Демаков в двух своих, практически идентичных, работах «Гербы Вятки и Кирово-Чепецка: генезис православной легенды» (в соавторстве с интервьюером Е. Н. Бушуевой)5 и «Преподобный Трифон Вятский и символика вятского герба»6 пытается «расшифровать» тайный, как видится автору, смысл символов, которые изображены в историческом гербе Вятки и современном официальном символе Кирово-Чепецка, через объяснение греческих терминов этих символов. Для подобных упражнений автор выводит странное, лишённое логики основание: «В те далёкие времена (в 1489 г. – Е. Д.) столичные аристократия и духовенство хорошо знали язык Евангелия, и поэтому православные символы, то есть условные знаки, выражающие целые понятия, были для них весьма прозрачны»7. Далее морфологическому анализу подвергаются греческие слова (стрела, лук, облако) из вятского герба, втискиваются в греческую этимологию слова, обозначающие фигуры в гербе Кирово-Чепецка… Оперируя датами появления в вятской эмблеме новых атрибутов, слабо соотнося их с реальными фактами и датами, автор всё дальше насаживает на «греческий» вертел шашлык из вятских символов. Апофеозом этого псевдогеральдического труда является объяснение появления руки в гербе, держащей лук, служением Трифона Вятского. Однако утверждать о влиянии Трифона Вятского на изменения в гербе нет никаких реальных оснований8.
Уровень геральдических знаний, не выдерживающий никакой критики, демонстрирует А. В. Пономарёв в своей работе «Герб Вятки – на пермском серебре?», опубликованной в альманахе «Герценка: Вятские записки»9. В списке привлечённой автором литературы по предмету мы обнаруживаем лишь работу В. Е. Мусихина из справочника административно-территориального устройства Кировской области10, содержащую массу неточностей, уже подвергавшихся разбору11. Эти неточности так растиражированы в историографии, в период небольшого количества публикаций на эту тему, что последствия этого ещё долго будут аукаться то тут, то там. Пономарёв, не мудрствуя лукаво, полностью их переписывает в свою работу, в том числе ошибочную дату появления первого геральдического вятского символа – «Печати Вятской» (1497 вместо 1577). Далее автор сравнивает это же изображение «Печати Вятской» с изображением лука на «древнеиранских серебряных блюдах эпохи Сасанидов (III–VII в. н. э.), крупнейшая коллекция которых собрана в Государственном Эрмитаже и называется «пермским серебром», поскольку большинство предметов были обнаружены на территории Перми Великой (сегодня – восток Кировской области и север Пермской)12 Пономарёва ничуть не смущает, что он сравнивает не реальные луки, а их опосредованные изображения. «Сходство формы лука на вятском гербе и древнеиранском блюде – несомненное», – заключает автор. На основе этого Пономарёв выводит торговые связи Великого Новгорода с Пермью Великой, «серебряный путь» между которыми якобы пролегал через Вятку, а сама Вятка «являлась опорным звеном» новгородского торгового могущества. На основе «случайно наблюдённого сходства» опосредованных изображений делать такие далеко идущие выводы – непростительное легкомыслие для исследователя. Автора ничуть не заботят ни обстоятельства появления лука со стрелой в качестве вятской эмблемы, ни её дальнейшая трансформация в герб, ни «оторванность» символа от «родины» – «герб Вятки» появился в Вятке только в середине XVIII в. «Сенсация» лепится из ничего. Существование полуторасотлетней историографии, исписанные учёными тома игнорируются. Потрясает отповедь автора, заготовленная на случай, если «абсолютную правоту» его выводов вдруг кто-то захочет опровергнуть: «Учитывая логичность и непротиворечивость приведённых аргументов, версию о случайном сходстве лука, изображённого на вятском гербе, и сасанидского лука я считаю абсолютно нереальной и оставлю её анализ скептикам, не желающим видеть очевидного»13. Замечательно! Остаётся только объяснить связь «источника изображения лука» на этом самом серебре и обстоятельств появления вятской эмблемы на печати царя, от которого, по версии автора «сенсации», Новгород «скрывал свой валютный источник». То есть знать о ней в Москве никак не должны были, а если бы узнали, то не миновать Новгороду позора. Однако же, если следовать «абсолютной» логике автора, об эмблеме узнали, но не только позором не заклеймили, а Грозный царь преспокойненько её ещё и на своей печати изобразил. Между тем «Вятскую печать» Пономарёв объявляет не просто «торговой печатью, но потайным символом, свидетельством причастности к “серебряному проекту”» между Новгородом и Пермью Великой14. Публикация в научно-популярном сборнике статьи, содержащей такую ничтожную научную аргументацию, вызывает недоумение.
Игнорирование общероссийской геральдической историографии последних десятилетий присуще, к сожалению, не только «фолк-хисторикам», но и профессиональным исследователям. Например, критика позиций А. В. Арциховского, изложенных им в статье «Древнерусские областные гербы» ещё в 1946 г.15, относительно «местного» происхождения некоторых территориальных гербов, имеет сегодня настолько обширную историографию и настолько обоснованные позиции, что не учитывать всё это – значит, как минимум, топтаться на месте. Однако А. А. Марков в статье «“Печать Вятская” на “Большой государственной печати” Ивана Грозного»16 предпринимает попытку «развить сильные стороны выдвинутой Арциховским гипотезы и исправить недостатки, отмеченные критиками», совершенно игнорируя современную историографию. Между тем в работах той же Н. А. Соболевой, чью версию трактовки большинства изображений на Большой государственной печати Ивана IV как «символов идей», а не как символов территорий, Марков отбрасывает. Только несколько изображений с печати бытовали на этих территориях в качестве самостоятельных символов княжеской власти, например, на монетах, печатях удельных князей. Марков указывает, что «геральдисты не всегда учитывают, что “Большая государственная печать” – это, в первую очередь, графическое выражение царского титула», однако нам не известна ни одна такая работа профессионального геральдиста последних десятилетий. Сам Марков, углубившись в местный материал, в качестве основного геральдического «союзника» в своих выкладках привлекает основателя отечественной геральдической историографии – А. Б. Лакиера, чьи работы, при всей их значимости для своего времени и для историографии в целом, в некоторых выводах значительно устарели. Знаком ли автор с публикациями Г. В. Вилинбахова, А. Л. Хорошкевич, И. В. Борисова, Е. В. Пчелова и других современных исследователей государственного герба, берущего своё начало с печатей Ивана III и Ивана IV? Остаётся загадкой.
Что же удалось Маркову открыть в местном материале такого, что оставалось неведомо «внешним» исследователям, что проливало бы свет на загадочное происхождение «Печати Вятской» на печати Ивана IV? Практически ничего. Выстраивая предположение о замещении Перуна с его стрелами святым Георгием с его копьём в местном культе, автор совершенно игнорирует саму основу критики гипотезы Арциховского о корреляции данных культов с изображением на «Печати Вятской». Обозначу ещё раз эту основу.
Во-первых, существование культа, использующего стрелы, никак не подтверждает использование натянутого лука со стрелой (не просто стрел в культе, а ещё и лука, и натянутого!) как символа Вятки, тем более всей Вятской земли – символа, который бы имел материальное, повторяющееся графическое воплощение. А именно такую связь – не только иконографическую, но и символико-семантическую, – имеют некоторые другие эмблемы с Большой государственной печати. Например, псковский «барс» изображался на монетах и печатях псковских князей, а затем попал на «Печать Псковскую» на Большой государственной печати. И если на монетах Пскова «барс» обозначал власть псковского князя или самого князя, то на печати Ивана Грозного этот «барс» обозначает уже всю Псковскую землю и власть над ней «князя князей». Поэтому тезис Н. А. Соболевой о «символах идей», а не «символах территорий» не может быть распространён на все эмблемы печати в плане их иконографического происхождения (относительно их символико-семантического обоснования на печати, однозначно подтвердить или опровергнуть тезис Соболевой не представляется возможным).
Во-вторых, нет никаких доказательств, что именно стрелы в культе св. Георгия послужили основанием изобразить лук со стрелой для «московских дьяков», как пренебрежительно называет автор статьи создателей печати. Если подмену копья стрелами в культах Перуна и Георгия ещё как-то можно обосновать, то как объяснить подмену просто стрел луком со стрелой? На «московских дьяков» уже не спишешь. Автор указывает, что «исследователи не всегда учитывают менталитет средневекового человека», и мы не можем с этим не согласиться: печать создавалась не для кого-нибудь и не на собственное усмотрение «дьяков», а для самого Ивана Грозного – большого доки по части средневековой религиозной и мистической символики, и под его «руководством». Ещё Д. А. Захаров в упоминаемой Марковым работе высказывал сомнение в выстраиваемых параллелях с Перуном17, в котором Марков усматривает святого Георгия (с атрибутами пророка Илии). Даже если отбросить языческий мотив, и рассматриваемый атрибут – стрелы – приписать святому Георгию (или пророку Илие), а не Перуну, то причём здесь лук? В арсенале ни того, ни другого, ни третьего лука нет, а только либо копьё, либо громовые стрелы-молнии соответственно. Святой Георгий изображён на государственной печати на груди двуглавого орла – с копьём. Никакого лука, никаких стрел. И если в подмену атрибута копьё/стрела в сознании вятских жителей ещё как-то можно поверить, то в такую подмену в сознании «московских дьяков» под неусыпным оком царя Грозного верится с трудом. Почему бы им не изобразить для обозначения вятского культа Георгия (если здесь действительно есть хоть какая-то связь) просто копьё? А если ходоки-рассказчики (о наличии которых упоминает Марков), неся царю весть о почитании Великорецкого образа Николы Чудотворца на Вятке, о культе Георгия умолчали, а поведали лишь о почитании Илии-пророка, то почему бы им не изобразить просто стрелы? А ведь изображение в виде просто стрелы используется в одной из эмблем на оборотной стороне «Большой государственной печати». Если Марков для иконографического исследования использовал лишь труд А. Б. Лакиера, то оборотную сторону печати он не мог видеть на его страницах, во времена Лакиера она не была ещё известна.
И, наконец, в-третьих. «Вскапывая» местный материал снова и снова в поисках гипотетических подтверждений связи местных культов с эмблемой на печати Ивана Грозного, местные исследователи напрочь забывают (или не ведают?) о том, что «Печать Вятская» (как и большинство «печатей») не бытовали в землях, которым были «приписаны», а существовали только на «Большой государственной печати». Поэтому в Хлыновской канцелярии начала XVIII века не только не знали о «происхождении стрелы на вятской печати», как узко формулирует вопрос Марков, а вообще ничего не знали о существовании «вятского герба». Не учитывается многими исследователями и то, что термин «печать» для понимания сути этого символического изображения в данном контексте достаточно неточен (больше подходит термин «эмблема») и применён Иваном Грозным для того, чтобы повысить свой статус до императорского, до «князя князей», князя княжеств, обозначенных этими самыми «печатями». Об этом Марков упоминает, но с семантикой самой печати не увязывает, хотя и беспочвенно обвиняет геральдистов в якобы игнорируемой ими привязке эмблем печати к титулу царя. Однако без такого понимания рассмотрение эмблем печати обессмысливается. Более того, появление некоторых эмблем на печати есть не что иное, как притязание на эти территории, желание видеть их в составе Российского государства, нежели наоборот: на момент создания печати, например, прибалтийские территории ещё не были присоединены к Москве.
Опуская некоторые мелкие неточности в рассматриваемой статье. Маркова, не могу не остановиться на символе Казани – драконе, или точнее «зиланте». Если бы автор попытался вникнуть в тему, то он бы увидел, что коронованный зилант на двух лапах имеет местное, не «навязанное извне» происхождение, и положительное значение, и ничего общего с четырёхлапым змием, поверженным всадником московского герба, не имеет. Зилант – не «полудохлая змеюка из-под ног московского князя <…> в непотоптанном виде»18, как пренебрежительно выражается автор, не враг, а «добрый дракон» – хранитель города, его оберег, символ опеки, покровительства, защиты. Его положительная семантика сродни драконам в гербах Уэльса, Арагона, Португалии и Ломбардии.
Любой символ, особенно геральдический знак, необходимо рассматривать в определенном контексте, в отрыве от которого наделение его «сходными» смыслами недопустимо. Геральдический символ, его важность, значение, историко-культурная ценность не умаляется отсутствием однозначной трактовки символики или обстоятельств его появления – в силу основных функций герба – обозначать своего владельца, быть узнаваемым. Это не значит, что пытаться пробиться сквозь тернии неизвестного не нужно или неважно. Это нужно и важно делать. Однако без научной методологии гипотетические построения на «случайно увиденном сходстве» есть поиски смысла за гранью этого смысла. И в геральдике это имеет наипервейшее значение.
В завершение хотелось бы сказать несколько слов вот о чём. Большинство фолк-хисториков активно продвигают свои идеи, используя интернет-ресурсы, любую возможность публикации, тексты многих из них написаны, несмотря на абсурдность выводов, интересным, сочным языком. А многие серьёзные исследования, наоборот, сухи и скучны до безобразия. Необходимо работать над стилем, использовать для продвижения своих идей современные технические средства.
И совсем в завершение – ещё один факт в тему. Лженаука шагает по стране. И компетенция Академии наук как арбитра в споре, что есть лженаука, а что ею не является, уже ставится под сомнение на самом высоком уровне. Спикер Госдумы Борис Грызлов считает, что Академия наук мешает инновациям. «К сожалению, многие инициативы встречают преграды на своем пути в виде Академии наук и бюрократии. Я знаю, что в Академии наук даже есть отдел по лженауке», – заявил Грызлов на форуме «5+5». «Меня этот факт очень удивляет – как они могут брать на себя ответственность и говорить, что является лженаукой, а что – нет? Это – мракобесие какое-то», – добавил спикер19. Как говорится, без комментариев.
Примечания
1 Мусихин А. Л. Проблемы фальсификации средневековой истории Вятки // Финно-угры – славяне – тюрки: опыт взаимодействия (традиции и новации) / сост. и общ. ред.: А. Е. Загребин, В. В. Пузанов. Ижевск, 2009. С. 416–428.
2 Здесь и далее: Харин Е. Герб вятский и слободской // Его же. История страны Вятской. Слободской, 2008. URL : http://skygrad.narod.ru/texts/gerb.htm
3 Skygrad (Харин Е.) Вятка – родина казачества // Форум Интернет-портала «Наша Вятка». URL: http://www.nashavyatka.ru/forum/viewtopic.php?f=12&t=2428&start=40
4 Серкин С. П. Тайны земли Вятской: предания, мифы, гипотезы и реальность Подчуршинского городища. Киров, 2008. С. 120.
5 Демаков С. И., Бушуева Е. Н. Гербы Вятки и Кирово-Чепецка: генезис православной легенды // Кирово-Чепецк православный : материалы правосл. краевед. чтений, посвящ. 350-летию Вят. епархии и 140-летию со дня рождения историка П. Н. Луппова. К.-Чепецк, 2007. С. 93–109.
6 Демаков С. И. Преподобный Трифон Вятский и символика вятского герба // Православие на Вятской земле : [к 350-летию Вят. епархии] : материалы Межрегион. науч. конф. Вятка [Киров], 2007. С. 64–70.
7 Демаков С. И., Бушуева Е. Н. Указ. соч. С. 93.
8 Об этом см.: Дрогов Е. М. Влияние христианской символики на вятский герб: к постановке проблемы // Православие на Вятской земле… С. 62–63.
9 Пономарёв А. В. Герб Вятки – на пермском серебре? // Герценка: Вят. записки : [науч.-попул. альм.]. Киров, 2008. Вып. 13. С. 149–152.
10 Мусихин В. Е. Историческая справка // Кировская область: административно-территориальное устройство. Киров, 1998. С. 344–351.
11 Дрогов Е. М. Историография вятского герба // Герценка: Вят. записки. Киров, 2005. Вып. 9. С. 55–75 ; Его же // Гербовед. М., 2006. № 3 (89). С. 43–65.
12 Пономарёв А. В. Указ. соч. С. 151.
13 Там же. С. 152.
14 Там же.
15 Арциховский А. В. Древнерусские областные гербы // Учён. заметки МГУ. 1946. Вып. 93 : История. Кн. 1. С. 63–64.
16 Марков А. А. «Печать Вятская» на «Большой государственной печати» Ивана Грозного // Герценка: Вят. записки : [науч.-попул. альм.]. Киров, 2009. Вып. 15. С. 63–70.
17 Захаров Д. М. Вятский герб: происхождение, становление, семантика // Там же. Вып. 6. С. 77–86.
18 Марков А. А. Указ соч. С. 69.
19 Шевелькова Оксана. Б. Грызлов: Наличие в РАН отдела лженауки – это мракобесие // Вести. 28.01.2010. URL: http://www.vedomosti.ru/politics/news/2010/01/28/934862
