Версия для слабовидящихБиография героя. Крестьянское детство 1920-х годов
Двадцатые и тридцатые годы прошлого столетия отразил в своих заметках уроженец деревни Селюнинцы (ныне Нолинский район) Владимир Петрович Двоеглазов (1918–1987). Само по себе – это откровение, которое вызовет несомненный читательский интерес. Для меня не составило большого труда привести эти заметки в тот вид, который бы отвечал требованиям краткого и полного их содержания. Представляет интерес упоминание в них о писателе Андрее Дмитриевиче Блинове (17.09.1918–29.01.1996), который в 1935 г. начинал заведовать в с. Татаурово районной библиотекой и относился к своему делу с любовью.
Сам В. П. Двоеглазов в 1941 г. ушёл из с. Татаурово в ряды Красной Армии, вернулся в возрасте 29 лет. Был избран народным судьёй Татауровского района, где работал до 1954 г. Два года Двоеглазов находился в должности заведующего организационным отделом райкома КПСС. Когда в 1956 г. был ликвидирован Татауровский район, В. П. Двоеглазова избрали заместителем председателя Сунского райисполкома. Позже был избран председателем колхоза, но вновь ненадолго, вернулся на должность заместителя председателя. В 1959–1976 гг. В. П. Двоеглазов бессменно руководил сначала колхозом им. Калинина, затем совхозом «Курчумский». Награждён орденом Октябрьской революции, многими медалями. За всю трудовую жизнь он не написал ни одного заявления о приёме на работу, а работал там, куда его посылал комсомол и партия, как он сам признавался. Умер В. П. Двоеглазов 24 ноября 1987 г. Похоронен на кладбище с. Курчум.
Публикацию подготовил
В. И. Изместьев
В 1986 г. В. П. Двоеглазов по просьбе своих знакомых написал эти заметки, которые начал словами: «Я родился 15 июля 1918 года в деревне Селюнинцы Татауровской волости Нолинского уезда Вятской губернии. Как себя помню, начал я работать, конечно же, по своим способностям, примерно в пять лет. Это начало обычного «трудового стажа» для всех моих сверстников. Участвовали в посеве хлебов: отец посадит на лошадь верхом, так и боронишь пашню целый день, а отец разбрасывает из сетева зёрна и следит за качеством своей работы. Начинали работать с восходом солнца (ох, как не хотелось вставать в такую рань!), а заканчивали работу с заходом солнца. Как мы ждали этого!
После весенней посевной начинался сенокос. Наша детская работа заключалась в раскидывании скошенной травы за косцами, чтобы она быстрее высохла. Обычно сразу после сенокоса начинали жать рожь и молотить её на семена. Процесс такой: ставили на гумне борону вверх зубьями и колосьями снопа хлестали по бороне. Обмолотки складывали в отдельную скирду, а зимой перемолачивали.
С началом сенокоса, чтобы сэкономить корма, лошадей на ночь выгоняли в вагон, на нашем семейном единоличном дворе их было три. Лошадей никто не охранял, так как выгоны обносились изгородью. А запомнилась мне самая интересная и самая трудная работа – ходить утром за лошадью. Разбудят тебя до восхода солнца, берёшь узду, ломоть хлеба, и полусонный, идёшь искать лошадь в лесу. Лошадь у нас была своенравная. В выгоне её никто, кроме меня, поймать не мог. Позову её к себе, а как обуздать – одна морока – голову лошади достать не могу! Мал ещё. Потом приспособился – накрошу хлеба на землю, лошадь начинает их подбирать. Я в это время надену узду, обнимаю голову лошади, она голову поднимет, и я… на спине лошади, можно ехать домой. Норовистых лошадей в нашей деревне Селюнинцы было три, и их хозяева обращались ко мне. Я, конечно же, не сразу соглашался, а выторговывал то пару конфеток, то пряник, шёл следом за хозяином. Хозяин стоял в стороне, а я ловил лошадь, подводил её к хозяину, выманивая от него скромное вознаграждение. Я очень радовался тому, что лошади меня не боятся и позволяют себе без всяких лишних хлопот ловить их.
Поспевала рожь. Детям также приходилось её жать: в магазинах продавались специальные детские серпы. Снопы составляли в бабки; когда они высыхали под жарким солнцем, их на лошадях возили на гумно и хвостали на семена. Это было только начало самой горячей поры: надо было быстро сжинать рожь, пахать под озимой сев и сеять рожь под урожай следующего года. Напряженности этой работы была пословица: «Если в озимовую упадёт с головы шапка, не останавливайся, подберёшь её после работы».
В 1924 году мне исполнилось шесть полных лет. Что было делать мне 1 сентября, если моя старшая сестра в девять полных лет пошла в школу? Я тоже побежал за сестрой. Первую неделю я смирно сидел за партой, никому не мешал, но учеником меня не признавали. Подходит ко мне учительница и спрашивает: «Почему ты маленький такой в школу ходишь?» Я обманул, сказав, что мне уже восьмой год. Учительница велела принести справку из Татауровского волисполкома, тогда и зачислит меня в ученики. Я побежал в волисполком, секретарь Яков Саков расспросил меня, для чего нужна справка, улыбнулся, справку написал, что я родился не в 1918 году, а двумя годами раньше. Посмеялся Яша вослед. Так я начал по-настоящему учиться. Окончил начальную школу в 1928 году, в десять лет. В этом году в селе Татаурово открыли школу крестьянской молодёжи, или сокращённо ШКМ. Но меня по возрасту опять не согласились принимать. Я в очередной раз пошёл к Яше Сакову, он снова написал мне справку, что я родился уже не в 1916 году, в один год со своей старшей родной сестрой! И опять я обманом попал в ученики. В ШКМ мы проучились три года и окончили её в 1932 году. В школе мы подробно изучали колхозное счетоводство, сельскохозяйственные машины: плуг, борону «зигзаг», жатку, молотилку, сенокосилку. При школе имелась хорошая столярная мастерская, где мы научились делать табуретки, столы, деревянные грабли и вилы. При школе содержались две коровы, четыре свиньи, имелся хороший участок земли. Всю работу воспитанники школы брали на себя. За скотом ухаживали по очереди. Правда, коров доили техслужащие.
Ещё в 1929 году в селе Татаурово и окрестных деревнях начиналась коллективизация. Нас, учащихся, посылали агитаторами. Представьте, мне всего одиннадцать лет и я в числе двух-трех агитаторов собираю собрания, меня внимательно слушают крестьяне. Заявления от вновь вступивших в колхоз мы сдавали в Татауровский сельский Совет.
В 1932 году я окончил школу крестьянской молодёжи. Всех учащихся комсомольцев вызвали в райком комсомола, который находился в селе Суна. С каждым из нас побеседовали и объявили, кто куда идёт работать. В основном направляли учителями начальных классов. А меня, как недоростка, направили работать секретарём Татауровского сельского Совета. С 1934 года и начал отмеряться мой настоящий трудовой стаж. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю председателя сельсовета Кондрата Павловича Сидорова за то, что он приучил меня к трудовой дисциплине.
Летом 1934 года я встретился со своим другом Иваном Титовым, решили учиться в городе Нолинске, в школе второй ступени. Эта школа давала законченное среднее образование. Я написал заявление об увольнении с работы. Меня отпустили совсем. Пошли мы с Иваном в Нолинск. Директор школы нам объяснил, что в школу нас примут, но места в общежитии и стипендии не будет, так как мы связаны с сельским хозяйством. Вышли за город, увидели стог свежего сена. Забрались в стог, переночевали и… на этом закончилось продолжение нашего дальнейшего образования.
Меня сразу избрали счетоводом колхоза имени Школы крестьянской молодёжи – вот такое длинное название. Счётной работы было мало: справлялся, пока члены колхоза в обед или вечером кормили лошадей.
В 1935 году образовался Татауровский район. Наш сосед Лужков предложил мне работать с ним в лесхозе. Весной мы отводили по две лесосеки, а осенью принимали заготовленные дрова. Свободного времени было много. Рядом от лесхоза открылась Татауровская районная библиотека, заведовал которой молодой в ту пору Андрей Блинов (когда я пишу эти заметки – напомню, на дворе 1986 год – и об Андрее Дмитриевиче Блинове, который живёт в Москве, пишут в газетах, что он известный писатель).
Всякий раз на подводе (конным транспортом, другого в селе Татаурово не было) привозили много посылок с книгами. Помогал переносить их с почты в библиотеку Андрею Блинову я, за это все самые интересные книги брал без очереди. Читал, как говорят, запоем, часто до самого утра. От переутомления мне стало плохо. Фельдшер медпункта, бывший ссыльный белорус Александр Васильевич Мозоль, узнал, в чём же дело, – и сказал мне строго: «Запрещаю тебе читать три месяца!». Я пошёл в библиотеку, помог будущему писателю Андрею Блинову перетащить с почты посылки с книгами. Я отложил одну из них, но Блинов её отобрал, заявив, что Мозоль запретил давать мне книги. Я пошёл в раймаг, там книгами торговал Степан Кальсин. Я хотел купить книгу у него, но продавец ответил: «Книги продавать тебе запретил фельдшер Мозоль». (Вот такой авторитет был у медицинского работника!)
В 1937 году в селе Татаурово организовался районный лесхоз: меня перевели счетоводом туда, где я работал до марта 1939 года. Тогда действовал закон, по которому за опоздание на работу на двадцать минут работник подлежал увольнению. Именно в мартовский день я проснулся позже обычного и опоздал на работу на целый час да ещё по дороге попался на глаза районному прокурору. Меня тут же рассчитали. В райпотребсоюзе меня принял главный бухгалтер Василискин и в тот же день предложил приходить к нему бухгалтером. А дома меня ждала повестка явиться в райком комсомола, где нас набралось до пятнадцати комсомольцев: нам объяснили, что Татауровский район не выполняет план лесозаготовок. Отработали по месяцу на лесозаготовках и вернулись домой. Я заглянул в райком комсомола и спросил, что же мне делать дальше. Секретарь Домнин сказал: «Состоялось решение бюро, и тебя направили работать в райпотребсоюз». Так я оказался «в чине» бухгалтера-ревизора, где и проработал до сентября 1939 года, а в сентябре был призван в Красную Армию. На целых восемь лет я распрощался с малой родиной – селом Татаурово».
