Версия для слабовидящихАркадик Рылов в письмах Юдиных
Т. А. Дворецкая
Быть может, покажется несколько фамильярным назвать академика, заслуженного деятеля искусств России Аркадия Александровича Рылова таким уменьшительным именем. Но именно так звали его племянницы – сёстры Софья и Елена Юдины, и оно очень соответствует тому образу, который предстаёт из их писем. Адресованы они их вятской подруге Нине Агафониковой и хранятся в её личном фонде в музее истории народного образования1.
А. А. Рылов и А. Н. Юдин были в числе основателей Вятского художественного кружка, положившего начало нынешнему областному художественному музею. Оба подарили ему свои картины.
О семействе Юдиных подробно рассказано в воспоминаниях А. Рылова2. Он вспоминает о знакомстве времён своей вятской юности:
«Я познакомился с телеграфистом, очень скромным молодым человеком, Алексеем Николаевичем Юдиным, с увлечением занимавшимся живописью и рисованием. Он узнал о моих талантах и пришел познакомиться. Мы скоро подружились. Я любил ходить к нему, смотреть его работы. Юдин рисовал лучше меня и знал всякие приемы живописи, почерпнутые от местного иконописца и из выписанных им печатных руководств. Он научил меня грунтовать полотно и бумагу, растирать краски и т. д.
Отец его, почтальон, и мать были простые набожные люди. Сын тоже был очень религиозен и со «страхом божьим» писал картины на религиозные темы, решив посвятить себя иконописи. Мои работы после его выглядели неряшливыми, грубыми, но и его приглаженное условное искусство мне не совсем нравилось.
Старики Юдины с сыном жили в маленьком деревянном домике в нижнем этаже, значительно ниже уровня тротуара, так что из окон были видны только ноги пешеходов.
Летом 1888 года отчим объявил, что в августе повезет меня в Петербург. Эту радостную весть я сообщил своему другу, который решил ехать со мной. Ему приходилось бросить службу на телеграфе, где он получал пятнадцать рублей жалованья, и испросить благословенье родителей.
До отъезда мы с Юдиным и сестрой усиленно работали с натуры, готовясь поступить в художественную школу.
Мы поступили в рисовальную школу Штиглица, выдержав вступительный экзамен по рисованию.
Подошли полугодовые экзамены. Меня ожидал жестокий удар. По рисованию и черчению я получил по девятке – непереводной балл, а Алёша Юдин по всем предметам двенадцать, да ещё все чертежи его были приобретены училищем за тридцать рублей и в награду выданы марки для бесплатного обеда.
Осенью вместе с нами приехала в Петербург сестра Катя. Она также поступила в училище Штиглица и сразу обратила на себя внимание своими успехами.
Товарищ мой, Алексей Николаевич Юдин, женился на моей сестре.
После женитьбы он и сестра вышли из училища Штиглица. Надо было добывать средства для семейного существования и устраивать своё гнездо. Пошли дети. Он весь погрузился в уроки рисования в частных домах и в одном из институтов. Алёша очень любил преподавание, работал с увлечением, но отсутствие звания художника мучило его, в высшей степени, скрытную и самолюбивую натуру. Летом, живя вместе со мною в деревне близ Вятки, он написал прямо с натуры несколько больших пейзажей с видами этой деревни. Эти картины он дал на конкурс в Академию на соискание звания художника. Звание ему присудили.
Алёша весь отдавался преподавательской деятельности. Учащиеся его обожали. У него есть труды о художественной педагогике, особенно была распространена его книжка «Искусство в семье».
Скопив на лето денег, он обыкновенно отправлялся с семьей на пароходе от Рыбинска по Волге, Каме в Вятку. Там в трех верстах от города они жили в деревенской избе на высоком берегу Вятки. Я почти всегда жил с ними, и мы вперегонку писали этюды, но за ним не угонишься. Ребят их я любил очень: Мишу, Соню и Лену. С ними не было скучно. Сестра хозяйничала, целый день в хлопотах и только, уложив детей спать, выходила вечером подышать ароматом поля и леса. «Эх, Аркаша, как хорошо!» – скажет только, бывало, она»3.
В этой-то деревне Скопино, по-видимому, и произошло знакомство Юдиных с Агафониковыми, отдыхавшими по соседству. Между молодым поколением завязалась дружба, продлившаяся долгие годы. Когда вятская гимназистка Нина Агафоникова приехала в составе гимназической экскурсии в Петербург в 1910 г., то встретилась с Юдиными и даже ночевала в их квартире на набережной Мойки, 8. Впоследствии золотая медалистка Мариинской гимназии приехала учиться на Высшие женские Бестужевские курсы, и встречи продолжились, ведь старшая из сестёр Юдиных Софья тоже училась на курсах. Они переписывались с Ниной не только, когда та уезжала в Вятку на каникулы, а в 1916 г. по болезни – насовсем, но даже и в самом Петербурге – настолько близкими были их отношения. К их переписке присоединилась и младшая сестра гимназистка Лена («Елешка») Юдина.
Письма сестёр Юдиных с редкими приписками их родителей и брата Миши относятся к 1915–1930 гг. Наиболее интенсивно переписка велась в 1917–1919 гг. Письма интересны картинами революционного Петрограда и Петрограда периода разрухи, а также тем, что в них находим постоянные упоминания об А. А. Рылове. Не имея своей семьи, он жил, по тургеневскому выражению, на краешке чужого гнезда. Таким гнездом стало для него семейство Юдиных.
Каким же предстаёт Аркадик Рылов в письмах его племянниц?
1917–1919 гг. были очень трудными для жителей Петрограда. Перебои с хлебом и другими продуктами начались в 1917 г. Поначалу, когда ещё помогали старые сбережения, находили силы для шутки: «Аркадик иногда шутит, не унывает, но чувствует в костюмах “слишком большую свободу”» (16.10.1917). Он не теряет оптимизма: «Аркадик сравнивает современное положение с тем, как было у нас болото, поросло тиной и проч., а плотина была старая, законопачивали дырочки глиной, но плотина рухнула наконец, и всякая гниль, и тина, и грязь потекли широким потоком, и удержать нельзя, но этот слой пройдет, и будет чистая живая вода, родник и войдет в свое русло. Все к лучшему, может быть. Не так, как человеку хочется, а все-таки к лучшему» (13.12.1917). Кроме того, ещё не уехали состоятельные заказчики: «Аркадик продал картины, и в придачу к картинам покупатели ему доставили масло, папиросы. Наш Аркашенька теперь известность, знаменитость, его картинами гордятся покупатели и заранее уже просят начатые картины считать за ними, чтобы никто другой не перехватил» (13.12.1917). Но наступает край: «Работать становится трудно. Мысли заняты только тем, как бы съесть чего-нибудь. Восьмушка фунта хлеба (50 г – Т. Д.), полагавшаяся гражданину по карточке на день, проглатывалась сразу, и дома больше не было ни крошки, ни сахару, ни чаю», – вспоминал Рылов4.
А. А. Рылов
В мире есть царь:
этот царь беспощаден,
Голод названье ему…
Голод испытывает на прочность человеческие отношения. Аркадий Александрович выдерживает это испытание. Он не забывает семью сестры, делится последним куском. Софья Юдина пишет: «Милый, добрый Аркадик постоянно помогает нам, то масло принесет, то какао, а вчера даже сыру, а ведь это же страшно дорого. Аркадик такой заботливый, столько чего для нас и для своих друзей делает. Это удивительный человек, Ниночка. У него масса друзей, везде он вносит мир, подбадривает, создаёт хорошее настроение, и ему самому везде хорошо, потому что он умеет применяться к обстоятельствам – сократиться, пожить в неудобствах, ему хорошо и среди людей, и в одиночестве. И на нём замечательно исполняются слова: не заботиться о завтрашнем дне… – он, не задумываясь, делится своим с людьми, и у него до сих пор почти всё есть, что-нибудь выйдет, раздаст, и сейчас же кто-нибудь из покупателей его картин или друзей его многочисленных принесут ему» (лето 1918). «Аркаше разные знакомые доставляли муку и хлеб, и он как всегда делился с нами. Потом раз мы устроили “пирушку”: Аркадик позвал папу и маму обедать к нему, у него кухарка уехала, и он стряпает сам, и очень хорошо, с большим вкусом… У него каждый день постоянно кто-нибудь бывает, это хорошо, что все так любят его и благодаря этому ему постоянно помогают – приносят, предлагают то хлеб, то сахар и прочие ценные теперь вещи, а он делится с нами» (30.07.1918).
Вместе отмечают праздники: «Ходили к заутрени: я, мама, Миша в Павловскую церковь, папа – в Конюшенную, а Соня с Аркашей дома были. Ну, вот и мы даже стол устроили с цветами (в вазочке 6 нарциссов было). Пришли из церкви в 1 час и стали разговляться. Зажгли ради такого великого дня лампу прежнюю (висячую), а не тёмную малюсенькую с битым стеклом (с которой мы живём), съели по три ломтика окорока колбаски (из лошадки, конечно), по половинке яйца (нам к Пасхе выдали по 2 яйца на человека в кооперативе, да мы ещё сохранили 6 штук, да ещё Аркаша 6 штук принёс – видите, сколько яиц – 24 штуки!), крашенного в луковой шелухе, потом по блюдечку творога со сметаной и сахаром и даже ванильным порошком! И по 2 ломтика белого (из крупчатки, которая хранилась 1,5 года для этого случая. Вот что значит бережливость!) ситника с вашим чудным, великолепным, восхитительным маслом! И запили это чашечками с кофе» (07.05.1918). Новый год «встретили с Аркашей. Он пришёл к нам, и вечером мы два раза пили чай с орехами и халвой (!), которые принёс Аркаша… Когда пробило 12 часов, взяли по оставшемуся маленькому кусочку хлеба (в квадратный сантиметр) и съели его. Аркадик остался ночевать у нас» (05.01.1918).
Он не забывает дней рождения своих племянниц. Лена Юдина пишет: «Пришёл Аркадик, принёс, хитряга, конфеточек леденцов и ещё вкусных вещей» (31.01.1918). «День рождения прошёл очень хорошо… Аркадик к вечеру пришёл, принёс молока и свой стряпик – его собственное сочинение, особая ржаная лепёшка-торт» (21.02.1919). А вот строчки из письма Софьи Юдиной 1 января 1919 г.: «Сегодня новый год и мое рождение. Вчера под новый год были у нас Аркадик и Ватя. Ватя принес муки, два яйца, Аркадик мяса конины и сделали пельмени. Вот как! Хорошо посидели, стало как-то светлее, уютнее. И было так хорошо, что-то прежнее зашевелилось в душе…»
Но иногда и у Аркадика бывает пусто: «Аркаша сидит тоже на такой мели, что нам уж никак не может помочь, просто беда да и только!» (25.07.1919). Но юмора он не теряет: «Аркадик собирается купить полочку для зубов (понимаешь?). Мы тоже хотим приобрести, можно одну на троих» (04.08.1919). У него нет продуктов, но он может помочь осиротевшим племянникам (в октябре 1918 г. умерли их родители) добрым словом: «Ты знаешь, с кем мы переписываемся теперь? – пишет Лена Юдина. – С Аркадиком. Видимся хотя иногда и часто, всё-таки мы с ним теперь так близки, так связаны, а вечерами нельзя видеться (особенно у нас, потому что уже в 10 часов такая темнота, что ничего не видно), и вот он, сидя у себя дома за самоварчиком, пишет нам такие чудные письма!» (26.08.1919).
Свою помощь Юдиным А. Рылов оценивал много лет спустя очень скромно: «Я постоянно беспокоился о семье Юдиных и, достав что-нибудь съедобное, наполнял свою берестяную вятскую кошёлку и относил им. Это от меня довольно далеко, поэтому я навещал их только раз или два в неделю. Обыкновенно я писал им письма, благо в то время марок на конверты наклеивать не надо было, почта была бесплатная. В письмах я старался подбадривать родственников, посмешить, писал о своём житье-бытье в юмористическом духе с иллюстрациями»5.
Конечно, голодные годы не прошли даром: «Аркадик у нас очень похудел, ослабел, трудно ходить ему. Нужно бы хорошее питание, а где оно?» – пишет Софья Юдина 28 июля 1921 г.
К голоду прибавляется другое испытание: в Вятке в 1918 г. арестован брат Герман Рылов, преподаватель и владелец фортепианных курсов, директор первой музыкальной школы. Аркадий Александрович собирает деньги для освобождения брата под залог, ведь у него слабое здоровье. Но вскоре приходит радостная весть: «Геню освободили из-под ареста и без залога благодаря ходатайству отдела народного образования, прошению учеников об освобождении учителя, благодаря плохому здоровью Гени. Узнать об этом было большим облегчением для всех нас. Аркадик, всегдашний помощник всех, для этого залога вошёл в долги, пришлось ему перебиваться, приняться усиленно за заказы. Но теперь, слава Богу, окончилось благополучно. Правда, где Аркадик примет участие – там всё кончается благополучно, верно потому, что у него душа добрая и мысли тоже».
Аркадий Александрович сыграл большую роль в жизни своей старшей племянницы Сони Юдиной. Девушка долго не могла выбрать дело по душе, чувствовала свою неполноценность рядом с братом и сестрой – талантливыми музыкантами. И тут Аркадик, как всегда, приходит на помощь. Он обращает внимание на художественные способности Сони, унаследованные от отца, и предлагает ей брать уроки живописи у него. Дело пошло успешно, это палочка-выручалочка для неуверенной, вечно сомневающейся в себе Сони. Она сообщает подруге: «Знаешь, что мне помогает – это то, что начну заниматься искусством, живописью под руководством Аркадика, буду ученицей академика А. Рылова!» (15/28.04.1918). Рады и окружающие: «Если бы видела, Ниночка, Сонины этюды! Очень, очень хорошо идёт у неё живопись. И такая хорошая сама она в сером передничке в масляных красках».
Теперь в письмах Сони занятия у Аркадика на первом месте. «Эти дни я бывала у Аркаши, уходила заниматься, говорили с ним, он показывал рисунки его с детских лет – он тогда уже все рисовал пейзажи, воду, лес, небо. Потом рассказывал о своих первых шагах художника, оказывается, он был знаком с Левитаном, Васнецовым, Нестеровым и др., потом как был у Куинджи в мастерской его учеником. У него хорошо бывать, так тихо, чисто, светло. Он пишет в мастерской, а я в другой комнате занимаюсь. Только вот он далеко живёт, и потом распределение обедов стесняет – теперь ведь не прежнее время. Аркадик рассказывал и о своей солдатской жизни, о солдатских обедах. <…> Я теперь Аркашина ученица, пишу масляными красками у него, хожу каждый день к нему. Пишу копии с его этюдов, а этюды все хорошие такие: например, скопинский лесок в серый облачный день – пихты и дорога вьётся… Теперь пишу березы, группу их на фоне поля… Я никогда не писала масляными красками, не умела кисть держать, а теперь ничего, мажу смело. Аркадик одобряет. Он пишет свои картины в мастерской, а я в другой комнате. Потом пьём чай, разговариваем. Очень бывает хорошо. <…> Нынче у нас Пасха прошла симпатично, был Аркадик… Было несколько нарциссов и розочка – этот букетик мне подарил Аркадик по случаю моего вступления в искусство и в его мастерскую» (08.05.1918). «У Аркаши написала натюрморт, первый раз масляными красками с натуры… Аркадик сказал, что для первого раза очень хорошо. До сих пор я рисовала обычно, а теперь увидела, что то была у меня просто раскраска предметов, а не настоящая живопись» (без точной даты, 1918).
Скоро занятия у маститого художника начинают приносить и материальную пользу. «Аркаша устроил три открытки акварелью на аукцион общества Куинджи, куда посторонних не принимали, но Аркадик пристроил три вещички моих на свободные места, как «его ученицы». Так что они висели рядом с Рыловым, Бобровским, Рерихом, Бенуа и т. д. и т. д. Боже мой, какими жалкими, дохленькими они показались мне, когда я пришла туда! И представь, продались: одна за 6, другая – за 11 и третья – за 22 рубля!! За такую же цену продавались такие же маленькие вещи и настоящих художников. Итак, это были мои первые со стороны заработанные деньги… Пока что у меня намечается впереди художественная дорога, и, как Аркаша говорит, она для меня будет вернее, чем курсы, потому что неизвестно, смогу ли я преподавать, а к искусству у меня есть способности. Так говорят мне…»
«Знаешь, у меня события довольно крупные: один Аркашин заказчик купил у меня этюд за 125 рублей, я была очень удивлена, на что ему понадобился мой ученический этюд натюрморт – склянки и горшок, но он сам выбрал его и дал эту цену. Аркадик был тоже доволен, он не ожидал этого тоже. На эти деньги я купила стекла для двух этюдов, немножко красок, букет цветов Аркаше, разные мелочи нашим… Живопись пока связана со всем светлым, с Аркашей, к которому я была с детства привязана и у которого мне так хорошо и легко, впрочем, у него всем хорошо» (лето 1918). «У меня ещё удача: тот же самый заказчик приобрёл у меня второй этюд – красный кустарный натюрморт и за 225 рублей! Вот ведь как! Думаю купить красок, чтобы дома писать, ужасно хочется, а краски дороги невозможно и не скоро найдёшь нужные» (05.08.1918).
Вскоре в числе покупателей её работ оказывается и сам учитель. «Вчера у нас был Аркадик и говорит, что хочет купить мой этюд (я написала угол передней с моим и его пальто и часть кухни…). Я очень удивилась, уговаривала его так взять этюд, если ему нравится. И я бы этим так гордилась – ведь то, что такой учитель оставляет у себя работу ученицы – это поощрение, лучшая похвала. Но он хочет обязательно купить и покупает за 100 рублей» (август 1918).
Соня окончила Академию художеств. Но живопись не стала для неё делом жизни. Даже в разгар своего увлечения она замечает: «Я пишу теперь и рисую совсем мало, редко… Такая усталость и лень, что я не могу пересилить себя, а ведь если бы действительно у меня были бы способности, во мне был бы художник, то я бы всё время с увлечением работала» (12.06. 1918). Но занятия живописью помогли ей выжить в тяжёлые годы: она вела уроки рисования в школах и в частных домах; в голодный 1920 г., когда сёстры Юдины вынуждены были всё же уехать из Петрограда в более благополучную Вятку, она преподавала здесь в художественной студии и работала в художественно-промышленных мастерских, организованных художником М. А. Демидовым, а в 1927 г. стала хранителем одного из отделов Русского музея.
Конечно, учитель был огорчён решением своей ученицы, но он понял её и не осуждал. Позднее он писал: «Соня поступила в Академию художеств, окончила её, написав дипломную работу, – крестьянку, несущую корзину с травой. К моему огорчению, она бросила живопись, заявив, что у неё нет таланта, и поступила на службу.
И достаётся же мне от посетителей мастерской, где, между прочим, висят Сонины работы, за то, что я, дядюшка, допустил племянницу бросить искусство. Раз она могла бросить живопись, значит, нет у неё призвания, она права»6.
Письма Юдиных приоткрыли нам облик знаменитого художника не с профессиональной, а с бытовой стороны. В суровых условиях военного Петрограда проявились его лучшие черты: доброта, верность, любовь, самоотверженность.
Примечания
1 О Н. Е. Агафониковой подробнее см.: Дневники вятских гимназисток в собрании Кировского областного музея истории народного образования / вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Т. А. Дворецкой. Киров, 2009. (Труды Кировского областного музея истории народного образования ; т. 5).
2 Рылов А. А. Воспоминания. М., 1954.
3 Там же. С. 22, 24–25, 30–31, 33, 108.
4 Там же. С. 189.
5 Там же. С. 190.
6 Там же. С. 185. О дальнейшей судьбе Юдиных писал А. В. Рева. Михаил Юдин вместе с женой и дочерью на военном самолете был эвакуирован из блокадного Ленинграда в Казань. «Место в самолете выделялось и для сестёр Софьи и Елены, но они уже были нетранспортабельны. У них уже не было сил» (Рева А. В. Грани: от Анфилатова до Якубовского. Из неопубликованного. Киров, 2009. С. 67).
